Сергей Мильшин - Волхв
Пока Гор искал дрова и закладывал печку, ведун вышел во двор. В углу у забора, в тени развесистой ивы он видел стол и скамейки. Кинул котомку на доски и извлек из нее кусок вяленного мяса, пареную репу, огурцы, два последних варенных яйца, зелень с огорода Несмеяна. Нарезал на ломтики и разложил. Осмотрелся и, заприметив в другом конце двора колодец, направился к нему.
После бани, усталые и довольные, пообедали на улице в тени дерева. Теплый ветер чуть пушил чистый и немного сырой волос. Квохтали куры у соседей, на улице веселилась детвора. Белогост навалился на стол локтями и прислушался к шумам, долетающим с дороги. Недалеко девчонки и мальчишки играли в «разбей цепи». Визги и смех долетали и сюда, настраивая на светлый лад.
— Пойду я пройдусь маленько, а ты тут побудь. Можешь лечь — поспать, если есть желание. Главное, чтобы посланец от княжича тебя не потерял. Думаю, он, скорей всего, попозже будет, вечером, но на всякий случай никуда не девайся.
— Хорошо, куда мне тут деваться? Побуду, — Гор собрал остатки еды в тряпицу, в которую они и были завернуты, и спрятал в котомку ведуна.
— Коней я напоил. Тебе накормить, у него на задах огорода я копенку сена видел.
Гор молча кивнул.
Ведун первым делом решил прогуляться по улицам города. Давно не ходил просто так, без опаски. Хотя, понимал, время расслабляться еще не пришло — любой дружинник, заподозрив в нем ведуна, может схватить его и потащить на суд князю. Такое развитие событий ведун посчитал нежелательным, и на всякий случай одел на себя мысленную шапку-невидимку. Теперь он мог в любой момент активировать ее и исчезнуть для подозрительных глаз.
Он прошелся до конца улицы и вместе с нею завернул к восточной части крепости. По дороге ему встречались все больше мастеровые люди, торговцы или прислужники. Ни одного воина, к счастью не попалось. Город был небольшой, не более версты от стены до стены. Еще не устав, он очутился у церкви Святой троицы, куда и направлялся. Перед входом закинул голову, разглядывая вытянутые по-новому купола, с крестами на макушках. Купала горели на солнце яркими пожарищами и слепили глаза. Он прикрылся рукой и тихо пробормотал:
— Красиво делают. Мастера! Ничего не скажешь.
В полупустой церкви ведун остановил пробегавшую мимо старушку:
— Не подскажешь, где Ворфоломея можно найти?
Она сходу окинула его добродушным взглядом. И хоть, он сразу понял, узнала в нем ведуна, ответила вежливо:
— Вон там дверь, отец отдыхает после крестин.
Низенькая дверь в боковом приделе церкви открылась без скрипа, но тяжело — дубовая. Пригнувшись, ведун шагнул через порог. Ворфоломей сидел у окошка и читал толстую книгу, повернув ее к свету. На звук шагов он поднял глаза. В прищуренных зрачках мелькнуло узнавание:
— Белогост! Какими судьбами? — Он отложил книгу и поднялся.
Старики обнялись.
— Ты не меняешься, — Белогост оглядел священника, скрывающего стройную фигуру под длинной чёрной рясой. — Сколько лет помню — все в одной поре.
— Да и ты такой же. Будто и забыл, что стареть пора. Сколько мы с тобой знакомы?
— Лет двадцать, пожалуй. Помнишь, как я по разрушенному капищу Сварога бродил, думал, может, хоть что-то из его разбитого убранства спасти.
— Конечно, помню. Ты тогда совсем голову потерял, а если б не я тебя увидел, а дружинники?
— Слава Богу, что даже среди священников хорошие люди есть.
— Хорошие люди везде имеются, и их гораздо больше, чем плохих.
— Спорить не буду, прав ты.
Ворфоломей отошел к окну и уселся на стул:
— Что привело ко мне, Белогост?
Ведун нашел приступок у стены и тоже опустился на него:
— Новости у меня для тебя. Слышал, сегодня дружинники вернулись?
— Это которые с князем на разбойников ходили?
— Они. Так вот, в этом походе князь и Никифор сгинули.
Форфоломей вскинул брови:
— Как так сгинули? Пропали, что ли?
— Не пропали, погибли.
— Только двое погибли? А что дружина, целая?
— Расскажу коротко и по порядку. Они придумали бесовскую штуку. Посадили в телегу будто бы трех связанных русичей и в окружении трех гораков отправили впереди отряда, что бы выманивать из леса староверов. Расчет был дьявольски верный. Мужиков с одного хутора они так и порешили.
Священник удивленно и осуждающе качнул головой.
