Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

— У государя батюшки.

— Я готов, — осторожно ответил Малюта.

Иоанн молчал. Он всегда с любопытством, впрочем скрытым, следил за спорами между советниками. Правда после таких стычек становилась объемнее.

— Князь Владимир — трус, что и без твоего застенка ясно. Бояться его нечего. Он не более чем игрушка в руках матери да ненавистников государевых. А ты скольких расспрашивал, чтобы сие доказать? Зато государь батюшка сразу вывел князька на чистую воду. Труслив князек, труслив! Удел его, пресветлый государь, в казну взять пора. Дом и удел без хозяйки ветшают, а это и тебе и державе ущерб.

Война с Ливонией продолжалась, перемежаясь дипломатическими затеями. Иоанн одни города отдавал, другие просил вернуть под его руку. Князь Курбский готовился выступить против литовцев во главе с гетманом князем Радзивиллом. Малютины наблюдатели передали новые подозрения, прислав гонца. Они утверждали, что князь секретно сносится и с Сигизмундом-Августом, и с Радзивиллом, будущим противником. В окружении своем, которое состоит из преданных боярских детей и дворян, не стесняется в выражениях. И не только судьбу клянет, но и никак забыть не хочет, что здесь принял смерть государев изменник Алешка Адашев.

— Нас похожая участь ждет, — повторял он дворянам. — Крови Иоанн благородной не пожалеет. Облыжно обвинит, а Малютины палачи порубят нас, как капусту.

Особо князь Андрей доверял четвертым — Вешнякову, Кайсарову, Неклюдову и Тараканову. А для тайных поручений держал при себе Ваську Шибанова. В нем души не чаял и награждал постоянно. Гонец подробно описал Малюте образ жизни князя и чуть ли не слово в слово пересказал, какие речи тот за столом произносил, когда вино язык развязывало.

— Ничего государю поперек нельзя молвить. Никого не слушает, ни с кем не советуется. Один резон — голову с плеч долой. Силой правит, а не разумом. Себя на место Господа Бога ставит, а Басманова, этого презренного моавитянина, заместо оракула держит. Если ему правду в глаза верный слуга намерен произнести, сейчас в застенок к Малюте. Всех изменниками честит, всех подозревает. Малюту с цепи спустил, дозволил хватать первого встречного и поперечного. Клятвами всех опутал, крестоцеловальные записи перебрал у бояр и князей, у дворян и боярских детей. Только у князя Старицкого штук пять взял. Скоро с холопов начнет требовать. Надеется, что круговая порука от измены его спасет. А мы принуждены были поневоле крест целовать. Если кто не присягнет — умирает горькою смертию. Зверствует почище отца и деда. Те хоть с умом карали, а не по одному наговору. Мудрецы согласны, что если кто присягнет поневоле, то не на том грех, но прежде на том, кто принуждает.

Молодым собутыльникам князя не только даровое вино, но речи смелые нравились. Молодо — зелено, им кажется, жизнь русская впереди должна быть вольной, нестесненной, как у польской шляхты. А князь Андрей положит поочередно каждому ласковую ладонь на плечо и продолжает:

— Жестокому властелину противиться не зазорно. За что он адашевских родичей и друзей жизни лишил и юную их поросль порезал безжалостно? Разве так благородный правитель поступает? Не волен он распоряжаться нашими жизнями, как заблагорассудится. Он ведь не Бог, а лишь помазанник Божий. В иных странах верховенствует закон. Есть суд, есть мудрые сановники, которые блюдут справедливость. А у нас что?

Молодежь помалкивала, но с восторгом внимала князю. А Малюта гонца подгонял, стараясь поскорее добраться до какой-то лишь им одним намеченной точки:

— Ну, ну… Дальше, дальше…

Гонец, что в памяти речи княжеские хранил, страшась растерять по дороге во время скачки, кое-что добавил, присочинив от усердия:

— Пора бы и нам порядок на Москве навести и место владычнику указать, Богом ему отведенное, и заодно сатрапов его сократить.

Курбский ничего подобного не говорил и в мыслях не имел. А говорил он вот что, едва ли не противоположное, но тоже гонцом переданное:

— Человек жизнь собственную и своей семьи беречь обязан. Она дана ему свыше, по воле Провидения. Кто жизнь собственную не оберегает, тот против воли Божьей преступник, и нет ему спасения на том свете, ибо потворствует он разнузданным страстям властелина. Если же кто во время прелютого гонения не бегает, тот сам себе убийца, противящийся слову Господню: «Аще гонят вас во граде, бегайте в другой!» Образ тому Господь Бог наш показал верным своим, бегая не только от смерти, но и от зависти богоборных жидов.

