Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 2
— Нет, зачем же… Мы на Кавказе привыкли ничему не удивляться… и ваше посещение тоже одно из чудес Кавказа, — целуя ей руку, засмеялся Небольсин.
— «Незваный гость хуже татарина», — пытаясь улыбнуться, неуверенно продолжала Евдоксия Павловна, — но я ненадолго, да и обстоятельства таковы, что нельзя было иначе… Вы завтра уезжаете? — вдруг тревожно и быстро спросила она.
— Да.
— К имаму? В горы?
— Кто вам сказал это? — удивленный ее тоном и озабоченностью, спросил капитан.
— Да все. И генеральша Коханова, и Стенбок, и мадам Пулло… Да разве в этом дело? Скажите, Небольсин, только правду… правду… Это опасно? Они могут убить или заточить вас…
— Что вы! Совершенно безобидная прогулка…
— «Прогулка!» — повторила она. — В дебри гор, к дикарям, ненавидящим русских, — волнуясь все больше, продолжала Чегодаева. — Но почему вас, Небольсин, почему не другого, а вас посылают они?!
Это «они» было подчеркнуто так резко и возмущенно, что Небольсин только пожал плечами.
— Потому что так нужно, если хотите, даже почетно. Ведь немногим русским выпадает честь видеться и говорить с имамом…
— «Честь», — опять перебила женщина. — а если они убьют вас!.. Генеральша Коханова считает, что это очень опасная поездка.
— Спасибо, Евдоксия Павловна, вы истинный друг, и я понимаю ваше беспокойство, но, честное слово, все будет отлично, и, вернувшись, я явлюсь к вам в первый же день с визитом.
— Дай-то бог, — перекрестившись и несколько успокаиваясь, ответила Евдоксия Павловна, — У-у, однако, как у вас много всякого оружия… и пистолеты, и ружья, а эта сабля просто восторг, покажите, — попросила Чегодаева.
— Это подарок Алексея Петровича, он в Москве мне преподнес ее.
Небольсин сиял со стены кривую польскую саблю, обнажил ее и плашмя подал гостье.
— Наверное, очень старое оружие, — трогая лезвие, спросила она. — Но что это? На ней буквы?
— Это целая фраза, Евдоксия Павловна, читайте…
— Patria, Domine, Amore… Amore… любовь… — медленно прочла Евдоксия Павловна и тихо снова произнесла: — Любовь… Чудесное слово, Небольсин… Но вы и не спрашиваете меня, почему я пришла к вам, почему беспокоюсь за вас… Аморе, — подняв глаза на молчавшего капитана, сказала Евдоксия Павловна. — Да, я люблю вас, Небольсин… Вам странно, что я говорю это? Что ж вы молчите?..
— Успокойтесь, Евдоксия Павловна. Я думаю, что это или шутка, или… минутное затмение…
— «Помрачение», как объяснил бы мне мой муж. Да… да, он тоже сказал бы «помрачение», «нервы»…
Она отвернулась от Небольсина и быстро заходила по комнате.
— Вы знаете, Небольсин, русскую сказку о люб-траве? — вдруг неожиданно спросила она, вплотную подходя к нему.
— Н-не помню… кажется, не знаю.
— Это русская деревенская сказка о том, как наколола Любушка палец о волшебный цветок… и полюбила насмерть… Ах, да не в этом дело!.. Не надо вам этой сказки… Ну что же вы молчите? — снова спросила она. — Только, ради бога, не повторяйте монолога Онегина…
— Я солдат, а не светский бонвиван, скажу просто… Из всех женщин, которых я встречал за эти годы, единственная, самая близкая и… дорогая — вы, — тихо произнес Небольсин. — Я часто думаю о вас, Евдоксия Павловна…
Чегодаева, затаив дыхание, слушала капитана.
— Вы еще любите ее? — еле слышно прошептала она.
— Кого?
— Ее… крепостную актрису… — через силу выговорила она.
— Нет! Любить можно только живых, мертвых чтут и помнят…
— Так чего же вы хотите? — с отчаянием в голосе, горько произнесла она.
— Милый друг, буду с вами откровенен. Я не хочу банальных связей, случайных встреч…
Евдоксия Павловна негодующе вскинула голову.
— Не сердитесь. Я знаю, что и вы далеки от этого, — грустно остановил ее капитан. — Верьте, Евдоксия Павловна, мне тяжело не меньше, чем вам. Я одинок, и это одиночество угнетает меня. Мне опостылело все: и Петербург, и военная служба, мне надоело все окружающее меня… Я хочу жену, друга, детей, покоя, дорогая Евдоксия Павловна, но и этого мне не дано!..
В передней завозился Сеня, но она не слышала его. Глотая слезы, не успевая стирать их с лица, она тихо и безнадежно шептала:
— Бедные… несчастные мы оба…
Небольсин, встревоженный и потрясенный, стоял возле. Наконец, устав от слез, она замолчала.
