Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
– Чё он сказал? Чё он сказал?
– Домой к себе позвал. Лечить будет.
– Не лечить, а учить…
– Чему учить-то?
– Отстань ты! Дай послушать!
– Ай да Вася! Ай да лунатик!
– А теперь, Василий, загадай что-нибудь, – предложил Мессинг громким голосом, чтобы слышал весь зал. – Что-нибудь такое, что бы я смог сделать сейчас… Загадаешь?
– Ну попробую… – Василий все еще с испугом смотрел на Мессинга.
– Ну тогда загадывай. – Мессинг с улыбкой развел руками.
Парень тупо смотрел на Мессинга и что-то напряженно соображал. Раненые ждали. Вдруг Василий неуверенно хмыкнул, а затем его конопатая толстогубая физиономия расплылась в хитрой улыбке. Теперь он совсем не походил на испуганного деревенского дурачка.
– Загадал? – после паузы спросил Мессинг.
– Ага… – улыбаясь, кивнул Василий. Мессинг некоторое время молча смотрел на парня, потом тоже улыбнулся и медленно пошел по проходу между рядами кресел. Раненые и сидевшие в разных местах врачи медленно поворачивали головы, следя за Мессингом.
Он прошел почти до конца зала и вдруг остановился, поискал глазами по лицам зрителей, попросил посторониться сидевшего с краю парня с забинтованной головой и загипсованной рукой.
– Ничего, ничего, сидите, я пройду.. – Мессинг медленно пробрался вдоль ряда, дошел до середины и остановился перед статной блондинкой в белом халате, красивой, с большими синими глазами. Мессинг кашлянул в кулак и громко проговорил: – Уважаемая Настасья Егоровна, сколько вы еще будете мучить гвардии капитана Никиту Суворова и когда дадите согласие выйти за него замуж?
Девушка покраснела так, что лицо ее сделалось темным, а синие глаза черными. Она вздрогнула, вскочила и хотела было броситься по проходу, но Мессинг загораживал дорогу. Она взглянула на него чуть ли не с ненавистью. По залу прокатились ахи, шепотки, раздался смех, и кто-то выговорил удивленно:
– Во дает волшебник! Так Настасья в капитана влюблена, а я-то думал…
– Да не она в него, а он в нее…
– Ну, Васька, стервец, вот это загадал желание!
– Вы… – задохнулась Настасья. – Вам-то что? Чего вы лезете?! – Девушка повернула в другую сторону и пошла вдоль ряда, стукаясь коленями, наступая на ноги сидящих и спотыкаясь. Добравшись до конца, она бегом бросилась к двери.
– Настя! Я не виноват! Я ему ничего не приказывал, Настя, ей-богу, Настя! – из первого ряда встал высокий мужчина лет тридцати, с черными кудрями, черноусый, халат едва держался на широченных плечах, в одной руке – костыль. Это, видимо, и был капитан Никита Суворов.
Девушка, не обернувшись, выскочила из зала. Громко хлопнула дверь.
– Ну, Вася! Я тебе, придурок, руки-ноги обломаю! В штрафбат пойду, но тебя, сучонка, задавлю! – Капитан Суворов пробирался вдоль ряда кресел, прыгая на одной ноге и размахивая костылем. Раненые поспешно вскакивали, уступая дорогу.
Когда капитан выбрался, стало видно, что у него нет левой ноги. Опираясь на костыль, капитан двинулся по проходу к тому ряду, где стоял Василий.
– Капитан Суворов! Немедленно прекратите! – вскочил с места пожилой мужчина, тоже в белом халате, видимо главный врач госпиталя. – Я приказываю!
– Никита Иваныч, вы чё? Я ж как лучше хотел, – оправдываясь, забормотал Вася. – Я ж вам помочь хотел!
Но капитан стучал костылем, двигаясь по проходу. И тут нервы у Васьки не выдержали, он тоже стал проворно пробираться вдоль кресел, выставив перед собой загипсованную руку.
– Ну, Васек, держись! Он тебе точно башку открутит!
– И товарищ Мессинг не поможет!
– Слышь, а как он задачку-то Васькину угадал, а?
– А чё тут угадывать-то? Про ихний роман весь госпиталь знает.
– Да Мессинг-то не знал ничего! А угадал сразу! Вот тебе и Мессинг!
Василий выскочил в проход между рядами и бросился к дверям. Капитан, понимая, что догнать его не сможет, изо всей силы швырнул ему вслед костыль. Не достал.
Василий выскочил из зала. И снова громко хлопнула дверь. Капитан, потеряв равновесие, грохнулся всем телом в проход. Несколько раненых бросились его поднимать. Подняли, поддержали за локти.
– Ладно тебе, Никит, ну дурачок, он и есть дурачок, чего на него нервы тратить? – гудел здоровенный малый в сером халате, с загипсованной рукой и забинтованной головой.
– Успокойся, Никита, у меня в загашнике пузырь припасен, вечером посидим, по душам потолкуем, – шептал на ухо капитану другой раненый.
Зал гудел, переговаривался, и все с сочувствием смотрели на капитана Суворова.
– Стерва она, замутила мужику голову…
– Да ладно, стерва! Сам он к ней прилип, проходу не давал… про это все в госпитале знали.
– Хоть так, хоть эдак – несчастная любовь получается.
– Ну Васька-то, хрен собачий, зачем их на позорище выставил?
– Говорит, помочь хотел – ишь, добряк нашелся!
Мессинг медленно подошел к капитану, посмотрел ему в глаза. Капитан тяжело дышал, смотрел со злостью.
– Вы меня извините, прошу вас, – негромко сказал Мессинг и вдруг спросил: – Ногу вы потеряли под Котельниковым? Вы танкист?
– Танкист… под Котельниковым… – растерянно ответил Суворов.
Мессинг вдруг протянул руку и дотронулся до лба капитана, подержал секунду.
– Вы чего? – спросил Суворов, дернув головой.
– Держитесь, капитан, – улыбнулся Мессинг. – Она будет вашей женой…
– Да вы чего? – вконец растерялся капитан. – Чё вы мне сказки плетете? Я ж одноногий…
– Настасья будет вашей женой, – повторил Мессинг. – И у вас будет четверо детей.
– Ты понял, Никита? – гоготнул здоровяк с забинтованной головой. – Целый танковый экипаж!
– Я прошу меня извинить, но на сегодня мне хотелось бы закончить наши психологические опыты. Благодарю за внимание. – Мессинг поклонился и пошел по проходу к сцене, поднялся, еще раз поклонился.
Зал, будто проснувшись, разразился аплодисментами. И громче всех отбивал ладони одноногий капитан Никита Суворов.
Мессинг взял за руку Аиду Михайловну, и вместе они медленно ушли за кулисы.
– Товарищ Мессинг, подождите! Товарищ Мессинг! – главврач бросился к проходу, побежал к сцене, на бегу оглянулся и рявкнул: – Хлопайте! Хлопайте!
Главврач тяжело взбежал на сцену и скрылся за кулисами. Зал продолжал дружно хлопать.
Они лежали на кровати в спальне, обнаженные, едва прикрытые тонким одеялом, на тумбочке светил небольшой ночник, а за окном монотонно моросил дождь, и на стеклах искрились мелкие капельки влаги. Мессинг заворочался, и тонко пропели пружины кровати. Приподнявшись на локте, он посмотрел на Аиду сверху, поцеловал ее в нос:
– Я эту кровать скоро выкину. Она мне надоела. Она нам мешает заниматься любовью.
Аида выпростала полные руки из-под одеяла, обняла его за шею и плечи, вдруг сказала, серьезно:
– Все собираюсь тебе сказать… все собираюсь и никак не могу собраться…
– Зачем собираться? Говори, и все. Что там у тебя стряслось?
– У меня не будет детей. – Она смотрела ему в глаза. – Я не могу иметь детей…
– Почему? У нас есть отличные врачи. Кстати, наши хорошие знакомые.
– Много лет назад я сделала аборт. Делала подпольно, боялась родителей… и все прошло очень неудачно… Вот с тех пор…
– Это врачи так говорят или ты сама так решила? – спросил Мессинг.
– Врачи… кстати, те самые… наши хорошие знакомые… Вольф, я давно хотела сказать, если ты… если ты решишь бросить меня, ты правильно сделаешь…
– Ты уверена, что я без тебя смогу жить?
– Почему нет? – она слабо улыбнулась. – Ты красивый мужичок… в самом соку. Женишься снова…
– Да, женюсь снова… и снова на тебе. – Он вновь поцеловал ее в щеки и в нос, откинул прядь волос со лба, рассматривая ее лицо, будто видел впервые. – Я ведь однолюб, Аида, ты уж извини. И куда я пойду от тебя? У меня ни кола ни двора… В Польше дома тоже нет… Так что, чует мое сердце, будем мы вместе… навсегда, до самой смерти… – И он стал целовать ее в губы и обнимал все крепче и крепче.
Василий лежал в кровати, прикрытый до пояса тонким серым одеялом, и смотрел в окно, выставив перед собой загипсованную руку. В глазах у него стояли слезы.
Рядом двое раненых играли в шашки, азартно переговариваясь:
– Ну, Прохор, один сортирчик я тебе обеспечил. Щас второй соорудим.
– А я вот тута в дамки, во как, а!
– Одна дамка – пустое место! Я тебе щас второй сортирчик обязательно устрою. Люблю я сортирчики устраивать…
Еще на одной кровати лежал раненый с раскрытой книгой в руках и читал, хотя свет тусклой лампочки под потолком едва позволял различать буквы.
Трое раненых спали на своих кроватях. Двое лежали, бездумно глядя в потолок.
– Вот думаю, думаю – никак в толк не возьму, – проговорил один, средних лет, с рыжими усами. – Как же он угадывает-то? Ведь Васька-то ему ни словечка не сказал, он сразу к этой Настасье пошел… Как вот угадал, а?
