Наталья Иртенина - Нестор-летописец
В Чудском конце Ростова стоит идол — тоже забота немалая. Кумир великий — пяти сажен ростом, в два обхвата толщиной, высеченный из единого камня. Гроза его два раза била, только макушку чуть рассекла, а так ничего, стоит идолище поганое волхвам на радость. Владыка Леонтий с этим идолом — давние враги. Один раз случилась у епископа настоящая пря с кумиром. Пришедши на капище, владыка помолился, перекрестился и громким голосом повелел идолу расточиться, яко дым. Волхвы встали кругом и насупили мохнатые брови, приготовясь гнать чужака. Сами не ожидали, что кумир заговорит человечьим голосом. Гулко, будто из бочки, идол промолвил, что исполнит требуемое после того, как ему ответят на вопрос. И задал вопрос: кто есть козлища, а кто агнцы? Владыка Леонтий долго думать не стал: козлище, сказал, это я, грешный, а кто агнцы, не ведаю, их знает один Бог. Бес приуныл: победил ты меня, Леонтий, расточаюсь по твоему смирению. И расточился. Сколько ни вопрошали волхвы онемевшего и оглохшего идола, он им ни слова в ответ. Тогда рассердились на епископа еще больше и прогнали. А бес обманул. На следующий день опять водворился в идоле и до вечера словоблудил напропалую. Потом, правда, кумир снова заглох. Волхвы после этого стали требовать еще больше жертв от мерянских язычников.
До Крещенья оставались считанные дни, а накануне подоспела еще одна забота. Такая, что чело владыки собралось глубокими бороздами и до сих пор не разгладилось. Из Ярославля пришли тревожные вести: после ухода из града даньщика князя Святослава тамошних волхвов обуял мятежный дух. Подняв людей, они двинулись к Ростову и по пути убивали женок, обвиняя в ведовстве. Владыке Леонтию такую несуразицу слышать было не впервой. Волхвы давно, из глубины веков, соперничают в колдовстве и влиянии на умы с бабами-ведуницами. Однако теперь они убивали не ведьм, а жен из зажиточных домов.
— Владыко! Владыко! Идут! Пришли! Ищут!
В горницу, споткнувшись на лестнице, влетел головой вперед дьякон Агафангел. Старый епископ помог ему подняться и побранил:
— Не мятись, аки падший дух, отче Агафангел, ибо крест на себе носишь. Подобает ли ронять его на пол?
— Не подобает, владыко, — сморгнул дьякон. — Да только мятусь ныне не я, а люд ростовский. Явились волхвы ярославльские, с толпою ходят по граду и выкликают жен. С десяток уже, — отец Агафангел возвел очи горе, — порешили.
Епископ, повернувшись к иконе, осенил себя крестом.
— Помоги-ка мне, отче дьякон, обуть поршни.
Выйдя из дома, владыка потянул упиравшегося Агафангела за собой.
— Проводи меня к ним, да и ступай с Богом.
— Не ходи туда, владыко! — взмолился дьякон. — Страшно от толпы умученным быть! Давай схоронимся где ни то.
— Авось Господь меня схоронит.
От владычного двора с ними отправились еще трое из храмового причта. Агафангел, едва завидев толпу градских людей, задрожал, как осиновый лист, и не мог двинуться с места. Владыка велел и остальным встать в сторонке, не ходить с ним. Пороптав, клирики проводили его унылыми взглядами.
Епископ пробился сквозь толпу ко двору, в котором орудовали волхвы. Оттуда неслись женские крики, будто сразу нескольких баб таскали по земле за волосы. Горожане кивали друг другу, соглашаясь с тем, что наплели им волхвы.
— Два лета недород, небо не дождило.
— Неспроста, видать. Слышь, что бают.
— Борти в лесу мало меду дали.
— Рыба плохо ловится.
— Злые бабы отобрали у земли приплод.
— Ведьмы они.
Впереди взвизгнула баба, толпа ахнула.
— Ведьма!
— Курмеева женка — ведьма!
— И своячница ее…
— Пригрел в своем доме!..
— Эй, Курмей, убей сам свою жену!
Владыка Леонтий отшвырнул с пути двух ростовчан и вышел к волхвам, творившим свою ворожбу. Бледную, растрепанную женку в порванной рубахе держали за руки. Другая баба ползала по вытоптанному снегу, будто что потеряла. Со спины у нее стекала двумя струйками кровь. В стороне понуро стоял хозяин дома, с отвращением косился на порезанную бабу.
— Остановитесь! — повелительно крикнул епископ. — Что творите, сатанинское семя? Бесов кровью поите? В чем виновны эти жены?
— Они прячут снедные припасы, когда у всех житные ямы и амбары давно пусты! — вылетело из толпы.
— Уйди, пископ! Без тебя разберемся с ведьмами.
Один из двух волхвов близко подошел к владыке, узко сощуренными хитрыми глазами обозрел его.
