Нина Молева - Ошибка канцлера

– Театр в Москве?

– Чего дивишься? Помнишь, какой ты на Красной площади отстроил. Жаль, в пожар тридцать седьмого году сгорел. Только мне такого мало. Мне раза в два с лишком больше, и чтоб сцена со всеми машинами, как в лучших европейских театрах, и чтоб тихо в зале было – шагов бы, разговоров не слышно, в голове бы от них, как в бочке пустой, не гудело, и ложи бы… Слышь, граф, ложи непременно. А для актеров уборные попросторнее. Гардероб у них будет самый богатый, каменья настоящие, украшения надевать будут. Потрафишь, граф? Чай, самому того, сгоревшего, жалко.

– Очень жаль, ваше величество. Но мне уже тогда многое хотелось изменить, но время – его мне не хватало, а так я бы…

– Вот ты про время, спасибо, сказал. Временем ты меня не томи, чтоб побыстрей, чтоб до переезда в Петербург мне спектакли в нем увидеть.

– Сколько же вы даете мне на строительство сроку, ваше величество?

– Моя воля, боле месяца бы не дала. Да нет, нет, не пугайся. Будет тебе без малого год. Неужто не хватит?

– Значит, из дерева, ваше величество?

– Ну и что ж, пусть из дерева.

– Вот только фундамент…

– А ты без фундамента изловчись, граф, аль потом его доделай – неужто нельзя?

– Не хотелось бы, ваше величество.

– Тебе не хотелось, а мне хотелось – вот и весь сказ. А строить будешь на Яузе. Там напротив дворца Головинского горка больно хороша и зелени много. Там и строй с Богом.

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

– Его величество, как и министерство, недоволен сообщениями из Петербурга, Грей. Они недостаточно полны и не позволяют составить представления о новой императрице. До сих пор наши министры настаивали на легкомыслии Елизаветы, ее полной незаинтересованности вопросами престола, однако русские события последних месяцев заставляют приходить к прямо противоположным выводам. Чего стоят одни победы русского оружия над шведами в Финляндии! Шведы готовы были и раньше заключить мир с Россией, но на условии возвращения всех завоеванных Петром I земель. Теперь им придется поступиться новыми территориями. В этом немалая заслуга дипломатической ловкости Алексея Бестужева.

– Но мы имели неоднократные и серьезные предупреждения со стороны леди Рондо, милорд. Супруга министра в своих письмах настаивала на обманчивости впечатления, которое производит Елизавета.

– Тем хуже для нас, что мы не поняли подлинной ценности этих чисто женских наблюдений. Теперь остается только удивляться, с какой ловкостью ведет себя императрица. Кстати, что сообщают наши резиденты о влиянии на нее – чьими советами она пользуется?

– Как это ни странно, милорд, можно с уверенностью сказать, что прямых советчиков у нее нет. Елизавета выслушивает многих, но выводы делает сама. Я хочу напомнить вам историю с одним из князей православной церкви Амвросием Юшкевичем. Амвросий приобрел исключительное расположение императрицы Анны после слова, которое произнес при бракосочетании принцессы Анны и принца Антона. Императрица назначила его архиепископом Новгородским на место Феофана Прокоповича.

– Помнится, этот Амвросий был самым деятельным сторонником принцессы?

– И самым деятельным противником Елизаветы. Тем не менее после переворота Елизавета сама беседовала с Амвросием, добилась полнейшего его раскаяния и сохранила за ним прежнее положение при дворе.

– Верить такому человеку? Это не свидетельствует о проницательности императрицы.

– Осмелюсь возразить, милорд. Императрице нужен был не доверенный человек Она преследовала иную цель – отколоть Амвросия от сторонников правительницы. Наказывая его, Елизавета приобретала ярого врага, наделенного редким ораторским талантом, прощая, приобретала церковного оратора, который ради сохранения собственной свободы и благополучия отдал ей свой талант и свое влияние. Что же касается доверия, то вряд ли Елизавета дарит им даже ближайших своих приближенных.

– Насколько можно судить по депешам резидентов, идея назначения наследника принадлежала самой императрице.

– О да. Она потребовала немедленного приезда в Петербург своего единственного племянника, не посоветовавшись ни с кем из высших сановников. Принц срочно принял православие, и императрица потребовала в церковных службах именовать его внуком Петра I.

– Разумный ход, укрепляющий ее собственное положение: престол в руках наследников и прямых потомков императора Петра I. А как обстояло дело с выбором супруги для наследника?

