Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— Ради этого он и стремится стать во главе гугенотов, с помощью которых думает захватить престол и которым обещает в дальнейшем полную свободу вероисповедания?

— Да, Анриетта. Они помогут ему, он поможет им. Он старается что-то изменить в отношении правительства к протестантам, пусть даже в свою пользу. Он ущемлен в правах, так, во всяком случае, сам себя представляет тем, с кем имеет дело. Я соглашаюсь помочь ему еще и потому, что мне искренне жаль мужа, который мечется в паутине, сплетенной вокруг него моей матерью, и не может из нее вырваться, чтобы уехать в собственное королевство, ожидающее своего короля. А я мечтаю уехать вместе с ним, Анриетта, ведь я тоже королева. Там, в нашем маленьком государстве мы станем управлять собственным народом и будем дышать свободно и легко, не то, что в этой клетке, называемой Парижем, в одном из ее темных и мрачных уголков, именуемых Лувром.

— Ах, я так понимаю тебя, Марго, — вздохнула герцогиня Неверская, — но если бы я могла хоть как-то помочь тебе…

— И если я тогда выдала планы заговорщиков, — продолжала Маргарита, — то только потому, что яснее ясного видела всю их несбыточность и чувствовала трагедию создавшейся ситуации. Дело могло кончиться гораздо хуже, моя мать в гневе слепа и жестока. Предупредив ее заранее и дав ей, таким образом, в руки все козыри, я помогла ей выиграть партию. В упоении от победы, она стала мягкосердечной и ограничилась только приказом усилить надзор за королем Наваррским, Конде и собственным сыном. Выигрывающие всегда великодушны, я прочла об этом у Макиавелли; он и помог мне поступить надлежащим образом. Теперь я этого не сделаю еще и потому, что в новом заговоре снова замешан Ла Моль, и я не желаю собственной рукой подводить его под топор палача. Это и есть третья причина.

— Ты полагаешь, ему что-то угрожает? Но ведь он только карта в игре, которую ведут принцы. Вряд ли твоя мать, если ей удастся раскрыть заговор, возьмется за него.

— Именно за него она и возьмется. «Sic est»[60].

— Но почему?

— Во-первых, потому, что он уже дважды будет уличен и заговоре против правительства; в первый раз, как ты помнишь, ему удалось избегнуть наказания. А во-вторых, не желая оставлять без внимания попытку мятежа, она примется искать виновников, коими в первую очередь окажутся ее собственный сын и оба мятежных Бурбона. На первого она закроет глаза, за вторыми, скорее всего, усилит надзор, только и всего; лишить их жизни — означало бы вызвать взрыв негодования у протестантов и подвергнуть опасности Париж, который немедленно осадят гугеноты.

— Ужели они так сильны? — недоверчиво подняла брови герцогиня Неверская. — И это после стольких-то поражений?

— Что поражения! Они только способствовали тому, что протестанты организовали на юге республику. Ла-Рошель, Ним, Монтобан, весь Лангедок, наконец, — все это не что иное, как единая гугенотская федерация внутри королевства, располагающая значительными силами и вооружением и живущая по собственным законам. Во главе ее маршал Д'Амвиль, брат Франциска Монморанси. О, он еще покажет себя, этот правитель Лангедока, моя мать узнает, каковы шутки с одним из сыновей покойного коннетабля. Помнишь, он приезжал в прошлом году во время прибытия польских послов?

— Разумеется, мне даже довелось принимать участие в их беседах с братом, моим мужем и королем.

— Ну, и что ты про него скажешь?

— Одну минутку, сейчас припомню. Роста выше среднего, волосы черные, нос с горбинкой, губы тонкие, глаза серые, широк в плечах.

— Всё? — спросила Маргарита. Генриетта пожала плечами:

— Я ведь с ним не спала.

— Могу добавить. Надменен, властен, жесток, но умен и справедлив, считает, что вопросы веры — демагогия церковников, с которыми надлежит бороться и изгонять упорствующих фанатиков за пределы государства, поскольку они одни за последние десять лет обескровили Францию так, как не случалось до этого за любые сто лет ее существования.

— Это он сообщил тебе в постели?

— Об этом я слышала из его уст на торжественном приеме в честь польских послов, который королева-мать давала в Тюильри.

— Должно быть, у него уйма любовниц.

— Об этом он не сообщил.

— Ну хорошо, а дальше? Помнится, ты говорила о Ла Моле. Что ожидает его в случае провала?

