Сюгоро Ямамото - Красная Борода

Мальчик заходит и в другие небольшие рестораны и хар­чевни, стараясь попасть в них перед самым закрытием. Это очень важно, ведь, приди он слишком рано, его встретят руганью: хочет, мол, распугать гостей, которые еще и не думают собираться домой. Стоит хоть раз попасть впро­сак — и дожидайся потом, когда вернется к тебе хозяйская милость. А конкуренты — они не дремлют: глядишь — и уплывает хлебное местечко.

За объедками ходит в харчевни не только мальчик. Ьывает, и взрослые, оставшиеся без работы, тайком сту­чатся в заднюю дверь ближайшего заведения, надеясь хоть чем-нибудь поживиться. Регулярно совершают обход харче­вен и «чужаки» с дальних улиц. Заглядывал сюда — смешно сказать! — даже старый Яда. Правда, его гнал к дверям хар­чевни вовсе не голод; просто он задумал превратить сбор отбросов в большой «бизнес». Пожалуй, из всех его бесчи­сленных прожектов этот мог оказаться самым реальным и прибыльным, но, увы, лопнул и он из-за упрямства хозяйки харчевни «Ханахико».

— Ну, я понимаю, приходят за объедками нищие: голод не тетка, — возмущенно говорила она своим коллегам из «пьяного» переулка. — А этот ведь хочет все себе заграба­стать и на отбросах делать деньгу. Да разве это человек? Чем такому подонку подавать, я л'учше все в сточную канаву спущу...

Мальчик прекрасно знает о подстерегающих его опасно­стях. Он понимает: владельцы харчевен и ресторанов не признают за ним никаких преимуществ и, ежели кто другой точней рассчитает время и явится к закрытию харчевни, когда кончается уборка, остатки еды, безусловно, доста­нутся ему. В этом смысле здесь полное равенство. И стоит хоть раз упустить момент, как давняя, привычная «кормуш­ка» перейдет в чужие руки. Такое уже случалось.

И еще одно надо было не упускать из виду: хозяева, в общем-то, не всегда с восторгом отдают объедки нищим. Многим не так уж легко управиться с заведением, и порой приходится лезть вон из кожи, чтобы кое-как свести концы с концами. Но, как известно, реклама и популяр­ность — основа всякого процветания. Тощ ли, толст ли твой кошелек, изволь, как говорится, держать фасон. Репутация — она, глядишь, и вывезет в трудную минуту. Вот поче­му, вынося нищему объедки, хозяин не только тешит душу добрым делом, но и показывает всей округе: у нас, мол, дела в наилучшем виде. Это в особенности относится к вла­дельцам маленьких харчевен, которые сами обслуживают посетителей. В ресторанах же побогаче, с барами и офи­циантками, нищих отнюдь не жалуют. Многое там вообще непонятно. Для чего, к примеру, иные официантки гасят окурки в тарелках с остатками пищи, кидают в них комочки косметической бумаги со следами помады, обгорелые спич­ки, зубочистки, а бывает и кое-что похуже? Встречаются среди них и такие, кто назло опорожняет прямо в ведра с объедками пепельницы, полные окурков...

Вот мальчик подходит к черному ходу ресторана «Риза». Стеклянная дверь открыта, но знакомый повар, должно быть, уже ушел. Две официантки, прислонившись к кухон­ной мойке, дымят сигаретами и громко болтают.

—  А-а, опять пожаловал! — восклицает одна из них, завидев мальчика. — Зря трудился, сегодня ничего для тебя нет.

Мальчик глядит в угол, туда, где стоит большой бак, на две трети полный объедками. Повар обычно оставлял для него остатки еды в эмалированной кастрюле из-под соуса, но сейчас кастрюли нигде не видно.

—  Чего глаза пялишь? — снова кричит официантка. — Сказано ведь, ничего нет. Проваливай-ка, нечего здесь сло­няться без дела!

Мальчик молча уходит. На лице его — безразличие, и не поймешь: то ли от привычки к обидам, то ли от презрения к оскорбившей его женщине.

Хотя ему на вид не больше семи лет, он держится спо­койно, как взрослый, и в выражении его лица, в интонациях заметны мудрость, проницательность и еще усталость — усталость человека, вынесшего немало невзгод, утомление, переходящее порой в безвольную покорность судьбе.

Здесь,   между   заведениями   «пьяного»   переулка,   его частенько подстерегают коварные и злые враги, и ему не нссгда удается избежать встречи с ними.

Главные его враги — это собака по имени Мару и вечно шатавшаяся без дела троица парней. Мару вопреки своей кличке[68] — огромная псина с такой страшной мордой, что ее постыдилась бы даже горилла. Едва завидев мальчика, Мару всегда скалит зубы и, грозно рыча, приближается к нему.

