Николай Кочин - Князь Святослав
После этого расставили на земле предметы хозяйственных ремёсел: филигранные металлические, керамические и стеклянные изделия, исполненные с большим вкусом и непревзойдённой техникой. Тут было все, чем обставляли себя прихотливые утончённые византийские патрикии, культивируя сказочную восточную роскошь в своих великолепных домах. Особенно в большом количестве были здесь собраны изящные предметы роскоши: точёные вещи из слоновой кости, ларцы, таблички, складни, крохотные раки, агатовые чаши, оправленные в серебро, созданные наискуснейшими мастерами по особому заказу василевса; сердоликовые чаши с медальонами, украшенными жемчугом.
Словом, тут было представлено все, чем гордились просвещённая Византия и её самые искусные в мире художники прикладного искусства: башмачники, портные, ткачи, эмалировщики, резчики по перламутру и кораллу, превосходные изощрённостью, вкусом и изяществом мастеров Запада и Востока. Их изделия вызывали удивление во всех странах мира и особенно ценились у западных королей и в дворцах арабских халифов.
Всё это сверкало, блестело, ласкало глаз яркостью цветов, нежностью тона и своеобразием рисунка. Подобные подарки всегда являлись могучим и испытанным подспорьем в дипломатической игре Византии. Они шли на подкупу дворов, послов и высоких сановников, ускоряя течение государственных дел и облегчая домогательство лукавых византийских посланников.
Парамиконен смотрел на Святослава с жадным любопытством, пытаясь поймать на его лице хотя бы тень уважения к представителям самой просвещённой державы в мире и к разложенным вещам. А Святослав равнодушно ждал, когда всё разложат и вся эта суета с выставкой вещей закончится. Наконец, всё разложили и паракимонен сказал:
— Все эти сокровища прислали русскому князю в подарок сам василевс Ромейской державы. И это есть знак великой дружбы, которую он питает к русским, и самого горячего расположения.
Паракимонен согнулся в полпояса, а прочие послы, считая, что это слишком много для варварского князя, ограничились только лёгким поклоном, какой употребляли по отношению к равным себе.
Князь приказал приближенным, отрывая свой скучный взгляд от даров:
— Раздайте эти игрушки жёнам моих военачальников, пускай тешатся. Самим воинам не пристало цветными тряпками ласкать глаза, привыкшие к сверканиям мечей и виду крови.
Он сел на коня и уехал.
Паракимонен не был обескуражен. В положении византийского временщика он привык ко всяким капризам властителей. Прихотливостью, причудами, самодурством его трудно было удивить. Многоопытный, тонкий и проницательный его ум, натыкаясь на препятствия, начинал работать с дьявольской изворотливостью. Он сказал, что самое интересное для князя доставят после.
И вот через день паракимонен опять пришёл к шатру князя в полном составе посольства. Надо сказать, что перед тем, как явиться сюда, в стан князя, он разработал программу действий, намного ходов вперёд. Учтены были все обстоятельства на случай неудач, в которые, впрочем, он не верил. Он не верил потому, что никогда не видел князя, подобного Святославу, по примеру всей византийцев, воспринимал его с высоты снисходительной образованности века, полагая, что варвар должен быть тронут видом богатых тканей и всевозможных украшений. Факт убедил его в обратном.
На этот раз, учитывая склонность князя и его языческих дружинников к многожёнству, он хотел сыграть на их чувственности и привёз с собою сборище юных девиц неотразимой привлекательности. Они были обучены всему, что требовалось от искусных наложниц Востока и должны были играть роль соглядатаев в стане руссов. Это был приём, о котором не подозревали славянские князья, но который всегда приносил ощутимые результаты византийским дипломатам. И когда Святослав вышел из шатра, к нему подвели девушек, стройных, свежих, юных и богато одетых, очаровательных. Розовой белизны щеки, блестящие живые глаза, черные, как агат, волосы цвета вороного крыла, очертания юного тела искусно, с нарочитой подчёркнутостью обрисованы под тончайшим покровой драгоценного одеяний из шёлковых тканей.
— Василевс прислал в подарок сарацинок, дочерей арабских вельмож, девственниц, обольстительных и благоуханных, как утренняя заря, — сказал Василий. — Пусть князь и его ближайшие помощники в тёмные длинные ночи скрашивают часы походной жизни, свободные от дел и драгоценные для своих подданных.