— Но потом уже мы приготовили для них засаду. Гораков и всех, кто в телеге сидели, мы враз изничтожили, (Ворфоломей снова осуждающе качнул головой, но пока все также молча), а потом я пошел к отряду навстречу — поговорить с князем хотел. Думал, может, одумается, совесть пробудить. Где там? Какая у князя совесть?
— Да с совестью у него всегда не лады были.
— В общем, он в меня нож кинул. И от того же ножа смерть принял — я сумел отбить, да прямо в него и попал.
— Да… верно говорят, что посеешь, то и пожнешь.
— Ну, а воеводу, после того как он на меня бросился, уже наши подстрелили.
— Воеводу жаль, непропащий муж был.
— Это так, но тут выхода другого не было.
— Я понимаю.
— Потом родноверы всех дружинников под прицел взяли, а я с княжичем молодым поговорил. Сумел убедить — бросили они оружие. Вот тут-то из толпы Никифор и крикнул, чтобы убили всех нас, — ведун усмехнулся. — Но вышло не по его — кто-то из дружинников его порезал. Кто — так и не знаю. А то бы поблагодарил лично.
Священник поднялся и заходил, волнуясь, от стены к стене, в маленькой комнате — получалось, что он почти топчется на месте:
— Вот кого мне не жаль, так это Никифора. Получил по заслугам, ну и аминь его грешной душе. Что дальше-то?
Белогост тоже поднялся:
— А дальше так. Сегодня княжич, кстати, денек погостивший в Коломнах у родственников, с дружинниками вернулся.
— Даже успел его в Коломны сводить? Ну, ты ведун, все продумал. Только не говори, что ты тут не при чем, оно само все получилось.
— Я и не говорю. Не для себя стараюсь. Для всех нас. Пора заканчивать распри. И так половину княжества по лесам сидит, да в вынужденных разбойников превращается.
— Надеешься на молодого князя?
— Надеюсь. Сильно надеюсь. Для того и с родственниками его свел. Парень-то не глуп оказался и совесть пока не спит. Чувствовал я как ему не по нраву придумка Никифора с ловушкой. И за Никифора он не переживал — знал, что тот с русичами творит, горацкая морда.
— То так, — священник вздохнул и остановился. — Неужто, правду, придет спокойствие на нашу землю? И будем в мире жить, как встарь.
— Придет. Но и тебе для этого придется поработать?
— Мне? Как это?
— А я княжичу подсказал пару человек, на кого ему опереться можно. Никиту Дубинина сначала в сотники определит, а потом и воеводой поставит. Тебе же быть протоиереем.
— Мне, протоиереем? Да ты, что? Никогда епископ не утвердит…
— Почему?
— Да он же меня не знает.
— Будет знать. Есть у нас и в Киеве друзья, кому не безразлична судьба Руси. В Переяславле молодой князь Владимир, по деду — Мономах, силу набирает. Большого ума человек, к нему все князья прислушиваются. И ему, слышал я, очень не нравится, что русичи русичей режут, а гораки руки потирают. И думает он сейчас, как этому конец положить. Так что самое время и у нас вражду прекращать. И делать это тебе придется вместе с Любояром. Народ поддержит, он устал от бесконечной войны.
Ворфоломей устало присел на стул:
— А что с чернецом? Он ведь молчать не будет.
— Не будет, но его я беру на себя. С помощью Богов справлюсь.
— Вот как дела оборачиваются-то. Благодарю, Господи за то, что услышал мои молитвы. А я уже и не надеялся…
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник высокий и широкий варяг Глеб. Он, не удивляясь, скупо кивнул ведуну и отыскал взглядом священника:
— Здравы будьте, люди. Ворфоломей, пожалуй в терем, князь зовет.
Священник медленно поднялся:
— Кажись, начинается. Ну, Белогост, пожелай нам всем удачи.
— Я уже давно ее пожелал и пока ничего, не жалуюсь.
— Ну, скажи хоть «С Богом!»
— Это — легко. С Богом. И помогут тебе Пращуры наши.
— Аминь!
Вышли из коморки вместе. Священник предупредил служку и зашагал, высоко поднимая голову и что-то нашептывая, за удаляющимся Глебом.
Ведун проводил их удовлетворенным взглядом и вышел из церкви. Шумели березы, раскачиваясь у крыльца деревянного храма. Он прошелся по дощатому настилу, прислушиваясь к его легкому поскрипыванию, словно за этим звуком хотел угадать голоса предков, и тяжело вздохнул — новая церковь стояла точно на месте разрушенного капища Сварога. «Какой великолепный храм был! Пропал безвозвратно, как и десятки других сгинули», — он поморщился, вспоминая, и сошел на землю.
Пока он дошел до дома, ему навстречу попалось десятка два баб еще больше мужиков, куда-то оживленно спешащих. Он оглядывался на них, но спросить, куда же они торопятся, не решался. У ворот дома напротив давешние девчонки, рассевшись на вкопанной скамейке, грызли кедровые орешки.
