Виктор Поротников - Игорь Святославич
Вышеслав, уловив ревнивые нотки в голосе Ефросиньи, с усмешкой промолвил:
— Дивлюсь я тебе, Фрося. Как будто у меня есть досуг, чтобы за девками бесшабашными поглядывать. Не в моей дружине они, а в Борисовой сотне: намается он с ними!
— Может, девицы те и в Борисовой сотне, но оружие ты им давал, — холодно произнесла Ефросинья. — Служанки мои видели некоторых на теремном дворе. Сказывают, девки прямо кровь с молоком! А я-то, глупая, думаю, с кем это мой милый пропадает с рассвета до полуночи.
— Ратников я обучаю, Фрося, — нахмурился Вышеслав, отодвигая тарелку с кашей.
— Ясно, каких ратников! — усмехнулась княгиня. — Тех, что косы носят и мочатся сидя!
Вышеслав с молчаливым удивлением воззрился на Ефросинью: такой он видел ее впервые.
— Ты думаешь, чьего ребенка я ношу под сердцем? — продолжила княгиня, не пряча слез. — Твоего, Вышеслав. Не об Игоре, а о тебе да о Владимире думала я ночами, проводив вас в поход. О тебе молила Бога денно и нощно, чтоб Всевышний уберег от стрел и копий поганских. И ты уцелел, Вышеслав, выжил моими молитвами. Ты теперь мой, только мой! Так почему же я провожу ночи одна? Почему ты избегаешь меня? Неужели я так подурнела? Неужели ты разлюбил меня?
Вышеслав прижал Ефросинью к себе, чувствуя, что ее трясет в нервном припадке. Он шептал ей слова утешения, гладил по волосам. И не знал, как сказать, что не может он делить с нею ложе именно теперь, когда Игорь томится в плену…
Ефимия, улучив момент, наставляла Вышеслава:
— Коль зашло у вас дальше некуда, молодец, то лучше бы тебе не печалить княгиню понапрасну, ведь, ей рожать скоро. Она по тебе с ума сходит, а ты словно не видишь! Да еще молодиц в войско набрал, тоже удумал!
— Я?! — возмутился Вышеслав. — Молодицы те сами пришли в дружину проситься.
— Ну и гнал бы их в шею! — прошипела Ефимия. — Княгиня видишь как подурнела перед родами: их красота и младость ей как нож в сердце!
Днем позже в покои к Вышеславу неожиданно пришла боярыня Епифания, муж которой ушел в поход вместе с Игоревым полком. Пришла и сказала язвительно:
— Ежели ты, воевода, дочь мою семнадцатилетнюю в дружину взял, то, может, и меня возьмешь заодно? У меня и силы побольше, и ростом я повыше, издали за мужчину сойду.
— Я твою дочь, боярыня, за косу в войско не тянул, сама она пришла, — разозлился Вышеслав.
— Сначала сын мой старший пал в сече на Чернорые-реке, потом брат голову сложил под Глебовом, а ныне муж в степях сгинул, — горестно перечислила Епифания. — Осталась дочь-красавица, и на ту уже кольчугу примерили. Без внуков хочешь меня оставить, воевода!
Епифания сделала стремительный шаг к Вышеславу, заметив, что он хочет отвернуться к окну, и повернула его к себе. В руках у нее и впрямь чувствовалась сила.
— В очи мне смотри, боярин. Ты один из Степи вернулся. Знаю, в сече ты стоял храбро и не на тебе вина за смерть мужей наших. Но ты княжий старший дружинник и был советником Игоря, потому и обращаюсь к тебе. Ответь, как мне дальше жить на белом свете, коль погибнет моя Василисушка? Кроме нее у меня никого нет. Мужа другого я, может, и найду, но детей у меня уже не будет, ибо годы мои ушли.
— Нелегко мне ответить на твой вопрос, — печально промолвил Вышеслав. — Был бы я Бог, то воскресил бы сына твоего, и брата, и мужа. Но я сам смертен есть. И еще более несчастен, чем ты, боярыня, поскольку ты тревожишься за дочь единственную, а у меня тревога за целый город. Стены есть, да защищать их некому…
Из глаз Епифании заструились слезы, она уронила голову Вышеславу на плечо.
«Печаль обильно растекается по земле Русской, — думал Вышеслав, обнимая вздрагивающие от рыданий плечи женщины, — князья сами на себя крамолу куют и стрелы по земле сеют, сокращая жизни людские. В усобицах погибает Русь на радость половцам. Жены русские сыновей рожают на погибель, оплакивают мужей и братьев, сгинувших в походах. Иные из жен и сами влачат рабскую долю в половецких кочевьях. Будет ли конец этому? Божьим ли провидением, человеческим ли хотением, прозвучит ли в ушах у всех князей то СЛОВО, что напитает их мудростью, и вспомнят князья, что все они друг другу братья».
* * *Когда заколосились хлеба, а на яблонях и вишнях налились соком плоды нового урожая, примчался в Путивль мальчонка лет двенадцати. Лошадь под ним без седла, вместо узды веревка.
