Александр Старшинов - Наследник императора
Условия были странными, потому что взамен Децебал не предлагал ничего. Под убогим прикрытием переговоров царь Дакии тянул время, чтобы собрать силы для обороны. Устроить внезапную вылазку или подпалить римский лагерь – уж неведомо, что он там задумал, но задумал точно: в прошлом на хитрости он был большой мастер. Теперь, изнуренный годами и потерями, он только повторял свои старые придумки, так что вполне можно было ожидать, что он развесит на деревьях доспехи, как поступил когда-то, чтобы обмануть римлян и удвоить в их глазах численность своего войска.
Бицилис говорил твердо, уверенно, с напором, не слишком заботясь, что одна часть его речи не стыкуется с другой.
– Пожалуй, я готов пойти на перемирие, – сказал Траян, выслушав посла-пилеата, сидя на курульном кресле посреди устроенного солдатами трибунала[93]. – Но идем в палатку и обсудим условия перемирия с глазу на глаз.
Бицилис поклонился на восточный манер – до земли. В палатку Траян удалился не только с Бицилисом – следом вошел Адриан и остановился подле большого деревянного сундука.
Едва задернулись полы палатки, как Адриан открыл сундук. Засверкало золото, и пилеат невольно отшатнулся. Сверху лежали греческие золотые вазы тончайшей работы – столь искусные, что каждый изваянный на них олень, или волк, или бегущий конь казались живыми. Ритоны, опять же золотые, с изящными фигурками коней и оленей, и, наконец, венки, украшенные хрусталем и золотом. Бицилис смотрел на сокровища, приоткрыв рот и не в силах вымолвить ни слова.
– Мы нашли закопанное в горах золото, – сказал Траян. – Извлекли пока только десятую часть. Но и этого вполне достаточно, чтобы подтвердить – тайный клад Децебала отныне принадлежит Сенату и народу Рима.
Траян шагнул в сторону, сорвал кожаный покров с плетеных корзин, доверху наполненных золотыми «козонами».
– Что ты хочешь… – вымолвил Бицилис. Он еще держался. Пытался сохранять уверенность и равнодушие к блестевшим у его ног сокровищам.
– Ты убил римлян, что вырыли пещеру на дне реки, – теперь заговорил Адриан. – Так что, когда Сармизегетуза падет, ты умрешь первым. Ты и вся твоя семья. Но прежде мы насадим на копья эти кубки, как даки насаживают отрубленные головы наших легионеров, и покажем Децебалу найденные сокровища. Мы скажем, что ты указал нам место. И ты умрешь от рук своих же, прежде чем мы возьмем Сармизегетузу. Умрешь страшно. Все будут проклинать тебя – свои куда страшнее, нежели враги.
Бицилис молчал. Слышно было, лишь как капает вода в клепсидре на походном столе императора. Вода… Бицилис облизнул внезапно пересохшие губы.
– Что я должен сделать? – спросил наконец дакийский посол.
– Ты откроешь нам ворота крепости, и мы сохраним тебе жизнь, и даже… несколько кубков из этого сундука станут твоими, – пообещал Траян.
– Децебал не поверит, что я предал его, – попытался возразить Бицилис.
– Поверит! – засмеялся Адриан. – Как иначе ты объяснишь, что столь искусно закопанное золото попало к нам в руки? Тайную пещеру невозможно найти, ее можно было только показать. Ты убил всех римлян, значит, золото нам отдал кто-то из даков. Неважно – кто. Ты не выполнил дело, которое тебе поручил твой царь. Децебалу это очень не понравится.
Бицилис опустился на одну из корзин, наполненных золотыми монетами. Сколько он так сидел, обводя потерянным взглядом палатку и сознавая, что вряд ли десятая часть сокровищ выставлена перед ним. В первый момент он подумал даже, что римляне его обманывают: собрали клады с разных мест, добавили своего золота – и теперь пытаются вынудить Бицилиса на предательство. Но тут же понял, что обманывает себя: серебро, да, серебра в жилых башнях пилеатов немало, но золото было редкостью – Децебал собирал его с жадностью ростовщика и расставался с накопленными сокровищами неохотно. Золотые монеты буквально приходилось выцарапывать из рук Децебала. По мысли Децебала – внутри его царства золото никому не надобно, а серебро – лишь награда, которую его верные пилеаты и коматы получали из рук царя. Только за границами царства для лазутчиков и вербовщиков, для тех, кто готов был восстать против власти Рима, дакийский царь не жалел золота. Децебал полагал, что тем самым подрывает власть Рима вдвойне – находит себе союзников и развращает тех, кто живет за пределами царства.
– Я открою ворота, – проговорил наконец глухим голосом Бицилис. – Но мне надобно на это несколько дней. Легионы тем временем должны штурмовать крепость, чтобы Децебал ничего не заподозрил. Я найду способ помочь.
