Борис Тарасов - Паскаль
Но главное свое воздействие, считает Паскаль, вдохновение оказывает на сердце — это средоточие человеческого существа, корень всех его деятельных способностей и духовной жизни, источник доброй и злой воли. Вся наша логика и все поступки обусловлены глубинным духовным чувствованием бытия и его осознанной или неосознанной оценкой, возникающей на основе этого чувствования. Все наши рассуждения вытекают из такого предубеждения и в конечном счете всегда уступают ему, как бы мы ни старались своим разумом освободиться от него: «у сердца свои доводы, которых совсем не знает разум». И это проявляется на каждом шагу, в различных жизненных ситуациях. Проявляется, как считает Паскаль, и в главном: человеческое сердце так же естественно любит себя и ожесточается против бога, как, наоборот, любит бога и ожесточается против себя. И не найти основания подобным чувствам, из пределов которых человек не может выйти ни в одном из своих поступков: «Вы отбросили одно и сохранили другое — разве с помощью разума вы любите?» Но именно из подобных чувств, как из невидимых подпочвенных зерен, замечает Паскаль, и возникает жизнепонимание и жизнедеятельность человека.
Только в чистом сердце, пишет Паскаль, пробуждается совершенная и истинная любовь — это последнее и абсолютное основание нашего бытия, приобретающее в личном опыте наивысшую достоверность по сравнению с наличной действительностью и доказательствами рассудка, самая мощная и неподвластная человеческим возможностям сверхприродная сила, собирающая воедино все калейдоскопические осколки нашей жизни. И бесконечное расстояние между телом и духом служит лишь слабым подобием несравненно большего расстояния между духом и любовью, которая выводит человека к новой преображенной реальности. Короли, богачи, полководцы не видят величия людей ума, которые, в свою очередь, не замечают внешнего блеска этих «великих людей плоти».
«Есть люди, которые способны удивляться только плотскому величию, как будто духовного и вовсе не существовало; другие восхищаются лишь духовным величием, как будто не было бесконечно более высокого величия премудрости.
Все тела, небесный свод, звезды, земля с ее царствами не стоят слабейшего из умов, ибо он познает все это и самого себя, а тела ничего не познают (здесь Декарт поставил бы точку. — Б. Т.).
Все тела в совокупности, все умы вместе и все их произведения не стоят даже малейшего проявления любви. Это свойство бесконечно более высокого порядка.
Все тела в совокупности не могли бы произвести самой ничтожной мысли: это невозможно, это явление иного порядка. Из всех тел и умов нельзя было бы извлечь ни одного движения истинной любви: это невозможно, это явление иного порядка, это — выше природы».
Уже мысль, как замечал Паскаль, частично «свертывает» устрашающие космические бесконечности, любовь же окончательно преодолевает страх перед ними, «свертывая» и саму мысль с ее противоречиями. Когда же эта любовь начинает умирять духовную борьбу в сердце человека, ему, как полагает Паскаль, может послышаться голос самого Спасителя. Эту тему он развивает в знаменитом фрагменте «Таинство Иисуса», которому традиционно посвящаются многие страницы исследовательской литературы. Приведем несколько чаще всего цитируемых строк этого фрагмента:
«Утешься! Ты не искал бы меня, если бы уже не нашел.
Я думал о тебе в предсмертном борении, за тебя я пролил кровь.
Неужели ты хочешь, чтобы я всегда проливал свою кровь, а ты не пролил и слез?..
Врачи тебя не исцелят, и ты все-таки умрешь под конец. Но я исцеляю и делаю тело бессмертным.
Терпи цепи и телесное рабство, пока я освобождаю тебя лишь от духовного рабства.
Я тебе более друг, чем кто-либо другой, ибо я сделал для тебя больше их: они не вытерпели бы того, что я вытерпел от тебя, и не умерли бы за тебя во время твоей неверности и жестокости, как Я это сделал, готов делать и делаю...»
Вот к преддверию такого состояния, ведущего к подлинному душевному покою и духовной уверенности, и хочет Паскаль приблизить человека с помощью своей апологии.
10
Достаточно систематически разработана только первая, антропологическая часть апологии; вторая же, теологическая, из-за недугов Блеза разработана гораздо меньше, хотя, судя по количеству записей, набросков и замечаниям, касающимся плана, она должна была занимать в конечном итоге весьма большой объем в сочинении, и сам автор придавал ей особое значение.
