Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
К нему приставили охранника, случайно им оказался тот, что привел Дроба, намеревавшегося как раз в этот момент улизнуть, но охранник его заметил:
— Что вы здесь делаете? Смотри-ка, а я уже совсем забыл про вас. Марш наверх, в коридоре подождите Бурмута, я не хочу, чтобы из-за вас он орал на меня!
Ворча, Дроб подчинился, вошел первый. Розенкранц за ним, но при входе столкнулся с Петковичем, посмотрел на него почти с завистью, вздохнул.
Услышав этот вздох, Петкович, стоявший неподвижно у входа, вздрогнул, поспешно отступил в сторону и молча пошел к водопроводной колонке. Тихо капает вода, он считает капли, считает как ребенок, сбивается, путается. Когда из крана капнет один миллиард три миллиона девять тысяч и еще три с половиной раза, тогда непременно придет Елена. Да, тогда. Но не кровь ли это капает? Взгляд его остановился на веревке. Уж не суждено ли на ней качаться его голове? Вот так просто, без суда?
Он тряхнул головой, отошел и плюнул в сторону. Сложив за спиной руки, направился к штабелю дров. Взгляд его устремлен в одну воображаемую точку, которая все время ускользает, прячется: сейчас она здесь, потом там и все время дальше, она неуловима. Он зигзагами движется за ней, идет точно по прямой линии, потом резко ломает ее, меняет направление. Временами выкрикивает:
— Долой смертную казнь!
Все смотрят на него, будто видят сегодня впервые. Ликотич помрачнел — таким манером и он часто шагает. Мачек отвернулся в сторону, потому что ему показалось, будто Петкович смотрит на него. Рашула вертит в руках шахматные фигуры и думает о допросе Розенкранца, а еще он никак не может забыть о Мутавце: «Решится ли он, решится ли?» Он мог бы пойти в коридор и посмотреть, но боится разочароваться или прийти слишком рано. Впрочем, он нужен сейчас здесь; он ведь как собака должен караулить, чтобы никто не прошел на третий этаж. Если и произойдет что-то, так только там.
А Юришич с возвратившимся вместе с ним Майдаком уселся на дрова и думает о Петковиче. Он нашел его в комнате для свиданий. Долго сидел там Петкович, тихий и неподвижный, с взглядом, обращенным на дверь. Встрепенулся, когда начала вопить жена Ферковича, к которой только что была доставлена акушерка. Он крикнул что-то о закованной принцессе, которую заключили в тюрьму, чтобы она не смогла навестить его. Потом, когда у дверей звякнул звонок и судебный писарь пришел позвать Розенкранца в суд, Петкович подошел к двери, недоверчиво и подозрительно оглядываясь, но сохраняя, однако, надежду, что тут его ждут хорошие вести. Дверь тем временем затворилась, и вместо того, чтобы появиться Елене, кого-то позвали в суд. В суд?
— И Петкович требует суда!
Он крикнул это неожиданно громко и ушел из коридора. За ним устремился Юришич, которого охранник попросил позвать наверх Розенкранца. И вот он опять здесь, но на одну ноту печальнее. Опять случилось так, что на лестнице Петкович со страхом оглянулся, в глазах его можно было прочесть мысль, что Юришич шпионит за ним.
— Будьте так добры, — напевно произносит рядом Майдак, — передайте мою апелляцию вашей сестричке, когда она придет к вам на свидание, пусть отошлет.
— Хорошо, хорошо! — сам уже не зная в который раз утешает и подбадривает его Юришич и озирается вокруг: приметил, что во дворе нет Мутавца. Где он? Осмотрел весь двор, нигде его нет. Спросить не у кого, и он обращается к Ликотичу. Он слышал от Майдака, что Ликотич искал сыпь на груди у Петковича; отвратителен ему этот человек, но больше сейчас спросить некого. Оказалось — напрасно: Ликотич не знает или не хочет говорить.
— Пришел доктор Колар и пригласил его к себе. Наверное, в больницу отправят, — отозвался Рашула.
— Колар? — переспросил Юришич, решив сам пойти к нему. И он было пошел, но Рашула язвительно рассмеялся.
— Ну и человек, все на веру принимает!
Он скорчил такую гримасу, что Юришич брезгливо отвернулся. Поколебавшись, он все-таки пошел в здание тюрьмы. Зачем? Он подумал, что такой интерес к Мутавцу в присутствии Рашулы может показаться смешным. Ведь там, наверху, сейчас находится Дроб. Но почему он вспомнил о Дробе? «Не хочу умирать, хочу жить!» — почти как насмешка прозвучал в его сознании крик Мутавца.
