Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга
Гипербореи–русы остались себе верны.
Глава 20
Марина и скифские травы
Вероятно, есть в душе каждого сундук, где, как у бабок, хранятся клубки воспоминаний. Есть белые, темные и цветные нитки, большие, маленькие клубочки, пушистые и жесткие, нежные и колючие… Из них бабки вяжут своим внучатам носочки–варежки на маленькие ручки и ножки, конечному кого есть внучата… Княгиня Ольга тоже вязала внукам, их она любила страстно. Когда они были совсем крошками, сладко было вдыхать запах детского тельца, а на затылочке волосики вьются, и глазенки смотрят любопытно и невинно — «зла еще не знает», — говорит нянька. Внучата — Олежек и Ярополк — Ярик, как все его звали в семье.
Конечно, не следовало бы великой княгине терять время на «бабкины забавы», так она сама их называла, когда открывала сундучок с клубками, выбирала самый теплый, ласковый и мягкий, и, вытащив костяной крючок, петля за петлей, улыбаясь и представляя себе эти розовые ножонки и ручонки, усаживалась вязать. Делала она это, как и все, быстро и потом скоро шла с подарками к внукам.
Невестку Марину это раздражало, но виду она не подавала. Княгиня Ольга одаривала ее всячески — и тканями византийскими, и серебряными кувшинами, и монетами золотыми, и камнями драгоценными, и жемчужных ожерелий у нее было не сосчитать. А уж мехов и ковров, бус арабских… Но Марину втайне выводило из себя, что ее дети, ее собственные живые комочки, с которыми она могла делать что хотела, доставляли нелюбимой свекрови такую радость.
Радость, которую она не могла у нее отнять. Хотела бы, но не смела. Внуки княгини Ольги были наследниками Великого княжества Руси, сыновьями князя Святослава, и глупо было бы вздорить с могущественной свекровью. Все это Марина понимала разумом, но не чувством, особенно когда княгиня Ольга слишком горячо целовала или гладила малышек.
Хотелось ей крикнуть: «Они мои! Хочу — дам, хочу — не дам! Не дам, не дам!» — это было написано на ее пылающих щеках.
Княгиня Ольга давно поняла лютую жадность Марины, ее ревнивую нелюбовь к ней, желание взять верх над отношениями Святослава к матери. Однако их невестке не удалось поколебать, хотя она, как стало известно княгине Ольге, подзуживала мужа, говоря ему, что свекровь верховодит в княжестве, всем же должен править князь Святослав, а не старая княгиня.
Когда княгиня Ольга приняла христианство, отношения ее с Мариной накалились, та позволяла недобрые выходки, которые искусно прятала. Так что нельзя было признать их задевающими лично княгиню, и вроде бы они могли относиться ко всем… Но княгиня Ольга понимала: «Это Маринка обо мне!»
И сердце невольно падало, как от всякого недоброжелательства. Марине она не сделала ничего дурного. Но ту бесили почтение и любовь, с которыми, не скрывая своих чувств, Святослав относился к матери; невестке они казались чрезмерными, отнимающими что‑то и у нее.
Княгиня Ольга сведала, что Марина как жрица богини Макоши хочет отвратить от нее киевских женщин, и объяснение с ней стало неотвратимым. Но о чем говорить с женщиной, ревнующей тебя к мужчине, пусть это и твой сын?
Княгине не хотелось жаловаться сыну на невестку: вдруг он встал бы на сторону жены, не понял бы мать. Нельзя рисковать! Решение, как всегда, она приняла быстро и неожиданно для самой себя. Помог случай.
Придя к терему Марины, она увидела около крыльца Олеженьку с одной кормилицей.
— Где княгиня Марина? — спросила княгиня Ольга, не выказывая сразу своего недовольства.
Та смущенно залопотала о мамках и няньках, ушедших в сад, где поспела малина…
— Малина?! — подняла брови княгиня Ольга.
О Марине та ей ничего не ответила, и княгиня не стала добиваться признания от вконец испуганной молодухи.
Через несколько мгновений Олежек с кормилицей, Ярик, оставленный в доме с холопкой, и все няньки и мамки из малинника были доставлены в терем княгини Ольги и размещены в светлых и чистых покоях. Гридни княгини Ольги перенесли немедленно и все вещи детей и прислуги. Когда же появилась Марина, смущенная и убитая случившимся, княгиня Ольга не стала ее унижать.
— Я велела перевести детей ко мне, — (сказала она невестке. — Мне пришлось увидеть их без присмотра, а это недопустимо. Надо было бы или выгнать всю твою прислугу — или перевести сюда. Все они смущены и будут теперь стараться. Ты сможешь уходить по своим делам совершенно спокойно и знать, что дети под моей личной опекой.
