"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Отряд государевых людей остановился на развилке.

— Скачите в слободу Александрову, — приказал Матвей помощнику. — Доложите государю, что огнем мы скверну выжгли. Как приеду, сам еще с ним поговорю.

— Скоро ждать вас, Матвей Федорович?

— Да вот с отцом поговорю и вернусь. — Матвей свернул на проселочную дорогу, ведущую к усадьбе Вельяминовых.

— Вот так твоя мать смерть и приняла, — закончил боярин. — После казни повезли ее в монастырь, она по дороге преставилась.

— Где ее схоронили?

— Да кто ж знает, милый ты мой. Ты, ежели уцелеешь, Степану расскажи, что не оставил вам царь могил отеческих.

— Расскажу. — Петя взглянул на боярина и тот поразился — ровно тучей подернулись ясные глаза племянника. — Как нам до Чердыни добираться?

— До самой Чердыни не надо. Как приедете в Ярославль, иди вот к этому человеку, — Вельяминов отдал юноше запечатанную грамоту. — Он вас отправит вниз по реке до Казани, там Марфу ждать будут, а Вассиана я извещу. Тебе там болтаться не след, ты езжай дальше, в Астрахань, там у меня дружок есть, Данило Гребень, мы с ним ханский флот на Волге жгли когда-то, он тебя приютит на зиму. Опять же и теплее там на море-то. Вот тебе для него грамота тоже. Люди это все надежные, не предадут. А весной за Марфой вернешься, и к Белому морю. Все понял? Деньги есть у тебя?

Петя впервые за весь разговор улыбнулся, хоть и вымученной получилась та улыбка.

— Ах да, я и забыл, — не удержался от ехидства Вельяминов. — Я ж дочь за богатого жениха выдал, куда там государю московскому до Петра Воронцова. Я еще от себя добавлю, и не вздумай перечить. Деньгами не швыряйся, там тебе не Лондон и не Москва.

Судаковское золото, кстати, цело оно?

— А как же, в обороте, — ответил Петя, засовывая грамоты в кису, — барыши приносит.

— Ну, оно и хорошо, хоть не бесприданницей Марфа к тебе пришла, — рассмеялся боярин и вдруг посерьезнел. — Вот еще что, Петька, до Казани ты Марфу и пальцем тронуть не смей.

— Это почему еще? — покраснел Воронцов.

— Потому что негоже ей в мужской монастырь с пузом приезжать, дурья твоя башка, — вздохнул Вельяминов.

— Да я могу… — начал Петя.

— Я тоже могу, — прервал его Федор. — На словах все могут, а на деле — бабы все рожают и рожают. Так что, зятек, ты уж потерпи, заберешь Марфу следующей весной, тогда и ночь брачную справите. Меча у тебя нет, конечно?

— Нет, кроме кинжала, нет ничего, — Петя вспомнил тяжесть короткого клинка и предсмертный хрип человека. Его передернуло.

— А ты его в руках держал-то? — Федор снял со стены и достал из ножен свой меч.

Блеснула тяжелая серая сталь.

— Только шпагу, — честно ответил Петя.

— Ну и то хорошо, — улыбнулся Вельяминов. — Хоть знаешь, каким концом колоть. Пошли на конюшню, погоняю тебя перед отъездом, посмотрим, каков ты в бою.

— Вот опись о венчании твоем, — мать аккуратно сложила грамоту вчетверо, — в книжку кладу. Тут и запись о крещении, руки митрополита Макария, с его печатью. Тут и родители твои указаны, и восприемники от купели. Не потеряй, смотри, — Феодосия помолчала, невыносимо болело материнское сердце, готовое прорваться потоком слез. — Там еще, в книжке, я тебе записала, у кого судаковское золото лежит, и что сказать надо, коли забирать его будешь.

Марфа вздохнула, — Петя ж знает про все это, для чего мне?

— Сегодня Петя жив, а завтра нет, — жестко ответила мать. — Всяко бывает, вдруг одна останешься, тогда и попомнишь мои слова.

Дочь молчала, опустив голову.

Феодосия завязала холщовый мешочек с травами.

— Как заберет тебя Петя из Чердыни, сделай отвар, на костре можно, и пей каждый день по ложке. Дни не пропускай. Посмотри в книжке, я тебе записала, какие травы нужны.

Марфа полистала страницы и нахмурилась.

— Не везде они растут-то.

— Не везде. Потому как где видишь хоть одну из трав этих, рви да суши про запас.

— А на что мне отвар этот? — недоумевающее спросила девушка.