— Так вот, желая наказать мятежников, моя мать примется за второстепенных персонажей. Одним из них и будет Ла Моль. Худшее, что его ожидает — арест и тюрьма, лучшее — изгнание.

— Но что же они задумали? Как они планируют осуществить побег из-под юбок твоей матери?

— Об этом мне неизвестно, но Алансон весь кипит жаждой деятельности и уж, будь уверена, что-нибудь придумает.

— И сообщит тебе?

— Конечно, ведь я теперь их сообщница, его и моего мужа, и должна помогать им. И я помогу, Анриетта, всем, что только окажется в моих силах. Правда, не знаю, как после смогу смотреть в глаза Генриху, ведь еще задолго до отъезда он завербовал меня, сделал союзницей в планах против нашей матери и короля.

— Вот как! Что же ты должна была делать?

— Шпионить и докладывать ему то, о чем говорилось между матерью и Карлом. Но теперь все изменилось, Карл умирает и, полагаю, что Генриху я больше не нужна. А коли так, то я свободна в своих действиях и отдаю себя в полное распоряжение мужа, который, вырвавшись из плена, уедет в Наварру и увезет меня с собой.

— А что же будет дальше? Тебя не интересует, кто из братьев займет престол?

— Теперь для меня это не важно. Но одно я знаю: мой брат Генрих так же будет ненавидеть и истреблять гугенотов, как до него это было при Карле. Ему будет помогать его мать.

— Значит, в случае провала ваших планов неизбежно возобновятся гражданские войны?

— Да, Анриетта, но вряд ли при этом Фортуна улыбнется папистам, ведь Д'Амвиль объединил в единую протестантскую федерацию весь юг страны, и ему подчинились католики, которые боятся второй Варфоломеевской ночи, когда избивать будут их. «Memento mori»[61].

Герцогиня тяжело и порывисто вздохнула.

— Остается надеяться, — произнесла она, сжимая ладони Маргариты, — что удача улыбнется вам, и заговор не будет раскрыт.

Глава 2

Новый план побега

Страсти накалялись. Алансон кипел жаждой деятельности и торопил Ла Моля воздействовать на умы сообщников — семейство Монморанси. Сам маршал непосредственного участия в заговоре не принимал, но являлся как бы руководящим мозговым центром операции, наиболее деятельными участниками, которой являлись младший брат Гильом де Торе и племянник виконт де Тюренн[62].

Семейству Монморанси была от всего этого прямая выгода. В случае провала операции его оставили бы незамеченным, несмотря на родство с королевским домом; Алансон же заверил, что, став королем, отдаст все места, занимаемые Гизами, семейству Монморанси и раздаст им другие самые высокие должности при дворе.

Итак, спустя некоторое время после знаменательного диалога двух подружек в особняке Монморанси состоялась другая встреча. Беседовать предстояло о том же, но члены были другие, и интимные мотивы не имели места. Состав участников: сам маршал Франсуа де Монморанси, его супруга Диана, Гильом де Торе, виконт де Тюренн, Лесдигьер, Шомберг.

— Хорошо, что вы не привели с собой Ла Моля, — проговорил маршал, обращаясь к Тюренну и Торе, — чем меньше людей будет в поле его зрения, тем лучше для всех. Кстати, чего ради он согласился участвовать в этом деле; только ли потому, что служит герцогу Алансонскому?

— Ему обещали чин капитана и поместье в Иль де Франс.

— Чушь! Он сделал это по просьбе Маргариты Наваррской, в которую страстно влюблен.

Присутствующие решили, что виконт сказал это из ревности: всем известно о его любовной связи с Марго.

— Что думает он предпринять для спасения принцев? — продолжал Монморанси. — Или, вернее, каков план Алансона, ведь это он бурлит идеями, как суп на плите? Говорите вы, брат.

— Мы встретились с Ла Молем вчера ночью, — отозвался Торе. — Вот план, который они придумали вместе с герцогом и который одобрили король Наваррский и Конде. Как известно, двор сейчас в Сен-Жермене, таково было пожелание короля, заявившего, что ему там будет лучше, чем в Лувре. И действительно, состояние его здоровья настолько улучшилось, что он даже возымел желание поохотиться с соколами. Алансон одобрил это мероприятие, но лишь затем, чтобы отвести подозрения, иными словами, ослабить надзор за своей персоной и Генрихом Наваррским со стороны королевы-матери. Охота назначена на утро двадцать пятого. Побег принцев планируется в ту же ночь.

— Ла Моль передал наше предложение?

— Да, и он согласился.

— Люди, о которых я вам говорил, виконт, оповещены? — спросил маршал у Тюренна.