О! Именно это и было особенно непереносимо для Марины, но деваться было некуда. Полная победа княгини Ольги состояла еще и в том, что Марина представила себе, как будет недоволен князь Святослав, когда ему станет все это известно.
Марина подняла голову, и в глазах ее княгиня Ольга увидела слезы. Она сказала:
— Можешь на меня положиться — я не скажу ничего Святославу, и своим нянькам–мамкам накажи, что так мы с тобой давно порешили, да вот просто время пришло. Чтобы не болтали лишнего своими длинными языками.
И тут случилось чудо — Марина порывисто подбежала к ней и обняла:
— Спасибо! Спасибо!
Все знали, что княгиня Ольга держит свое слово, и Марина не сомневалась: Святослав, если что и услышит, то не от матери.
Теперь любимые внучата были под одной крышей с ней. Княгиня Ольга погладила Марину по голове искренне: ей жаль было всех молодых женщин, она помнила, как было ей трудно одной в семье князя Игоря и князя Олега. Марина же была сирота. А ее неукротимый характер и нрав мешали ей самой.
— Я понимаю, сколько трудных обязанностей ты должна выполнять как жрица, и тебе будет легче это делать, не беспокоясь о детях. А им пора уже и учиться понемногу. Так я и скажу Святославу.
Тогда Марина ушла от нее, про себя недоумевая, дошла ли или нет весть до ее свекрови о том, что она смущала киевских баб…
«Не слыхала про это, иначе не была бы со мной так добра, — подумала Марина, покидая горницу княгини Ольги, чтобы зайти к сыновьям. — Но как же умна моя свекровь! Нет, не зря ее кличут мудрой. Она сразу догадалась обо всем».
Однако сердце Марины не могло долго держать благодарность, как горшок с трещиной: медленно, не сразу, но все из него непременно вытечет.
Княгиня Ольга сразу уловила время, когда это произошло, и Марина уже не помнила добра, сделанного ей свекровью, а прежняя ревность и злость вновь оседлали душу невестки. Может быть, это происходило потому, что душа была свободной: Марина не умела заботиться постоянно даже о детях. Каждодневные усилия тяготили ее, ей хотелось от них ускользнуть. Да и своим обязанностям жрицы она отдавалась охотно потому, что находила в этом выход своему желанию быть на виду, у множества людей, принимать их невольное восхищение — пусть и как посредницы богини.
Княгиня Ольга все это понимала, но ни с кем не обсуждала — разве что с нянькой иногда перемолвится словцом или взглядом перекинется. Нянька всегда чувствовала то, что переживала Ольга, и часто непостижимым образом, будто улавливала ее внутреннее состояние, словно видела ее невидимые слезы, заметные только ей, старухе. На людях глаза княгини Ольги были сухими.
Внучата находились теперь под ее неустанным попечительством, и неусыпная распорядительность княгини Ольги не знала перерывов. А уж сколько носочков и варежек она им навязала — не счесть… Держа в руках костяной крючок, прибавляя к петле петлю, тянула нить клубка, и неожиданные видения детства и рассказы в нем неожиданно возникали, будто из шерсти ткались.
В Киеве княгиня Ольга почти не вспоминала то, что знала от бабки–жрицы. Видимо, все это в ней всколыхнули сказки Порсенны.
Вьется нить, ее подхватывает крючок, и слышится голос давний, любимый.
— Давно–давно, еще когда не накрыли землю Большие воды («Потоп, значит», — догадывается теперь княгиня Ольга) пришли в наши края два брата — Рус и Словен — и пришли к озеру и назвали его Ильмером–Ильменем, а речку, в него впадающую, — Порусью. А жену Руса звали Полистою, и назвали другую речку ее именем — Полистою. Рус основал здесь город Руссу, это самый первый город на Руси. Словен же основал тоже город Словенск Великий, а речку назвал Волховой, потому что его жену звали Волхова. В Руси били ключи из земли соляные, и было это великим благом, а в Ильмене и Словенске Великом ловили рыбу и солили ее солью, из тех ключей выпаренной.
Потом пришли враги, осадили города, разрушили их. Внуки Руса отстроили все на прежнем месте, внуки же Словена перенесли на берега Волховы, из озера вытекающей, и назвали его Новый Город, Новгород.
«Нужно все это рассказать Олежку и Ярику, — думает княгиня Ольга про себя, — а еще Порсенне — непременно, может быть, он не знает. И тут же сама себе улыбнулась. — Это не противоречит его басне про царевича Руса из Трои».
Клубок крутился в берестяной корзиночке, сплетенной столь плотно, что из нее не вылилось бы ни капли молока, если бы пришла охота его налить…