Знатоки считают, будто крупные псы с устрашающими мордами беззлобны и спокойны. И правда, Мару почти нсегда спокоен и вдобавок еще труслив. Даже при виде вдвое меньшей, чем он, собачонки Мару робко отводит глаза и старается куда-нибудь спрятаться. Он никогда не дерется с другими собаками и не смеет облаять незнакомых людей. Но стоит мальчику попасться ему на глаза в «пья­ном» переулке, он тотчас ощеривается и, словно похваляясь страшным оскалом и всей своей могучей статью, надви­гается на него с грозным рычанием.

Быть может, между людьми и животными тоже суще­ствует несовместимость характеров, и Мару невзлюбил мальчика, который считает себя слабее пса и, встретив ею, сразу выбрасывает из кастрюль объедки. Если объедков нет, он открывает одну за другой все три кастрюли и пока­зывает их Мару: видишь, мол, пусто.

В тех случаях, когда мальчик опорожняет кастрюли на землю, он больше уже не заходит в харчевни и возвра­щается домой ни с чем. Мару же, порычав для острастки, уходит, даже не прикоснувшись к объедкам.

Ну а трое парней — самые что ни на есть обыкновенные хулиганы, из тех, что без всякой нужды и причины запуги­вают и тиранят слабых и при этом считают себя истинными героями. В этом для них вся радость жизни. Старшему из этой троицы лет пятнадцать, остальные чуть помоложе. Внешне они ничем не отличались бы от прочих подростков из солидных семейств, если бы в модных своих рубашках и брюках не продирали нарочно дыры, чтобы придать себе более лихой и бывалый вид. Ходят все трое развинченной походкой, словно все суставы у них разболтаны вконец.

Завидев мальчика, вся троица неизменно издает боевой клич индейцев и начинает кружиться вокруг него в каком-то дикарском танце. Время от времени они награждают его тумаками, дергают за волосы, за уши, отбирают кастрюли и вытряхивают их содержимое прямо в уличную грязь.

Мальчик молча сносит издевательства и никогда не пытается сопротивляться. Не потому, что чувствует раз­ницу в силе, просто он, наверное, осознает бессмыслен­ность всякого сопротивления. А может быть, воспринимает хулиганов как неизбежное зло, которое каждый из нас дол­жен терпеть в этом мире.

Пресытившись своими выходками, бандиты награждают мальчика хорошим пинком и удаляются восвояси. И только когда они скрываются из виду, мальчик дает волю слезам.

Он беззвучно плачет, собирая разбросанные кастрюли. Слезы ручьями текут по его щекам, но он упрямо молчит. Он никогда не плачет в голос и, вернувшись домой, не жалу­ется отцу. Тихонько прокравшись в лачугу, чтобы не потре­вожить отцовский сон, он ложится на груду тряпья, заменя­ющего ему постель. Нередко отец, успев уже к этому вре­мени основательно выспаться, открывает глаза и заводит обычный свой разговор — бывает, чуть ли не до рассвета.

—  Я вот все лежу и думаю, — говорит отец, — как бы нам при планировке дома не забыть о воротах. Ведь воро­та — это все равно что лицо дома. Достаточно один раз гля­нуть на лицо — и можно определить характер человека. В общих чертах, конечно.-

—  Угу, верно.

—  Правда, пословица гласит: не суди о человеке по его внешности, но, с другой стороны... Погоди, ты вроде бы засыпаешь?

—  Нет-нет, мне совсем не хочется спать, — спохваты­вается мальчик и усиленно трет глаза.

Не удержавшись, он зевает. После огромного нервного напряжения в «пьяном» переулке он чувствует неодолимую усталость. Ноги словно ватные, глаза закрываются сами собой, но мальчик изо всех сил борется со сном, стараясь не упустить ни слова из того, что говорит отец. А отец не заме­чает состояния сына, а может, и замечает, но чувствует, что должен говорить, говорить, говорить. «Если я прервусь, — думает он, — может случиться что-нибудь неприятное». И продолжает свои бесконечные разглагольствования о раз­личных стилях и эстетических особенностях ворот. Маль­чик, с трудом одолевая сон, терпеливо слушает и со всем соглашается.

Еду они разогревают редко. Зимой, правда, кипятят воду, но объедки обычно съедают холодными.

—  Холодная пища очень полезна для здоровья, — поучает отец. — Возьми, например, собак. Пес, которого холят и лелеют, всегда беспомощен и хил, а у бродячей собаки, набивающей брюхо отбросами и спящей на голой земле, и зубы в порядке, и желудок работает безотказно.

—  Ага, верно! Так оно и есть, — вторит мальчик.

—  В далеком прошлом все живые существа питались сырой пищей. О-о, да никак это свиная отбивная... Будешь есть?