Иван Наживин - Евангелие от Фомы
И он взял исписанные им папирусы и стал, не торопясь, один за другим класть их в едва видный при солнечном свете огонь. Папирусы свертывались, извивались, желтели, чернели, прорывались и рассыпались серым, легким прахом…
На прекрасных глазах горбуна стояли слезы…
Отвернулся и Фома…
LIII
И еще прошло некоторое время…
Сказка медленно ширилась и росла. Ученики и родственники Иешуа примкнули к движению. В стороне от всего остались только Мириам магдальская, Мириам вифанская, — они всячески избегали встреч до сих пор — горбун с матерью, Фома да маленькая Сарра, семье которой Манасия выхлопотал у Никодима старый домик под пальмами и немного земли… Никодим сразу даром отдал его: эта лачуга была совсем не нужна ему…
После ужасной гибели рабби Иешуа Манасия надеялся было, что Мириам, поплакав, утешится и пойдет за ним, хотя бы только для того, чтобы не быть одинокой. Но его надежды быстро рушились. Он не отходил от нее, но она точно не видела и не слышала его, как не видела и не слышала ничего и никого. Своими огромными, ожидающими, настороженными глазами она смотрела куда-то поверх жизни. Она ждала того. Вот скоро он, по слову его, явится к ней опять и в сладчайшей истоме — жизни или смерти, все равно, — она падет к его ногам, и все будет ясно, хорошо и разрешено навсегда… И никакие усилия Манасии не могли даже на мгновение оторвать ее от ее грезы…
Манасия в полном отчаянии бросил дом отчий и все богатства свои и ушел в оазис Энгадди, к ессеям… И часто долгие часы проводил он в тихой беседе с добрым Исмаилом, — старец еще более побелел, был весь точно прозрачный и всему тихо радовался… — который очень ценил и светлую голову молодого садукея, и его горячее сердце.
…За стройными, кружевными пальмами, за далекими горами чуть засветилась зорька. У пруда, в олеандрах, соловьи тихо, сонно пробовали голоса… На циновке, скрестив ноги, сидел старенький Исмаил и скорбный, надломленный Манасия. И долго они молчали, слушая свои души…
— Он забыл одну важную истину… — тихо сказал Исмаил. — Мир подобен школе, в которой учатся дети: пять мальчиков в школе очень способны и сразу схватывают мысль учителя, десять довольно способны и подтягиваются, а восемьдесят пять это посредственность, которая очень затрудняет и учителя, и способных. Но даже из простого милосердия пренебрегать ими нельзя. По ним — для самого существования школы — неизбежно надо равняться как учителю, так и способным ученикам. За завесу тайн входят только первосвященники человечества.
Опять долго молчали.
— Ну, вот… — вздохнул Исмаил. — В беседе мы и не заметили, как прошла ночь. Бури сердца твоего утихнут у нас под пальмами, милый, путь в тихую гавань мы укажем тебе, но помни: не легок этот путь для молодого, нетерпеливого сердца! Смирение, молитва, труд, молчание, милосердие — вот первые вехи на этом пути…
— Ничего и никого не боюсь я, святой отец, кроме себя… — с глубоким волнением проговорил Манасия. — И помоги, помоги мне!
— Я слабый человек… — с тихой торжественностью проговорил Исмаил. — Поможет Бог…
Белый ессей подошел к деревянному билу и звонкие звуки его понеслись под пальмами. Вся община ессеев высыпала в молчании, в белых одеждах, на луговину, к пруду, совершила утреннее омовение и в сосредоточенном молчании, опустив глаза и склонив голову, стала ждать первого луча солнца. Вот вершины пальм зарделись теплыми золотыми отсветами, и из-за синей горы остро сверкнул первый луч…
— Вознесем Господу нашему молитву света! — в торжественной тишине, полной раскатов соловьиных, поднялся старческий голос Исмаила. — Благословен еси, Господи, Бог наш и царь вселенной, создавший свет и мрак, миротворец, творец всего сущего!..
Манасия унесся к той, далекой… Сердце его сочилось кровью. И точно издали, из какого-то другого мира, слышал он согретый старческий голос:
— Слушай, Израиль: Господь Бог твой един есть… Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душою, и всеми силами твоими… И да будут слова сии, которые я заповедую тебе ныне, в сердце твоем и в душе твоей, и внушай их детям твоим, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась, и вставая. Благословен еси, Господи, за славу творения рук Твоих и за светило, которое Ты создал, и за лучезарное солнце это возвещающее славу и великолепие Твое… Благословен еси, Господи, создавший ангелов, в любви и страхе исполняющих волю Творца их и величающих, и славящих, и благословляющих Тебя, восклицая: свят, свят, свят, Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея!..
Примечания
1
Название это неправильно отожествляется с появившимся гораздо позже словом «назорей», имевшим совсем иное значение. Назореи это секта аскетов, которые вели жизнь простых кочевников, жили в шатрах, не занимались земледелием и не пили вина. Это были бунтовщики против и тогда сомнительных благ культуры.
2
Ничего нового, однако, в купании Иоханана не было: фарисеи, очень заботившиеся о распространении иудейства среди язычников, тоже — перед обрезанием — купали обращенных.
3
Но было бы в высшей степени ошибочно думать, что это крохоборство было свойством исключительно одного еврейства: так называемые христиане очень охотно приняли это наследие от иерусалимских рабби. Так, законники православные ломали голову над подобными же вопросами: «Едучи на коне пети ли себе? — спрашивали они, разумея под этим, можно ли петь что-нибудь духовное, едучи верхом. — Богородицын хлебец вкусив, мытися ли того дня? Попу своя жена благословити ли рукою?» И иногда отцам духовным удавалось благополучно разрешать великие сомнения эти и выносить решения ясные и точные: «В говенье детяти молоду коровьего молока не ясти… — говорили они. — Два говенья матерь сеет, а во третье не дати ему ясти. В говенье не достоит сидети нога на ногу взложивше. Аще кто помочится на восток, да поклонится 300. Поп, аще хочет литургисати, да не яст луку преже за един день…» и т. п. А в средние века католические богословы никак не могли разрешить: если случайно причастие упадет на пол и его станет грызть мышь, то что же она, в сущности, грызет, простой хлеб или тело Христово?
4
Опять для установления исторической перспективы добавим, что эти забавы отнюдь не были исключительным свойством еврейства. Так первые христиане тоже отдавали немало времени таким вычислениям. Автор послания Варнавы, размышляя над тем обстоятельством, что у Авраама было 318 слуг, заключал, что патриарх уже как бы предчувствовал крест Христа: число 18 пишется, как 1Н — это имя Христово, а 300 обозначается буквой Т, изображающей крест!
5
Этот мир.
6
Мир грядущий.
7
Мессия.
8
Беззаконники.
9
1 статер = 4 драхмы или динария, 1 драхма = стоимость одного рабочего дня, 1 меах = 1/6 драхмы.
10
Осанна.
11
Почитай у пророка Иезекииля в главе VIII, столбце 14.
12
Маммон — бог богатств и кладов; в финикийской и сирийской мифологии нечто вроде Плутона, но здесь символ мирских утех вообще.