Жидов князь Андрей не любил, что в Ливонии приходилось скрывать, и позднее при польском дворе тоже.

— Не наврал про сатрапов? — спросил Малюта.

— Истинный крест! — И гонец, преклонив на всякий случай колени, осенил себя размашисто знамением.

— А про бегство в другой город?

Гонец вновь побожился.

Малюта не был уверен, что царь прикажет немедля схватить князя Андрея. Ведь он сам послал его наместником в Дерпт, поближе к проклятому Жигмонту. Алешка Адашев, дескать, не переметнулся к полякам и литовцам, не предал великого государя. А до заключения в темницу вполне мог осуществить коварный замысел. «Ну ладно — обдумаю», — решил Малюта и послал за вторым своим помощником, подьячим Ивашкой Панкратьевым, который всегда самые трудные речи растолковывал, что в Священном писании, что в устах более привычных к книгам людей. Ивашка явился моментально.

— Неужто Господь наш бегать от царей велел? Есть ли что на сей счет в Евангелии?

И Ивашка, нимало не заминаясь, отчеканил:

— Евангелие от Матфея, глава десятая, стих двадцать третий: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой. Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын Человеческий».

Ивашка желал продолжить, но Малюта прервал и, несмотря на позднее время, отправился в Иоаннову опочивальню.

А тем временем война продолжалась, и сношения князя Андрея Курбского с неприятелем перестали быть частным делом. Литовский гетман князь Николай Радзивилл не относился к разряду боязливых людей. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что бегство Курбского за рубеж повлечет события, масштаб которых трудно предугадать. Измена знаменитого боярина безусловно подорвет внутреннее единство Москвы. Никто, кроме Курбского, не мог посвятить гетмана в планы передвижения русских войск. Победа над литовцами и поляками князю была не нужна. Победа не принесла бы ему ничего. Разве триумфаторы уходят в стан проигравших сражение? История не знает подобного примера.

Николай Радзивилл загнал русский экспедиционный корпус в болота и наголову разгромил неподалеку от Невеля. Поражение начисто сводило на нет выгоды от захвата Полоцка год назад. Понятно, что ответственность за неудачу должен нести наместник ливонский. Недоверие к князю Андрею в Кремле возросло. Оно вскипало грязной пеной медленно, хотя Басманов, как выдающийся военный деятель, осмыслил сложившуюся ситуацию сразу.

В конце апреля князь Курбский от царского гнева бежал как тать в ночи, оставив Иоанну в залог жену, сына и мать. Разумеется, их моментально взяли под стражу и потом сгноили в темнице. Судя по подробностям ухода в стан врага, он скорее походил на бегство из заключения. Ночь, стена, веревочная лестница, приготовленные лошади, безудержная скачка в сопровождении маленькой свиты из слуг и верных дворян, которые составляли княжеское окружение в Дерпте и часами выслушивали пространные сетования сюзерена. Подобные события не могли разворачиваться медленно, и они приобрели в действительности эпохальную стремительность.

— Шибанова в ковах притащили! — воскликнул Мухамед Абдуллин, стрелецкий сотник, которого Малюта взял начальником охраны в одну из секретных изб, разбросанных по Москве.

Середина мая в столице — чудесное время. Еще не жарко и не пыльно, зелень источает свежий дурман. Легкий ветерок гладит и нежит, играя листвой, которая уже усеяла ветки деревьев.

Шибанова словили в Дерпте, и новый воевода Морозов выслал его к Малюте под сильным конвоем. Холоп Курбского и не рассчитывал укрыться надежно от стражников. Его в городе знала каждая собака. Но все-таки он хотел вольным добраться до Москвы и вручить Иоанну послание князя. Вольным скакать — не в повозке трястись, прикованным к поперечной жерди. Но после выходки Курбского за передвижениями и пеших и конных зорко наблюдали. Десятки секретных агентов Малюты сновали по городам и весям, вынюхивая и высматривая чужаков.

— Стремянного князя Андрея? — переспросил Малюта, все еще не веря ушам. — Где поймали?

— Сказывают, в Юрьеве, — ответил Абдуллин. — От Печор шел, конь у него захромал. Петрушка Федоров доглядывал по дороге за ним.

Малюта медлил. Он никогда не торопился, соображая, как лучше поступить — то ли везти в Кремль, то ли оставить у себя и расспросить хорошенько, явившись к царю во всеоружии добытых на дыбе сведений. Но когда решение окончательно принималось, Малюта выполнял его молниеносно. Он вышел на двор и увидел перед собой закованного человека, лицо которого вроде было знакомо. Прежде чем задать первый вопрос, Малюта взял плеть из рук Абдуллина и перекрестил холопа по плечам, да так, чтобы не повредить ни головы, ни шеи: