Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Вольфганг промолчал.
– Не одолжите ли ваш крест? – насмешливо продолжал Лангенмантель. – Я дам его ювелиру определить, сколько он стоит. Баварский талер, наверное, а то и меньше, может, он вовсе и не золотой, а медный.
Вольфганг пришел в бешенство, но спокойно ответил:
– Вы снова ошиблись. Это жесть.
– Значит, мне не следует брать вашу «шпору», чтобы определить ее стоимость?
– Конечно, не следует. Точно такая шпора застряла у вас в голове.
– Скажите, а ваша собака тоже носит такое украшение?
– Что вы! Ненужные мы отдаем нашим свиньям. Позвольте мне мою шпагу.
Лангенмантель побледнел, но приказал слуге принести шпагу.
Вольфганг схватил шпагу так, словно собирался пустить в ход, он вполне способен был сейчас прикончить решившего поглумиться над ним патриция. Но тут же вспомнил, что он не дворянин, ему не положено пользоваться шпагой – и так он превысил свои права, надев ее, а если посмеет ею воспользоваться, то темницы не миновать. Без дальнейших слов он пристегнул шпагу. Но в дверях все же обернулся и сказал Лангенмантелю:
– Вы – свинья! Обыкновенная жирная свинья! Прощайте!
После этого случая Вольфганг хотел немедля покинуть Аугсбург.
– Я сожалею, что приехал сюда, – сказал он Штейну, к которому успел привязаться. – Подумать только, в родном городе моего отца мне пришлось подвергнуться такому обращению. Какой смысл устраивать концерты для подобных олухов?
– Аугсбург покроет себя несмываемым позором, если один из его талантливейших уроженцев не даст здесь концерта, – ответил Штейн. – Я добьюсь извинения.
Штейн сдержал слово. Он не только добился извинения от молодого Лангенмантеля, но к Вольфгангу обратились с просьбой выступить перед именитыми гражданами города Аугсбурга и перед прочими любителями музыки.
Вольфганг немного успокоился, тем более что смог провести еще какое-то время в обществе Безль. Безль охотно показывала ему город, и они дружно потешались над всем и вся.
Концерт для именитых граждан состоялся в Гешлехтерштубе. После концерта Вольфгангу вручили всего два дуката с извинением, что и это для них дороговато, и он пришел в негодование.
Совсем другой дух царил на концерте, устроенном Штейном. Андреас снял концертный зал Фуггера, лучший зал в Аугсбурге, назначил плату – гульден за место – и попросил Вольфганга надеть папский орден. Этот орден – большая честь, уверял Штейн. Он всюду расхваливал концерт и подобрал первоклассных музыкантов, чтобы аккомпанировать «кавалеру Моцарту».
Вольфгангу горячо аплодировали, и он остался доволен: ему заплатили девяносто гульденов, но Мама, которая теперь вела их дела, сказала: не стоит обольщаться.
– Зал и оркестр нам, правда, ничего не стоили, но расходов оказалось немало. Аугсбург обошелся нам в двадцать пять с лишним гульденов.
– Не так уж плохо, – заметил Вольфганг. – Значит, мы почти полностью покрыли наши расходы.
– Да, но Папа велел зарабатывать, а не тратить деньги.
– Значит, теперь вы наш казначей?
– Кому-то быть придется, Вольфганг. Запомни, бедность – не такая уж добродетель.
– Поэтому я рад, что мы отсюда уезжаем. Знаете, Мама, мне снова хотелось бы жить в городе, где есть двор.
Вольфганг был так нежен, что Мама не могла ему больше выговаривать. А он терпеть не мог споров – от них болела голова. Но когда они готовились к отъезду в Мангейм, Анна Мария не раз пожалела, что сын ее такой непрактичный. Говорить, что все невзгоды путешествия тебе нипочем, – одно дело, а вот справляться с этими невзгодами сложнее. Анна Мария вздохнула: хорошо бы Леопольд был сейчас с ними. Не напомни она Вольфгангу, он позабыл бы в Мюнхене все свои дипломы.
Вольфгангу было жаль расставаться лишь с Безль. При прощании кузина с силой сжала его в объятиях, и он перепугался – уж не переломила ли она ему хребет? Хорошо еще, никто не заметил, бог знает, что бы подумали.
44
В Мангейме музыка звучала повсюду. Моцарты приехали в столицу княжества, и Вольфганг снял комнату в гостинице на Пфальцишер Гоф, поблизости от дворца курфюрста и квартала, облюбованного музыкантами. На другой день Даннер, скрипач знаменитого мангеймского оркестра, пригласил его на репетицию – познакомиться с оркестрантами и оценить их игру.
Мама осталась недовольна комнатой – в мансарде, тесная и холодная. Анна Мария сильно замерзла во время долгого, утомительного путешествия в карсте и никак не могла согреться, и Вольфгангу пришлось утешать ее: это лишь временная квартира.
