Юрий Сергеев - Княжий остров
Васенька на руках Мошнякова чувствовал себя удивительно сильным и взрослым, он был наравне со всеми и даже выше некоторых идущих. От колыхания шагов изредка скатывался со свечи горячий воск и обжигал руки его, но Васенька пересиливал боль, и воск застывал, а следующие струйки уже наплывали по нему и не пекли кожу. Он очень боялся, что свеча погаснет, пламя иной раз ложилось и от ветра почти затухало синим огоньком, но вновь и вновь разгоралось, и опять ясный свет его согревал озябшее лицо мальчонки и привораживал взгляд. Где-то совсем недалеко ахали взрывы снарядов, в небе кружили и строчили самолеты, тяжелые танки обгоняли идущих и обдавали чадной вонью перегоревшей солярки. Васенька близко видал войну, бредущих раненых от фронта с окровавленными бинтами, их страдальческие взгляды, разом оживающие при виде его и горящей свечи; он осознавал детским разумением, что происходит нечто серьезное, что это не игра, не напрасная трата сил, а какое-то обязательное и нужное послушание, требующее терпения, чтобы исполнить его до конца. Руки Васеньки устали держать свечу, слабость растекалась по тельцу, он все чаще оглядывался, ища глазами далекий купол Исаакиевского собора, и это придавало ему силенок. Он удивился словам Илия о том, что некогда будет жить в этом городе, но когда вышел со свечою из собора, все вдруг показалось очень дорогим и узнаваемым памятью какого-то прошлого или будущего. Когда Егор попросил старца освободить Васеньку от крестного хода и усадить его в машину Лебедева, сопровождающую идущих, Вася вдруг проявил дюжую стойкость и не дал согласия, даже расплакался от обиды.
Догорала одна свеча, и Мошняков зажигал от ее огарка новую, а толстый огарок бережно прятал в карман. Когда Егор спросил, зачем он это делает, Мошняков смутился, а потом нехотя ответил:
— Зачем добру пропадать, повезу Надежде…
Вася очень сожалел, что не взяли с собой мамушку и бабушку Марию, вот бы они сейчас поглядели на его ответственное и нужное дело, на важное и совсем взрослое дело, порученное ему, и он старательно его исполнял и страшился уснуть, убаюкаться в тепле дяденьки Мошнякова и колыхании его шагов. В конце крестного хода он сам попросился с рук и уверенно шел впереди со свечой. Егор вдруг удивленный остановился, увидев его со стороны и заметив разительную перемену в облике мальчишки. Своей скорой походкой, чтобы поспевать за взрослыми, строгим и торжественным выражением лица, всем своим обликом он дивно стал походить на старца Илия… Шел со свечой маленький и мудрый старец, непорочный и светлый от самого рождения, страдальный своим сиротством, начавший жизнь в духовной чистоте и идущий белым путем за Илием, белой дорогой крестного хода тоже страдальной и бездольной в войне Русской Земли. Быков чем пристальнее к нему приглядывался, тем пуще поражался этому дорогому для себя дитю, старательно и любовно исполняющему древний ритуал оберега Родины, многих жизней, обводящий огнем своей свечи пламенный круг веры православной, обережный молитвенный круг от врагов видимых и невидимых. Васенька вступил в борьбу с ними с младых лет и на особом счету пребудет отныне у Света и Тьмы, оказавшись в самом пекле битвы Добра и Зла, — и смело пойдет этим белым путем, торной дорогою, прокладываемой ему бредущим впереди Илием.
— Милый ты мой… — горестно прошептал Быков и понял, что с этого момента Васенька уже не принадлежит всецело им с Ириной; его призвала Земля Русская на бой за нее, он вышел и готов идти до конца… — Милый Васятка, — опять проронил Егор, и ему нестерпимо захотелось дотронуться до него, понести на руках, понянчить и поцеловать, и вдруг все пронзительнее стал сознавать, что уже невозможно обращаться с ним, как с неразумным дитем. Этот крестный ход и непрестанные молитвы и пение станут главными в его детской, но уже соборной жизни, отринут былые шалости и игрушечные подвиги — подвиг духа воззовет отрока. И Егор чуял биение его восторгнувшегося сердца, его обогащенное сознание, его радостное отречение от всего прошлого мирского и суетного… Шел впереди крестного хода младой воин, белец новой Православной русской армии… и не было страха, и преград он не ведал на своем пути.