Малец сообщил, что орда половецкая обступила пограничный городок Вырь. Воевода тамошний взывает о помощи.
— Шибко подмоги просит дядька Нечай, — размазывая слезы по грязному лицу, причитал отрок. — Не продержаться ему долго, ибо степняков тьма-тьмущая!
— Ты-то, братец, как вырваться сумел? — спросил Вышеслав юного гонца.
— Ночью речку Вырь переплыл вместе с конем и был таков, — ответил отрок. — Ночью-то степняки не шастают, боятся.
Отпустив гонца, Вышеслав велел Ефимии накормить его, а сам в тяжком раздумье опустился на скамью. Находившийся тут же тысяцкий Борис глядел на воеводу с ожиданием.
— Нечай у нас подмоги просит, ибо от Выри до Путивля ближе, чем до Рыльска и Новгорода-Северского, — в раздумье молвил Вышеслав. — Но не ведает Нечай, что мы сами на помощь из Чернигова уповаем. У нас и конников-то всего полсотни.
Вышеслав взглянул на Бориса:
— Ты на свой пеший полк положиться можешь?
Понял Борис, что нужен откровенный ответ, так и ответил:
— В полку моем хоть и прибавилось ратников, но не выдержать им ближнего боя с половцами. Я-то теперь знаю, как степняки сражаются.
Выйдя живым из страшной сечи на Каяле-реке, сын Ясновита в свои девятнадцать лет уже видел лик смерти и мог понимать разницу между желанием воевать и умением сражаться.
— Девицы-то твои как? — поинтересовался Вышеслав. — Слышал, немало их уже у тебя.
— Два десятка наберется, — усмехнулся Борис. — С оружием управляются неплохо, но, оставшись без меча, теряются. Я им твержу, что настоящий воин и без меча драться должен уметь. Показываю, как ножом засапожным владеть, подножки разные. Однако скажу, что непригодны девицы для рукопашной. Не могут они кости ломать и ножом живого человека резать. Им впору только из лука стрелять, стоя на стене.
— Этому-то хоть научил? — строго спросил Вышеслав.
— С полсотни шагов ни одна не промахнется, — честно признался Борис, — но со ста шагов в цель попадут немногие.
— А сестра твоя попадет?
— Горислава и с двухсот шагов не промахнется, — уверенно ответил Борис. — Лук и стрелы для нее любимое оружие.
— Хорошо хоть один стоящий лучник у нас есть, — вздохнул Вышеслав.
— А я? — обиделся Борис.
— Ты мне как мечник нужен, друг мой, — сказал Вышеслав, — а луки оставим для девиц наших.
Хотя разум подсказывал Вышеславу, что лучше было бы остаться в Путивле, он все же решил вести свою малочисленную, плохо обученную дружину на помощь осажденным в Выри русичам. Совесть его не слушалась разума.
— Хоть кого-то из наших, но спасем, — сказал Вышеслав своим дружинникам перед выступлением, — хоть десяток поганых, но порубим. За это Господь воздаст нам сторицей на том свете!
Уже у самых ворот воинов догнала Горислава верхом на коне. И с нею еще две девицы, как и Горислава, в кольчугах, шлемах и при полном вооружении.
— Нас брат мой послал к вам на подмогу, — выпалила Горислава, осадив коня.
— Будя врать-то! — усмехнулся Вышеслав. — Я, наоборот, запретил Борису вас на вылазки брать, не мог он послать вас. Ох пострелицы!
Девушки смущенно опустили глаза.
— Кони у нас есть, из луков стрелять мы умеем, чего ж нам в городских стенах сидеть? — просительно заговорила Горислава. — Возьми нас с собой, Вышеслав Бренкович. Кто, как не мы, отомстит поганым за отцов наших?
Именно последний довод вдруг подействовал на Вышеслава.
— Ладно, беру тебя и Светлану, — ворчливо сказал он, — а Василису нет.
— Почему это? — встрепенулась та, привстав на стременах. — Я не хуже Гориславы из лука стреляю, а верхом езжу даже лучше!
Вышеслав глядел в широко распахнутые светло-серые девичьи очи под дивным изгибом бровей, на нежные щеки, на красиво очерченные уста и вспоминал плачущую Епифанию. Дочь удивительно походила на нее!
— Потому и останешься в Путивле, — повысил голос Вышеслав. — Борису скоро еще один гонец понадобится. Коль откажет нам черниговский князь в помощи, в Киев поскачешь, и чтобы за четыре дня обернулась.
Вышеслав погрозил Василисе пальцем.
Дружина двигалась скорыми переходами к городку Зартыю, от которого до Выри было полдня пути.
Перебравшись через реку Сейм, дружинники почувствовали запах гари. С лесной опушки взорам открылся объятый пламенем Зартый. Недавно заново отстроенный после набега переяславцев, городок погибал в огне. Вокруг среди жнивья и сельских изб мелькали быстрыми тенями половецкие всадники в островерхих шапках.