— Чтобы не понесла ты, — Феодосия распрямилась и устало посмотрела на дочь.

— Мы муж и жена венчаные, что ж мне детей не рожать?

Вельяминова сильно встряхнула девушку за плечи.

— Головой своей бестолковой подумай, о чем говоришь. Как сойдешь на землю английскую, хоть дюжину рожай. Или ты от Чердыни до моря Белого брюхатая идти хочешь? Ты ж не помощь Петру будешь, а обуза.

— Не буду я ему обузой, — насупилась Марфа.

— Иногда приходится делать не то, что хочется, а то, что надо, — Феодосия поцеловала дочь в теплую макушку. — Кончилось детство твое, Марфуша.

— Не думала я, что так будет, — Марфа шмыгнула носом, утнулась матери в плечо.

— Никто не думал. А что дальше случится, про то одному Бог ведомо. Косы распусти.

Феодосия потянулась за большими ножницами.

Дженкинсон почтительно приложился к руке щуплого, стриженого пацаненка в невидном кафтане.

— Счастливого пути, миссис Марта. Надеюсь увидеть вас в Лондоне, — сказал он по-немецки.

Марфа покраснела, пробормотала «Спасибо» и запрыгнула в седло.

Пошел крупный, будто слезы дождь, загрохотало, загремело над Москвой.

— С Богом, — махнул рукой Федор и вдруг взялся за стремя Петиного коня.

— Сам умри, а ее сбереги.

Выдержав несколько мгновений требовательный взгляд лазоревых уставших глаз, Петя коротко кивнул.

Вельяминовы смотрели им вслед, пока оба всадника не скрылись в предрассветной густой мгле.

На дворе подмосковной Вельяминов спешился и помог жене выйти из возка.

— Федь, что ж ты теперь царю скажешь, ежели он про Марфу спросит?

— Правду и скажу. Марфу ему все одно не достать, а мне все равно, пускай что хочет, то со мной и делает. Не стану я ради прихотей царских жизнь дочери своей калечить.

— Смотри-ка, — остановилась Феодосия, — гости у нас. Я в опочивальню поднимусь, обожду тебя там.

В окне палат горели свечи.

— Кто там? — нахмурившись, спросил Федор у слуги.

— Матвей Федорович приехали, как не стемнело еще.

Матвей поднес к лицу руки, Как ни мыл он их, как ни оттирал, все впустую. Пахли они пожаром, гарью, пеплом, смертью, криком заживо сожженного человека. Он вспомнил, как трещали кости под конскими копытами, и чуть вздрогнул.

— Что надо? — Федор, не поздоровавшись, налил себе водки. — Сказал же, как надумаю, гонца пошлю.

Матвей вглядывался в постаревшее, осунувшееся отцовское лицо. Совсем седой уже стал, пронеслось в голове.

— Батюшка, — осторожно начал Матвей, — был я сегодня в Иосифо-Волоцком монастыре, по царскому приказанию…

— Еретиков жег? — Федор выпил и снова наполнил стакан. — То-то от тебя за версту паленым несет. Велика доблесть беззащитных людей на костер посылать, есть чем гордиться.

— Можно? — спросил Матвей, глазами показав на бутылку.

Федор вздохнул.

— А что, в слободе Александровой водка перевелась? Иль ты мне приехал отметить, какой ты ловкий душегуб оказался? Так избавь меня, я на своем веку во стократ поболе тебя убил, да только в честном бою.

— Я про Башкина Матвея Семеновича рассказать приехал.

Федор взглянул в карие, опушенные темными ресницами глаза, и вспомнил то, что никогда и никому — даже Федосье, — не говорил.

Той ночью он плохо спал — болела нога, он ворочался и все время вспоминал плач детей на мосту, и окровавленный, серый лед. Перед рассветом он услышал шорох снаружи. Взяв кинжал, он отодвинул холщовый полог и увидел у колеса повозки еле шевелящуюся груду тряпья.

Странно, что она вообще доползла сюда — с разбитой, окровавленной головой и отмороженными в ледяной Двине ногами. Он сразу понял, что заставило ее подниматься вверх, к людям. В тряпье копошился младенец. Она взглянула на него огромными, темными, как у Богородицы, глазами, и что-то прошептала на незнакомом языке. Федор кивнул, и, скрипнув зубами от боли в колене, принял дитя в свои руки. Утром ее уже не было, то ли уползла подальше, как зверь, уводящий погоню от гнезда, то ли умерла на ходу и труп успели убрать.