ГЛАВА III
К Москве катились эшелоны не с полушубками для немецких солдат, не с теплым обмундированием, а с новенькой парадной формой для торжества на Красной площади поверженной столицы русских. Гремели жестокие бои под Москвой, — и Скарабеев был направлен Ставкой на самый ответственный участок фронта для организации обороны. Он приехал в небольшой городок, где разместили штаб армии, потерявший связь и контроль над войсками, и увидел, как конвоиры выводят из здания летчика со связанными за спиной руками.
— В чем дело? — спросил он холеного майора НКВД, сопровождавшего арестованного.
— Паникер… Берия лично приказал арестовать и расстрелять без суда.
— За что?
— Известил штаб, что к Москве идет по шоссе колонна танков немцев и что она уже за Можайском.
— Это правда? — резко обернулся Скарабеев к летчику, шедшему с поникшей головой, без ремня.
— Правда… час назад я сам видел… пятьдесят один танк, машины с пехотой.
— Паникер, товарищ генерал армии, — зло проговорил майор и толкнул арестованного в спину.
— Отставить! — приказал Скарабеев и тут же добавил: — Рядом аэродром, садитесь на спарку и немедленно проверить. Вы полетите с ним, майор!
— Товарищ генерал, я исполняю особый приказ своего начальства, он увезет меня к немцам.
— Я прикажу немедленно вас расстрелять, немедленно, — жестко и презрительно-тихо проговорил Скарабеев и приказал летчику: — Слетать и тут же вернуться… если это правда… там нет у нас никаких частей и истребительных заслонов. Садитесь в мою машину и дуйте на аэродром. Я буду ждать. Немедленно вернуть пилоту ремень и личное оружие… я ему верю.
— Товарищ генерал армии, я и на самолете ни разу не летал, — заикнулся было майор, но осекся, поймав грозный взгляд, и понял, что шутки кончились…
Через час машина Скарабеева вернулась, и в штаб влетел все тот же майор, испуганный и запыхавшийся, доложил:
— Сведения подтвердились, уточнили… пятьдесят четыре танка, колонна бронемашин и грузовиков с солдатами идут прямым ходом на Москву. Я сам считал, нас обстреляли…
— Где летчик?
— На улице.
— Позвать сюда, — когда пилот вошел и козырнул, он сказал: — Вы заслужили Орден Красного Знамени! Спасибо, браток, выручил… — и сам вручил ему награду.
— Служу Советскому Союзу! Можно идти?
— Идите, — Скарабеев улыбнулся, видя радость на лице спасенного им человека.
Когда они вышли, Скарабеев сурово оглядел лица присутствующих военачальников и проговорил:
— Что будем делать? Немцы идут к Москве… Довоевались? Как вы могли не укрепить стратегически важное шоссе, танкоопасное направление?! Такую колонну трудно остановить… невозможно выбросить войска им наперерез… они почти в дамках. Есть бомбардировщики на аэродроме?
— Есть, но израсходованы бомбы… есть транспортные самолеты ТБ-3, можно послать в Москву на склады… — оправдываясь промямлил генерал-летчик.
— Не успеть… — Скарабеев задумался, еще прошелся по комнате и приказал: — Готовить десант…
— Нет парашютов, — опять подал голос летчик.
— Готовить десант! — опять повторил Скарабеев… — когда я ехал сюда, видел на марше свежий полк сибиряков недалеко от аэродрома, задержать его и повернуть к самолетам. Едем туда…
Когда решили еще несколько важных вопросов и прибыли на аэродром, полк был уже выстроен невдалеке от транспортных самолетов. В новеньких белых полушубках, хорошо вооруженный полк замер.
— Братья!!! — зычно крикнул Скарабеев, — колонна немецких танков прорвалась к Москве и скоро будет в столице… Нет средств их остановить, а надо это сделать, чтобы не посеять панику и не пролить невинную кровь мирных людей. Я вам не могу приказать пойти на такое… я прошу вас… Нужны только добровольцы… Вот в тех машинах собраны противотанковые ружья и гранаты, взрывчатка… Ставлю задачу, равной которой не было в истории войн… Вы видите, что сама природа встала на защиту святого Отечества и навалила много снега. На бреющем полете из транспортных самолетов надо выбросить десант перед танковой колонной и остановить ее… Нужно будет прыгать в снег без парашютов — их нет… Нет у нас и иного выхода… Добровольцы! Три шага вперед…
Колыхнулся… и единым монолитом сделал три шага весь полк… ни единого человека не осталось.
— С Богом! Таких солдат нет ни в одной армии мира… и никогда не будет, — Скарабеев низко поклонился солдатам и приказал: — Раздать противотанковые средства…
Транспортные самолеты тяжело отрывались от земли и брали курс на Можайск. Скарабеев печально смотрел им вслед, заложив правую руку под шинель. Обеспокоенный ординарец спросил:
