А. Сахаров (редактор) - Александр III
Но ещё больше изумило и даже насторожило императора, что Витте получил отставку.
– За что же, Сергей Юльевич, вас уволили? – уже строгим тоном спросил он.
– За орден Прусской Короны, ваше величество, – спокойно пояснил Витте.
– Как так?
– Очень просто. Будучи управляющим Юго-Западными дорогами, я имел постоянные сношения с дорогой, идущей в Кенигсберг, в Пруссию, и участвовал в съездах с представителями немецких железных дорог. Вдруг мне пишут из Министерства путей сообщения, что император Германский Вильгельм пожаловал мне орден Прусской Короны. И вот министр просит меня сообщить, за что мне пожалован этот орден.
Царь ухмыльнулся в бороду, предвкушая, какую дерзость министру учинил этот хват Витте.
– И что же?
– Так как я на Министерство путей сообщения был очень зол из-за проволочек в моём очередном назначении, то ответил следующее. Я очень удивлён, что меня об этом спрашивают, ведь орден дал не я Вильгельму, а Вильгельм мне. Поэтому они должны были обратиться к Вильгельму, почему он дал мне орден. Я же объяснить этого не могу, так как никаких заслуг ни перед императором Вильгельмом, ни перед Пруссией за собою не чувствую и не знаю…
– Вам, я думаю, – сказал император, – по новой должности полагается чин действительного статского советника…
Перескочить из девятого класса сразу в четвёртый, что соответствовало чину генерал-майора, было совершенно исключительным явлением. Витте поблагодарил государя и поклонился.
Затем дежурный флигель-адъютант провёл собравшихся в Мраморную столовую. Витте определил, что рядом с ним будет сидеть полковник, но его отчего-то не было. Очевидно, полковника задержал государь – он появился лишь в середине завтрака. Потом всех приглашённых отвозили на вокзал в экипажах, рассчитанных на двух человек. Сев с полковником, Витте решился спросить:
– Простите, если это нескромно, но почему император оставил вас? О чём он с вами говорил?
Полковник улыбнулся и ответил:
– Видите ли, государь знал меня, когда я был очень полный. А теперь я худой. Вот он меня всё время расспрашивал, каким образом я сделал, что так похудел. Я ему рассказал, какую жизнь вёл и что ел. Он сказал, что очень мне благодарен, что это он тоже попробует, потому что ему неудобно быть таким толстым.
А Витте с непривычки думал, что царь интересуется каким-нибудь государственным секретом…
Вспоминая свой разговор с Витте, император повторял себе:
– Таких по характеру людей я люблю.
10
Государь вернулся в Гатчину в самом скверном настроении и заперся в своём маленьком кабинете. За толстыми фолиантами в шкафу нашарил пузатую фляжку с коньяком, наполнил им серебряный стаканчик из-под перьев (боялся Минни и её досмотров), быстро опрокинул обжигающую влагу и тотчас засунул фляжку на место, за книги.
Умер дядя Костя!
Конечно, он перенёс немало тяжёлого в жизни, но во многом сам был виноват! Дядя Костя, без сомнения, оставался правой рукой Папá в деле освобождения крестьян и в других реформах. Но когда он проявил тот же либерализм, будучи наместником в Царстве Польском, это не очень-то отвечало интересам империи.
Впрочем, для Александра Александровича и сама великая реформа представлялась теперь поспешной и до конца не продуманной. Что ж, прошлого не вернёшь и не переиграешь. Пусть уж история расставит всё на свои места….
Главное же заключалось в ином – и об этом знал весь Петербург – в недостойном поведении дяди Кости в семейной жизни.
Они с дядей Низи обзавелись побочными семьями, побочными жёнами из балета и с этими балетчицами жили открыто, словно законные супруги. Покойник ездил со своей танцовщицей Кузнецовой и по России, и за границу, к чему, ещё в бытность наследником, Александр Александрович относился совершенно отрицательно. И хотя дядя Костя был гораздо старше его, он страшился своего царственного племянника и даже не мог в последние десять лет приезжать в Петербург, а жил или за кордоном, или в Ялте.
У себя в Орианде дядя Костя начал вовсю чудить.
Его дворец сильно пострадал от пожара, и вот великий князь устроил в развалинах шатёр-столовую, куда было проведено электричество. Следуя своим либеральным воззрениям, он приказал пускать туда всех и каждого и во всякое время. Одна провинциалка специально приехала в Орианду посмотреть на знаменитого человека. Бродя по зале, она встретила незнакомого господина и спросила его, где бы ей увидеть его высочество.
– Трудно сказать, – отвечал тот. – Ведь он повсюду шляется…
Затем, при дальнейших расспросах, барыня узнала, что незнакомец, с которым она говорила, и есть великий князь.