Он повторил Папины слова: «В Мангейме самый музыкальный в Германии двор, изысканностью вкуса и авторитетом он уступает разве только Парижу. Курфюст тратит на музыку гораздо больше денег, чем другие немецкие правители, и его оркестр считается лучшим в Европе. Если ты с умом используешь свои возможности, то получишь там место».
Мама сделала вид, что согласна с Папой, подкинула дров в печь и сказала, что ей надо распаковывать вещи, а ему не следует заставлять ждать господина Даннера.
По пути на репетицию Вольфганг сразу подружился со скрипачом – им казалось, что они знакомы уже много лет. Репетиция еще не началась, музыканты, по-видимому, дожидались Вольфганга. Даннер знакомил его с ними по очереди, в соответствии с их рангом. Он называл музыкантов, а Вольфганг чувствовал на себе их оценивающие взгляды: Христиан Каннабих, капельмейстер и дирижер оркестра, в сорок семь лет считавшийся самым выдающимся музыкантом в Мангейме; аббат Фоглер – двадцатидевятилетний вице-капельмейстер, придворный композитор, педагог, необычайно одаренный, баловень Мангейма; Антон Рааф, великий тенор, карьера которого близилась к закату – ему было уже около шестидесяти; Иоганн Вендлинг, известный всей Европе флейтист и, несмотря на свои пятьдесят пять лет, все еще представительный мужчина; молодой Фридрих Рамм, искусный гобоист, и еще несколько музыкантов, чьи имена Вольфганг не запомнил. Большинство музыкантов – те, которые знали о нем, – были вежливы и почтительны, но несколько человек, не слышавшие, по-видимому, никогда его имени, снисходительно его разглядывали, и Вольфганг думал: «Ну, подождите, вы считаете, раз я молод и мал ростом, значит, не способен ни на что серьезное, но я вам докажу».
Оркестр начал репетировать ораторию Фоглера; музыка вице-капельмейстера показалась Вольфгангу чересчур высокопарной. Однако Фоглер был фаворитом курфюрста Карла Теодора. Затем прославленный Рааф пропел арию, причем так пыжился, что Вольфганг с трудом удерживался от смеха. Но ему понравился оркестр и как им дирижирует Каннабих. Такого исполнения он еще не слышал.
Как великолепно прозвучат в исполнении этого оркестра его симфонии! Будь в его распоряжении оркестр с такими возможностями, какие бы симфонии он написал! Только для такого вот оркестра ему и хочется писать. Флейтист Вендлинг и гобоист Рамм оказались настоящими виртуозами, они открывали новые, дотоле неизвестные Вольфгангу возможности этих инструментов.
Глубоко взволнованный Вольфганг сказал Каннабиху после репетиции:
– Вы создали самый замечательный оркестр, какой мне приходилось слышать.
– Благодарю, господин капельмейстер. Слышать такую похвалу от вас – великая честь.
– А господа Вендлинг и Рамм были просто великолепны.
– Моцарт, а что вы скажете о музыке? – спросил Фоглер.
Вольфганг не захотел кривить душой. Он промолчал. Фоглер нахмурился, но не стал настаивать, и тогда Каннабих сказал:
– Я надеюсь, вы осчастливите нас своим выступлением, господин капельмейстер?
Вольфганг колебался.
– На этот раз я ведь не совершаю концертную поездку, – ответил он, чуть помедлив.
– Но я слышал самые восторженные отзывы о вашей игре, – сказал Рааф.
Тенор вдруг показался ему искренним, славным человеком. И при этом пел так напыщенно!
– Благодарю вас, господин Рааф, – ответил Вольфганг, – я сочту за счастье выступить перед вами. Но больше всего меня интересует должность придворного композитора.
– У нас уже есть несколько композиторов, считая Фоглера и меня, – сказал Каннабих, но, увидев огорчение Вольфганга, добавил: – Может быть, что-нибудь и удастся сделать. Вообще-то нам нужен еще один оперный композитор. Все зависит от того, как вы сумеете поговорить с курфюрстом. Я могу устроить вам аудиенцию. Будет лучше, однако, если сначала вы перед ним выступите. Не хотите ли сыграть концерт с нашим оркестром?
– Для меня это большая честь!
– Вот и прекрасно! Отобедайте у нас, и мы обсудим все подробности.
За обедом у Каннабиха было много разговоров, много музыки, хорошего рейнского вина и вкусной отварной говядины, но особенно привлекла Вольфганга способность всех присутствующих понимать и ценить шутку. На обед пригласили также Вендлинга с женой, прекрасной певицей, но лучше всего Вольфгангу было в обществе двух юных дочерей Каннабиха – Розы и Лизель. Они попросили его сыграть для них, уселись по обе стороны от него, а когда он исполнил свою фортепьянную сонату, каждая поцеловала его в щеку; затем девушки упросили сочинить сонату и для них – это будет большой честью, сказали они.