— Ты — жрец трехликого бога? — Не дожидаясь ответа, продолжил: — Ему не совладать с нашими богами, живущими испокон веков на этой земле. Хочешь знать, чем провинились перед людьми эти жены? Тогда смотри.
Другой волхв, стоявший позади бабы в роздранной одеже, поднял нож и рассек ей спину. Женка взвыла, выгнулась. Ее удержали, не дав упасть. Чародей сунул руку под разрезанную рубаху бабы, быстро вытащил и показал всем: в горсти было зажато зерно, замаранное в крови. Он медленно высыпал жито в снег.
Потрясенные горожане выкрикивали проклятья ведьме.
— Ты видел, — обратился к епископу волхв. — Мы вынимаем у них разное: у одной жито, у другой мед, у третьей рыбу или что другое. Боги велят истребить их. Тогда земля даст обилье, люди не будут голодать.
— Все, что я видел, — владыка повернулся к горожанам, — это идольское наваждение. Не верьте колдунам, они вас морочат! Они служат нечистым духам и волхвуют бесовской силой на погибель себе и другим.
— А может, ты тоже запасы держишь, пископ? — зло выкрикнули из толпы. — Может, тебя тоже подрезать?
Владыку окружили, выдернули из руки посох. Тем временем волхв ударом ножа под сердце добил женок. Епископ Леонтий молился в полный голос. С него сбили скуфью, ударили в ухо, толкнули.
— Я же сказал тебе, жрец: твой трехликий не одолеет наших богов.
— Прости им, Боже, ибо не ведают Тебя!
Владыку свалили на землю, стали молча топтать.
Скоро озлобленная толпа схлынула со двора. Волхвы повели людей искать других ведьм. Трое клириков, оставив обезножевшего Агафангела, двинулись к своему владыке. Они обрели только его тело. Душа епископа Леонтия налегке отправилась далече.
3
Погост — ненастоящий град. Так, крепостица малая. Да и то стены не срубные, с заборолами и башнями-стрельнями, а простой частокол. Высокий, правда, из цельных стволов. Над частоколом возвышается единственная вежа. С нее дозор глядит во все стороны — не идут ли откуда дурные люди грабить княжье добро.
Погост для того и существует, чтоб собирать и хранить оное добро до приезда княжьей дружины. Всю осень местное племенное княжьё свозит сюда положенную дань — меха, кожу, мед, воск, кость. Тиуны-емцы ведут подробные записи: кто, что и сколько. Полсотни кметей стерегут. Окрестные смерды в селах, приписанных к погосту, кормят их, держат конный табун для княжих мужей, а при нужде также берут в руки оружие.
Таких погостов в Ростовской земле не меньше ста. Приписанных к Ярославлю и Белоозеру — половина того. Объехать все за зиму — значит в каждом пробыть не больше двух дней. А еще долгие лесные дороги, тягучие зимние сумерки, стужа, метели, уставшие кони. Можно поступить умнее и разделить дружину пополам. Тогда и для отдыха людей будет время. Но все равно небольшое. Полюдье — тяжкий труд. Много пота утирает дружина в полюдье.
Вдоль Шексны, выходящей из Белого озера, места совсем глухие. Летом здесь реки, ручьи, протоки, топи и тучи въедливой лесной мошки. Не пройти. В само Белое озеро, говорят, текут три сотни и еще полста рек. Жито здесь сеять — пустое дело. Зато такой вкусной рыбы, как выловленной в Шексне и Белом озере, нигде нет. И живет этот край сплошь рыбной ловлей и битьем ценного зверя, коего в этих местах тоже обилие.
Несда быстро привык к размеренной езде от погоста к погосту. Северный день зимой так короток, что не успеешь прозеваться — уже снова темно. А в темноте лучше и быстрее родятся думы. Воевода требовал от него немногого: переносить на другую берёсту записи тиуна-емца, замечать ошибки в подсчетах, затем вслед за боярином сверять со списками то, что грузили на возы. Если в записях значатся 34 бочки меда, 60 кругов воска, 16 медвежьих полстей, 75 шкур бобра, 36 чернобурых лисиц, 25 соболей, 54 куницы, а из хранилищ доставали 31 бочку, 14 полстей, 65 бобров, не досчитывались также лисиц, соболей и прочего — тиуна трясли до тех пор, пока не образовывалось нужное количество. Иногда вверх головой трясли, иногда вниз, подвешенным за ногу. И уж как он это количество добывал — со смердов ли посылал драть, жену ли отправлял вынуть из скрыни или снимал с себя, — воеводу не заботило. Цифирь татьбы не любит и всегда на нее укажет.
Пересчитанное добро под охраной погостных кметей повозом шло в Ярославль или Белоозеро — куда ближе. Там всю зиму строили лодьи, шили паруса для сплава дани к Киеву.