– И этот человек собирался облагодетельствовать Россию конституцией! – в сердцах подумал вслух Александр III.
У дяди Кости кроме столовой на пепелище было ещё два домика. В одном он жил с Кузнецовой и с детьми, а в другом принимал гостей, которые, правду сказать, редко навещали великого князя. Так что он был доволен и тем, что появилась провинциальная барыня.
В другой раз, прогуливаясь в сопровождении офицера Рамзая, дядя Костя встретил урядника, который отдал ему честь. Каково же было удивление Рамзая, когда великий князь остановился и подал полицейскому чину руку.
– Ваше высочество! Зачем это?
– Чему удивляетесь, – ответствовал Константин Николаевич. – Сегодня он урядник, а завтра, глядишь, станет губернатором!..
Говорят, что о покойниках «аут бене, аут нигиль» – «или хорошо, или ничего». Но что за чин – покойник! И теперь государь вспоминал всё, что было связано с дядей Костей и другими великими князьями, морщась от неудовольствия и браня досужие языки, которые нанесли столько сору и сплетен вокруг царствующего дома. Узнав, что дяде Косте совсем плохо, император наконец разрешил ему приехать в Петербург и поселиться в Павловске, в настоящей семье. Государь навестил его и отнёсся к нему весьма почтительно и чрезвычайно благосклонно – как к своему дяде. За несколько дней до смерти великий князь, кажется, всё понял. И когда к его постели подошёл племянник, дядя Костя, уже не будучи в состоянии говорить, взял его руку и поцеловал её, как бы прося у императора прощения.
Да, его последние земные дни были для всех сущим наказанием. Доктор Мурин, сопровождавший дядю Костю в коляске на прогулках по Павловску, рассказывал, что, если кто-нибудь ошибётся в названии улицы, дядя Костя начинает нечленораздельнс мычать и страшно сердиться. Характер его, крайне нетерпеливый, доставлял сплошные мучения близким. Он смотрел на какой-нибудь предмет и показывал, чтобы ему его подали. Бросаются принести – он сердится: не то. Поднимает палец на другой предмет. Подают – опять не то. И это могло продолжаться по нескольку часов и несколько раз в день!..
При вскрытии тела доктора нашли, что весь мозг Дяди Кости превратился в кашу…
А его отпрыски?
Достаточно вспомнить Николая, который, молодым офицером, украл драгоценные бриллианты у своей матери Ольги Иосифовны! Тогда император сослал его в Оренбургскую губернию и лишил всех чинов, но затем позволил перевестись в Туркестан. Покойный генерал Кауфман, рассказывая о Хивинском походе 1873 года, жаловался Александру Александровичу, ещё цесаревичу, на сына дяди Кости. Всё в походе было на вес золота, и Николай Константинович продавал втридорога офицерам вино и консервы. Затем он почти силой отнял, заставив себе подарить, у хивинского хана его любимую лошадь. Хан приехал к Кауфману и со слезами на глазах говорил, что вынужден был отдать племяннику русского царя скакуна, без которого жить не может. Кауфман обещал хану вернуть коня и призвал Николая Константиновича, который принялся уверять, что это был подарок.
– Неправда! – перебил его генерал. – Приказываю возвратить лошадь…
Тогда великий князь отправил скакуна Кауфману вместе со своей шпагой. Кауфман отослал её назад со словами:
– Я не поцеремонюсь отнять у него шпагу, когда найду это нужным.
И это было сказано о старшем сыне дяди Кости, кузене Александра Александровича!..
Император вновь наполнил серебряный стаканчик и выпил.
А дядя Низи? Какая ужасная судьба, какая неприглядная кончина!
Расстался со своей законной женой Александрой Петровной, сестрой принца Ольденбургского, и прижил четверых детей от танцовщицы Числовой. Правду сказать, виноваты обе стороны. Александра Петровна унаследовала фамильную ненормальность, будто бы шедшую от прадеда царя – императора Павла I. Сперва она влияла на дядю Низи, но, утратив женственность, занялась устройством Петровской общины с игуменьей Митрофанией, а затем вдруг переключилась на хозяйство – коров и кур.
Александр Александрович с неудовольствием вспомнил её. Всегда грязная, в толстых шерстяных чулках, тётя Саша, конечно, была непривлекательна, что, однако, не извиняет дядю Низи. Расставшись с мужем, она совершила длительное путешествие морем – из Петербурга в Одессу, а приехав в Киев, поселилась в огромном дворце, который был построен на самом берегу Днепра по приказу папá. К этому времени Александра Петровна размотала всё своё значительное состояние.