– Сначала сломай водопровод, что подает воду в крепость, – приказал Траян. – Завтра сломай. Этим подтвердишь свое согласие.
– Хорошо, – отозвался пилеат.
Бицилис поднялся и шагнул к выходу из палатки. Потом обернулся и обвел тоскливым взглядом золотые россыпи.
– На это золото Децебал мог снарядить армию, равную твоей, император, – пробормотал он.
Часть III
Голова и десница Децебала
Глава I
Падение Сармизегетузы
Лето 859 года от основания Рима
Горы Орештие
Машины Филона поливали стены струями огня. Смесь, состав которой был известен только самому греку, вспыхивала, еще не долетая до стены. Для страховки вдогонку две баллисты швыряли горящие головни – на случай, если бы смесь не воспламенилась самим механизмом машины. Стена горела, будто была сложена из отлично высушенных дров, а не из камня. На расстоянии собралась изрядная толпа легионеров и обслуги – поглядеть, как пылает камень. Прикрываясь щитами, фабры приволокли к основанию стены охапки хвороста и стали кидать его в пламя. Осажденные ничего не могли поделать с огнем – им оставалось надеяться лишь на то, что, когда устроенный римлянами костер прогорит, стена не рухнет сама собою. Но костер и не думал затухать – напротив, поднимался все выше и выше. Когда не в силах выдерживать жар фабры отступали, их сменяли другие с новыми охапками хвороста. Столб огня поднялся так высоко, что согнал даков со стены. Так что фабрам приходилось защищаться только от устроенного самими же костра – теперь к огню приближались в кожаных плащах, облитых водой.
– Молодец, Филон! – кричал Адриан и, хохоча, хлопал грека по накинутому поверх туники военному плащу, также щедро облитому водой. – Никто нам не нужен в помощь! Мы сами эту крепость возьмем! Глянь, как знатно горит!
– Крыши у них драночные, – заметил Филон.
– И что?
– Город может загореться от нашего огня. Тогда беда будет: деревянных строений много, башня, к примеру, сторожевая. Все сгорит, ничего не останется. Вся добыча исчезнет.
– А нам и не надо! – с хохотом отвечал ауксиларий, волокущий вязанку хвороста. Он подбросил охапку в костер, отскочил, любуясь пламенем. – Всем известно: разведчики нашли целую гору золота, римлянам больше не надо ни работать, ни воевать! Смотри игры в амфитеатре да получай масло и хлеб на раздачах. Золотой век начинается! Золотой воистину!
Новая струя огня из машины Филона ударила в стену, распаляя и без того беснующийся костер.
– Еще немного, и стену можно будет разбить одним камнем! – сказал Филон, морщась.
Внезапно налетевший ветер стал срывать пламя, обнажая каменную кладку. Камни так раскалились, что начали светиться зловещим красноватым светом.
– И мы сразу пойдем на штурм? – спросил мечтавший о дармовой жратве ауксиларий.
– Если хочешь, чтоб мы твою зажаренную тушку вытаскивали крючьями, то давай, иди! – хмыкнул Адриан. – Я предпочитаю подождать, пока эти камни остынут.
– А я вот что думаю… – начал было Филон.
– Тихо! – одернул его Адриан.
Легат прислушался. За треском ветвей в костре, за гулом и воем рвущегося к небу огня, послышался ему заунывный многоголосый вой, и от этого воя мороз подирал по коже возле жарко дышащего костра – так воют звери перед смертью.
* * *– Гасите огонь! Где вода! – кричал Децебал, глядя на фонтан пламени, что поднимался за южной стеной.
Защитники, из тех, кто уцелел, в большинстве своем обожженные, отбежали подальше и теперь наблюдали, как за стеной крепости встает, колеблясь, оранжевая стена огня. Искры вовсю летели внутрь на крыши, уже в нескольких местах занялся пожар.
– Воды нет! Вчера римский лазутчик поднялся в сакральную зону и сломал водопровод, что подавал нам в крепость воду. Мерзавца убили, но воды нет! – Бицилис, говоря это царю, задыхался от праведного гнева.
И хотя задыхался он очень правдоподобно, на самом деле трубу, подающую воду из сакральной зоны, сломал сам Бицилис. «Лазутчика» изобразил один из римлян-дезертиров, его голову, обезображенную до неузнаваемости, насадили на кол в назидание римлянам (так думали почти все в крепости). На самом деле так Бицилис подавал знак: приказание Траяна выполнено.
Несмотря на большие потери в городе все еще оставалось много народу. Правда, после убийственного сражения в долине, в основном это были женщины и дети. Воду для питья теперь таскали от источника ведрами – и все равно всем не хватало – людям, и в особенности животным: цистерна для воды была пуста: уже три дня как не было ни одного дождя, и только роса по утрам давала немного влаги. О том, чтобы гасить пламя, не могло быть и речи.