Святослав приказал их всех отвести в сторону. Тогда по знаку паракимонена отделилась от толпы и шагнула к князю самая обольстительная из всех пленная дочь самого халифа. Она упала низ и поцеловала его колена. А была принаряжена исключительно богато. У запястий искрились браслеты из-под широких рукавов шёлковой одежды. Причудливое украшение всё в жемчугах сияло на нежно округлённой груди. Она пожирала глазами князя и повторяла как заученный урок:
— Господин мой, — повторяла она по-славянски разученные слова, — не отталкивай меня, утешаю себя надеждой доставить тебе радость хотя бы на один миг.
Святослав дал знак, и служитель отвёл её на прежнее место. Опять Василий подал знак, и стоявшие в отдалении в бесформенных покрывалах девушки были раскутаны.
И князь и дружинники увидели целую толпу ещё более юных и цветущих девушек-рабынь, совершенно обнажённых — триумф побед Никифора и Цимисхия. Их подталкивали к князю черные и тощие евнухи-арабы с татуированными телами.
Девушки точно дети, пугливо и растерянно толпились, прячась друг за другом и боясь подойти близко к княжеской свите. Евнухи их слегка ударяли по икрам длинными хворостинами, побуждая приблизиться к руссам.
Святослав приказал:
— Раздайте этих юных красавиц самым храбрым моим дружинникам, заслужившим награду отдаваться радостям женских утех после тяжёлых кровавых битв.
И он опять отпустил послов, не вдаваясь в дальнейшие с ними объяснения.
Но и на этот раз это не обескуражило Василия. Он попросил отодвинуть аудиенцию до следующего утра.
Эта настойчивость и терпение понравились князю. И Святослав дал обещание принять паракимонена и на следующее утро.
И когда князь утром вышел из шатра, он увидел удивительное зрелище. На него надвигалось от Царьграда в облаках пыли сплошная колышущая стена. Точно несметные таборы снялись с мест и передвигались на другое. Когда они приблизились, то можно было различить, как тяжело шли ослы, нагруженные тушами окровавленной говядины. За ними следовали верблюды, на спинах которых в огромных корзинах торчали овощи, красные луковицы индийского перца перемешивались с белой, круглой репой. Потом стадо мулов несло в корзинах сочные листья укропа, спаржу, салат, баранье сало, рыбу и огромное количество византийского вина, которое пользовалось большим спросом у славян.
Святослав вошёл в шатёр, там находился Калокир, который кормил собаку — волкодава мясом, взятым из туши, привезённой послами василевса. Через несколько минут волкодав стал корчиться и скулить. Князь отрубил собаке голову мечом, вышел из шатра и сказал:
— Доложите паракимонену, что его съестные припасы руссы жертвуют жителям столицы по случаю голода. А об остальном подумаем.
Хитрому паракимонену пришлось принять это предложение. Он понимал свой промах, приказ князя, свою неудачу и безвыходное положение василевса. Князь неспроста отверг разговор с Василием. Еда была отравлена.
В ближайшем овраге паракимонен велел свалить все съестные припасы и возвратился в Константинополь подавленным и несчастным.
Глава XXXI.
В ОБЪЯТИЯХ ВИЗАНТИЙСКОЙ ДИПЛОМАТИИ
Цимисхий ждал прибытия своего паракимонена с мучительным нетерпением. В самом деле его положение было исключительно трагическим. Он знал, что вся Фракия охотно покорилась Святославу, славянское население встречало русского князя с радостью и бежавшие же в столицу из завоёванных Святославом областей, сеяли в Константинополе страх и смятение.
Из Азии поступали сведения о сдаче города за городом мятежнику Варде Фоке, о новых происках сарацин, о бессовестных претензиях германского императора Оттона на ромейские колонии в Италии.
Всякого рода тревожные слухи плодились в городе час от часу и подрывали решительность чиновников, не могущих справиться с возбуждённым населением, как бывало. Торговля замирала, казна истощилась, смятение усиливалось, мятежи разрастались. Чёрная измена самым неожиданным образом вот-вот могла поднять голову.
Цимисхий принял паракимонена в потайной комнате двора с глазу на глаз, не пропуская мимо ушей ни одного замечания о приёме послов Святославом, о его выражениях лица, о манере держаться, о наружности, о его привычке разговаривать. Кажется, василевс хотел по скрупулёзным чёрточкам поведения разгадать и характер и замыслы русского князя. Но из разговора со своим послом он понял лишь то, что князь не хочет мириться и что искуснейший из дипломатов — паракимонен Василий сам ищет опоры в василевсе, чего с ним раньше никогда не случалось. Паракимонен за всю свою службу при дворе всегда знал, что делать. Теперь его беспомощность перепугала Цимисхия.