Было тихо, и только за стеной у Сени мерно тикали часы.
— Проводите меня, — еле слышно сказала Евдоксия Павловна.
Капитан подал ей накидку. Пристегнув саблю, он вышел вслед за ней.
Ночь была тихая и звездная, лишь изредка, через каждые десять минут, с верков крепости доносились выкрики часовых:
— Слу-у-шай!..
У самой калитки дома Парсеговых капитан протянул было руку спутнице, но она, видимо, не заметив, молча вошла во двор.
Небольсин, постояв немного, отправился домой.
Глава 16
В двенадцать часов дни Небольсин и Булакович явились к Клюге. Филимонов, несколько встревоженный предстоящим отъездом в горы, скованно молчал. Возле него стоял штабной переводчик, мирный чеченец Идрис, тот самый, с которым Небольсин ездил выкупать Булаковича. Завидя старых знакомых, Идрис широко осклабился.
— Здравствуй, кунак-апчер, старая знакомай… — сказал он.
Филимонов косо глянул на то, как оба офицера радушно, за руку, поздоровались с толмачом[64].
Клюге, заметив это, засмеялся.
— Оставьте их, господин подполковник. Это старые друзья, у них общих воспоминаний — куча. Ну-с, а теперь к делу. От его превосходительства ответа пока нет. Где он находится, не знаю. Нарочные не вернулись, дело не ждет, и я, обсудив все с генералом Кохановым и полковником Пулло, решил с общего совета послать имаму Кази-мулле ответное письмо. Господин подполковник, — он повернулся в сторону Филимонова, — в пути скажет, как следует держаться с противной стороной, да вы оба — кавказцы и сами отлично знаете здешние условия. Вас будут сопровождать трое казаков-вестовых и вот штабной переводчик Идрис.
Чеченец кивнул.
— А также те самые кунаки, что вчера явились к нам от имама. Двое из них уже с утра уехали в Урус-Мартан, чтобы сообщить немирным о вашем приезде.
Подполковник Филимонов посмотрел в сторону переводчика.
— Успеют ли сообщить? В этой стороне могут быть всякие сюрпризы.
— Успеют, — спокойно произнес Клюге, — такие вещи здесь переносятся быстрей ветра. Как сказали посланцы Кази-муллы, он сейчас где-то недалеко от нас, верстах в шестидесяти отсюда. До последних наших постов вас проводит полусотня гребенцев, а там, — Клюге выразительно поглядел на Филимонова, — там аллах и имам оберегут вас от случайностей.
— Не бойсь, гаспадин апчер, имам писмо везем, имам гости будем, ни одна абрек, ни одна чеченски сволоч-жулик не трогает. Имам болшой слово имеет, — с уважением в голосе подтвердил переводчик, обращаясь к явно растерявшемуся подполковнику.
В начале второго часа дня конная группа из полусотни казаков, трех чеченцев, трех офицеров и переводчика-чеченца на рысях выехала из Грозной.
Несмотря на необычайность поездки и ожидавшуюся встречу с Кази-муллой, Небольсин никак не мог отделаться от воспоминаний о вчерашней ночи, неожиданного посещения Чегодаевой. Булакович ехал стремя в стремя с Небольсиным, тоже погруженный в свои мысли.
Местопребывание имама было не в ауле Урус-Мартан, как предполагал Клюге, а в четырнадцати верстах за ним, на хуторе Ичик. Урус-Мартан, как и Герменчик, и Цецен-аул, и многие другие сожженные Вельяминовым села, уже отстроились заново. Да и не представляло большого труда людям, окруженным вековыми лесами, под рукой у которых было все: и камень, и глина, и лес, — быстро отстроиться на месте сожженных домов.
На хуторе было людно. Посланец из Грозной еще засветло прибыл к имаму, сообщив, что русский генерал, в свою очередь, посылает письмо, которое привезут офицеры.
— Генерал сказал, что охраны у них не будет. Их охраной будет твое имя и честь, имам, — доложил чеченец.
— Они будут в безопасности, мы шихи, а не убийцы. Передай это, Авко, своим людям, и ты, Астемир, и ты, ших Шабан, скажите всем, что эти русские — наши гости.
— Будет сделано, имам, — ответили чеченские предводители.
Дагестанские мюриды и конные чеченцы в тот же час на конях поскакали навстречу русским, везшим письмо.
Не прошло и двух часов с момента, когда Небольсин и остальные посланцы Клюге выехали из Грозной, как закончилась русская сторона. За речушкой Тохку, где-то дальше впадавшей в Ямансу, полусотня казаков остановилась, так как из леса показались конные группы чеченских наездников, махавших куском белой материи и что-то кричавших.
Подполковник Филимонов, озираясь по сторонам, придержал коня, Небольсин и Булакович продолжали шагом двигаться к конным, от которых отделились двое. Они на галопе понеслись к русским.