Как уже упоминалось, сочинение Паскаля вследствие его незавершенности стали называть просто «Мыслями». Однако не только это обстоятельство, но и весь ход исторического процесса вел к тому, что апологетическая и теологическая направленность главного труда Паскаля постепенно отступала на задний план, чему в немалой степени способствовала антирелигиозная деятельность просветителей XVIII века, особенно Кондорсе и Вольтера. И в новейшей традиции «Мысли» в первую очередь оцениваются как выдающийся памятник художественной афористики, вдохновляющий самых разных, часто совсем далеких от религии людей. Так, например, немецкий писатель-антифашист Бехер, вспоминая о своей беседе с Сент-Экзюпери, писал: «Всю ночь напролет мы рассуждали с ним о «полете и поэзии», о связи между физическим полетом и взлетом душевным. Много говорилось и о паскалевском «l'homme depasse infiniment l'homme» («человек бесконечно превосходит человека»)». Тот же Бехер, рассуждая о ставшем крылатым выражении французского философа, замечал: «Величие человека составляет мысль» — эти слова Паскаля надо нести как знамя в борьбе против всех, кто пытается заглушить в человеке разум и человеколюбие, обесчеловечить его и превратить в варвара».
В России «Мысли» всегда тепло принимались и влияли на творчество многих непохожих друг на друга писателей. Рецензируя перевод сочинения Блеза Паскаля на русский язык, Белинский называл автора одним из замечательных людей XVII века, который знаменит не только в области математики, но и философии, а о переводчике писал, что тот «заслуживает полную благодарность за перевод дельной книги».
В своей книге «С того берега» Герцен для характеристики окружающей его социальной действительности использует мысли Паскаля о развлечении, уводящем человека от главных жизненных вопросов: «Паскаль говорил, что люди играют в карты для того, чтобы не остаться с собой наедине. Мы постоянно ищем таких или других карт, соглашаемся даже проигрывать, лишь бы забыть дело. Наша жизнь — постоянное бегство от себя, точно угрызения совести преследуют, пугают нас».
Особый интерес к «Мыслям» и вообще к личности их автора проявлял Лев Толстой. «Какая чудесная книга и его жизнь, — замечал он. — Я не знаю лучше жития». Толстой называл эту книгу «удивительной», «пророческой», написанной «кровью сердца» и сам переводил ее отрывки: «...два дня переводил Паскаля. Очень хорош». Составляя сборники изречений различных мыслителей по насущнейшим вопросам жизни, Толстой очень часто цитировал «Мысли» Паскаля (всего же в 90-томном Собрании сочинений русского писателя имя французского ученого и мыслителя упомянуто более четырехсот раз). В последние годы жизни Толстой все чаще обращается к «Мыслям». Его секретарь В. Булгаков в одной из записей 1910 года замечает: «Какой молодец! — сказал он о Паскале. — ...Вот Паскаль умер двести лет тому, а я живу с ним одной душой, — что может быть таинственнее этого? Вот эта мысль (которую Лев Николаевич мне продиктовал. — В. Б.), которая меня переворачивает сегодня, мне так близка, точно моя! ...Я чувствую, как я в ней сливаюсь душой с Паскалем. Чувствую, что Паскаль жив, не умер, вот он!.. И так через эту мысль он соединяется не только со мной, но с тысячами людей, которые ее прочтут». Однако, относясь восторженно к разработке антропологических тем, Толстой критически оценивал утверждаемые французским философом догматические истины католицизма: «Ах, Паскаль, вот писатель, что за ум, что за человек! Какое несчастье, что он сбился с пути во второй части своих «Мыслей»...»
Неоспоримое идейное сходство ощущается между главным сочинением Паскаля и творчеством другого русского писателя — Достоевского. Оно проявляется в пристальном внимании к ключевым вопросам человеческого существования, в глубоком и остром проникновении в трагические условия этого существования, сопрягающего в себе абсолютное и относительное.
О своеобразии значения «Мыслей» для мировой культуры хорошо сказал в начале XX века русский историк западной литературы Н. Стороженко: «Мысли» Паскаля заключают в себе массу глубочайших наблюдений над жизнью и людьми, и притом выраженных таким слогом, что легко удерживаются в памяти. Стараясь определить сущность человеческой природы, Паскаль должен был невольно сделаться моралистом, и высказанные им мысли о человеке составляют едва ли не половину всех его «Pensées». Подобно тому как в древней трагедии один говорит за весь хор, выражая общие всем хоревтам чувства, так и в истории изредка появляются люди, носящие на себе бремя общей скорби и в силу этого получающие право говорить за все человечество. К числу таких избранников нужно отнести и Паскаля. Его «Мысли» будут бессмертны, пока загадка человеческого существования не будет разрешена, пока каждый из нас не перестанет видеть в его словах более сильное выражение того, что смутно бродит в нашей собственной душе».