Он снова сел рядом с Майдаком. Еще кое-что задержало его здесь: в воротах его окликнул Фонарщик с вечерними газетами, а Петкович остановился, поначалу смотрел в землю, потом, бросив взгляд на газеты, круто изменил направление и зашагал прямо к двери, открыв ее, он решительно ступил внутрь.
— Что это с ним опять? — спросил Юришич и взял у Фонарщика газеты.
Случилось так, что Петкович, в очередной раз резко поворачивая, наткнулся на топор, все еще лежавший возле дров. Зачем этот топор, кого он должен им убить? Да, именно такое желание появилось у него — топором с размаху! Но кого? Тут Фонарщик выкрикнул имя Юришича. Не Юришич ли тот прекрасный и благородный юноша, который пожертвовал собой ради Хорватии и который совершенно справедливо восхищается сербами, ненавидит императора и осужден за то, что готовил покушение на императора? Топором? Но эта бумага — много-много отпечатанных листов с крупными заголовками, не смертный ли это приговор? Его прислал император, император, который тиранит его родину, вместе с Пайзлом пособничает Турции, помогает ей воевать против югославян, император, который отнимает у него все — свободу, жену и саму жизнь, император Франё Пайзл! Разве можно не одобрить покушение на такого человека? Да. Долой его! Это единственное спасение для всех — для него, Елены, Юришича, для всей Хорватии! Долой!
Он наклонился за топором, но внезапно замер в оцепенении. Долой смертную казнь! Как подобает мужчине, он подойдет к императору и потребует суда, а не помилования, только суда. Пусть суд решит, виноват ли он, нельзя допустить, чтобы вот так, без суда, он был казнен, он, принц с законными правами на хорватский престол! С царственно поднятой головой покидает он двор. Разумеется, он идет к начальнику тюрьмы.
Он не пробыл там и пяти минут, как послышались крики начальника о помощи. Еще минута, и Петкович выскочил во двор, бледный, взъерошенный, разъяренный, каким никогда его не видели. Он закричал:
— Долой смертную казнь! Долой императора! Вешайте меня теперь! Ха-ха-ха, всю Хорватию не перевешаете!
Охранники сгрудились в дверях, двое из них направились к Петковичу, но остановились от него на почтительном расстоянии и наблюдают. Из проходной слышатся жалобные стоны начальника тюрьмы.
— Что случилось? — первым поинтересовался Рашула, а сам с притворным недовольством отбросил ногой топор подальше от дров на видное место и не удержался от усмешки.
Охранник чешет затылок, сыплет проклятьями. Всему есть предел! Снова начальник звонил доктору Колару в больницу, а тот ему ответил, что занят на операции. Скоро, говорит, придет, пусть только начальник закажет санитарную карету! И начальник снова ее заказал, но ни кареты, ни доктора пока еще нет. Как будто они, охранники, поставлены здесь для усмирения сумасшедших! Как в сумасшедшем доме!
— Но что же произошло?
Об этом лучше охранника знает канцелярский писарь, который с улыбкой появился во дворе, вышел прогуляться.
— А то, что старик наш перепугался! — шепотом принялся он рассказывать. Охранники тоже заинтересовались. Дело в том, что Петкович пришел узнать, не поступил ли ответ из императорской канцелярии. На беду он заметил на столе свое прошение, еще не отправленное. Возмутился, стал требовать суда, но суда, в состав которого должны войти все европейские самодержцы. Только этот не смеет быть среди них, безумец указал на портрет Франца Иосифа. Этого кровавого отчима, говорит, надо самого посадить на скамью подсудимых. И вот, схватив со стола линейку, он набросился на портрет и располосовал его в клочья. Начальник тюрьмы ничего не мог поделать. Сам оказался в опасности. Петкович наступал на него, называя императором и доверенным лицом короля, ха-ха-ха, доверенным лицом! Но тут прибежали охранники, и Петкович признался, что он террорист. Заправский террорист — императора на бумаге убил, лояльный анархист!
Как будто услышав это замечание, что, впрочем, было исключено, Петкович, до этой минуты что-то бормотавший, вдруг заорал:
— Нет больше императора! Его убил лояльный анархист, ха-ха-ха! А из-за кого Елачич сошел с ума? Из-за кого Кватерник погиб? Тьфу!{25}
Лицо его превратилось в маску. Бледное, заострившееся. Он громко оправдывается, жестикулирует руками, а перед ним никого нет. Он в одиночестве мечется по двору, все остальные сидят или спокойно стоят. Кажется, весь двор принадлежит ему, а сам он здесь государь. Вот теперь вешайте его! Но хорватский народ не допустит, чтобы его короля повесили; нет короля, который не мог бы быть лучше, но всего лучше, если вообще нет никакого короля! Да здравствует анархия!