– Елизавета снова проявила большую независимость суждений, хотя, возможно, известную роль в подобном выборе сыграли и воспоминания юности.

– Вы имеете в виду обручение цесаревны с принцем Любекским? Елизавета была так привязана к своему жениху?

– Трудно говорить о привязанности, но во времена владычества князя Меншикова для нее это была единственная реальная возможность избавиться от гнетущей и опасной атмосферы русского двора. К тому же неожиданная смерть жениха, последовавшая тут же за смертью императрицы Екатерины, несомненно была для Елизаветы сильным ударом. Но свой выбор на племяннице покойного принца она остановила после длительного разговора с господином Бецким.

– Новая фигура при дворе?

– В какой-то степени новая. Это побочный сын князя Ивана Трубецкого, появившийся на свет в Швеции от одной из тамошних аристократок.

– Трубецкой находился в плену?

– Да, и довольно длительное время. Освобожденный усилиями императора Петра, он вывез из плена своего сына, которого затем долгое время держал и воспитывал в западных странах. Бецкой служил в немецкой армии, после неудачного падения с лошади вынужден был обратиться к гражданской деятельности, долгое время жил в Париже, где вращался в придворных кругах в значительной степени из-за влияния своей матери.

– Какую необходимость имела Елизавета в беседе с ним по поводу невесты для племянника?

– Простите, милорд, я не успел закончить этой довольно своеобразной истории. Дело в том, что в Париже Бецкой увлекся принцессой Ангальт-Цербстской, которая проводила там время, фактически разойдясь со своим супругом. Конец этому роману положила беременность принцессы, принужденной срочно возвращаться в свое княжество. В свою очередь Бецкой не замедлил вернуться в Россию.

– И что же?

– В Ангальт-Цербсте принцесса Амалия родила девочку, которая сейчас и стала невестой наследника русского престола.

– Следовательно, все эти достаточно запутанные обстоятельства были хорошо известны императрице Елизавете?

– По всей вероятности, потому что она поручила именно Бецкому от своего лица пригласить и привезти принцессу Амалию с дочерью в Россию.

– Но вернемся к Юшкевичу. В одном из донесений резидентов, помнится, говорилось о его требовании запретить ввозить в Россию книги без предварительного просмотра.

– Он действительно ходатайствовал о самой жесткой цензуре, но Бестужев сумел доказать императрице весь вред подобной меры для просвещения. Ограничения введены только для богословских книг.

– Лишнее доказательство влиятельности канцлера!

Но ведь было и еще одно, третье, имя, которое называли в связи с Климентом справочники, – Растрелли. Сам великий Растрелли. Не столько потомки – современники не жалели превосходных степеней похвал знаменитому обрусевшему итальянцу. Видение созданного им елизаветинского Петербурга волновало воображение жителей самых отдаленных уголков Российской империи. Везде можно найти сооружения, которые легенда связывает с его именем. И хотя большей частью легенды не находили подтверждений, они, постепенно исчезая с печатных строк, продолжают жить в устной традиции.

Правда, среди тех, кто строил в старой столице, энциклопедия „Москва“ – итог последних сведений о городе – не называет Растрелли. Ему не посвящено и отдельной заметки, хотя принципом составителей было упоминать тех, кто родился, умер или работал в Москве. Во всем этом зодчему отказано, в первом случае справедливо, в последнем безо всяких оснований. Строить Растрелли в старой столице строил на редкость много, на удивление современникам и даже императорскому двору быстро. Другой вопрос – что из его созданий осталось на сегодняшних улицах.

Он прожил в архитектуре долгую жизнь. Менялись правители, менялись и требования моды. И все же его творения складываются в один очень определенный в своих чертах и ощущении образ, какими бы особенностями ни отличались отдельные постройки. Растрелли – это всегда и прежде всего ощущение масштаба. Бесконечная протяженность фасадов. Крупная накипь лепнины над полукружиями широко распахнутых окружающему миру решетчатых окон. Анфилады переливающихся одна в другую, бесконечно разнообразных в отделке зал. Торжественные развороты парадных лестничных маршей, предназначенных не для отдельных людей – для бесконечных и величественных шествий. Спорящие с окнами огромные зеркала. Живописные плафоны на потолках, где пышно клубящиеся облака открывают простор пронизанной солнечными лучами, сияющей синевы. И во всем чувство бесконечности пространства – в потоках света, причудливой игре светотени, всплесках щедро положенной позолоты. Петергоф, Царское Село, Смольный, Зимний дворец – зодчий словно упивался всем тем, что таили в себе камень, мастерство строителей, его собственная выдумка.