Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След
А остальных послов, не удосужась и во двор выволочь, здесь же, в горнице, забили насмерть бояре. Тверичи умирали достойно.
- Бог за нашим князем! - кричали они. Да разве слушают убиваемых?
А те, кто убивал, до того в раж вошли, что уж и бездыханных пинали. Может, то кому и не по душе было, ан от лавки все зады оторвали. Как отстанешь от скопища да ещё на княжьих глазах. Чай, князь-то всякому воздаёт по его усердию.
А некоторые-то и в самом деле по душе старались, а после ещё и хвастались:
- Да это ведь я, я того тверича первым-то за бороду ухватил…
Но то было только начало.
* * *Тут уж Юрий поспешил в тверские пределы. Однако скоро миновать богатые тверские городища, стоявшие на пути продвижения войска, не получилось. Не по причине их сопротивления, но потому, что их изрядный зажиток требовал и обстоятельного грабежа, а грабёж хоть и малого, однако же, тоже времени. Наступление на Тверь, не успев разогнаться, сразу замедлилось. Покуда жгли да зорили Святославлево Поле; Коснятин, Вертязин, покуда дожидались татар, отъехавших к Кашину, грянуло раннее осеннее беспутье, в котором надолго увязло войско великого князя. Как ни рвался он вперёд, да надо было ждать, пока дороги лягут крепки.
Но и после, когда застыла земля, аки саваном, накрытая .снегом, и наконец, сковали льды бегучую волжскую воду, такая громада, которую вёл на Тверь Юрий, шибко не могла разбежаться.
По беспечности - владея такой силой, он ни на миг не сомневался в лёгкой победе! - и совершенной бездарности Юрий не предпринял никаких усилий к тому, чтобы сплотить огромное войско в единый твёрдый кулак. Да если б и захотел, так и не знал, как то сделать.
У Москвы свои к Твери счёты, суздальцы воевать не охочи, нижегородцы себе на уме, костромичи и вовсе особая статья, да ещё не дай Бог чем татар обидеть… А потому, тем более поначалу, огромное и могучее войско хоть и шло вперёд, но будто бы раком. Правда, чем далее продвигалось, тем с большей охотой. Нашёл-таки Юрий, чем сплотить свою рать, - бессудной кровью и лихим грабежом.
Но это, опять же, сильно медлило ход. Юрьево воинство не оставляло вниманием ни один рядок, ни одну деревеньку и ни одно сельцо, где можно было хоть чем поживиться. А таких-то сел к тому времени в тверской земле было изрядное множество. В итоге, вследствие всех этих долговременных грабежей образовался огромный обоз в десятки телег и саней, груженных добытым добром, позади которого тащились ещё и тысячи пленников: баб, детей, мужиков, всех тех, кто не успел убежать от нашествия, но был в состоянии идти. Обмороженных, обессиливших либо прикалывали, либо бросали подыхать на дороге.
Причём вот что примечательно, татары, встречая русских, брали их себе в сайгат как добычу, русские же, не видя в пленниках проку, просто их убивали. Коли в сельцо входили татары, так была ещё надежда на жизнь, коли русские, так и надежды не оставалось. Какая-то необъяснимая, прямо-таки бесовская лютость вселилась в людские души. Точно, подчинившись бесовской воле, вовсе махнули на себя рукой, мол, гори, душа, пламенем, и уж решили в том бесовстве и самого Беса в лютости превзойти. Не доблестью - кровью друг перед другом кичились. Били всякого - хоть дите, хоть монах. Девок неволили на утеху. А, утешившись, взрезали железом их лона утешные. Право слово, были хуже татар, будто и не матери их родили…
И был в тверской земле плач и рыдание великое, и глас, и Вопль. И был огонь, и был меч. Одни бежали от огня и попадали под меч, другие бежали от меча и попадали в огонь. И не было никому погребающих…
Бывает время, явит тебе твой же народ такую гнойную язвищу вместо лица, что заледенеешь от ужаса.
Бывает время - канун больших перемен, когда, как ни страшно то признавать, вдруг покажется, что и сам Господь отступается от людей своих перед беззаконием Сатаны. Да нет! Не Господь отступается, но люди предают Господа своего ради искушения бесовским беззаконием.
В чём то беззаконие? Да в том, что ничего не остаётся пред человеком святого и недоступного, на что он сам не отчаялся бы поднять руку, как бы то ни было срамно, грешно и преступно. В такое-то время бей да жги, коли хочешь быть первым.
Но помни: и это дикое время скороминующе, а когда снизойдёт в твою душу Господь, что ты скажешь ему?
Путь Юрьева войска стелился кровавым снегом, едким дымом пожарищ и трупами, трупами…
Как в оные времена, выходили из лесов волчьи стаи на человечину. Бежали за Юрьевой ратью. И ночами доносился из мрака их унылый и жадный вой.
* * *Однако же, как ни велика была ненависть, как ни стремился Юрий быстрее достичь Твери и растоптать Михаила, считай, три месяца ползло его войско от Углича до Вертязина, ближнего к стольной Твери городища.
Но вот, наконец, сожжён и Вертязин. Рукой достать до Твери, за стенами которой укрылся в смертном трепете Михаил.
Было б войско попрытче, можно достичь её стен, осадить, а там уж… а уж там…
За эти месяцы власти, которая, оказывается, не освободила от страха, и - вот же! - всего ещё не дала, чего ждал, злоба к Тверскому, который и без Узбекова ярлыка оставался велик, стала Юрьевой мукой! Когда видел он, как убивают тверичей, жуткой радостью набухало его сердце. Точно каждый убитый тверской мужик был частью, плотью от плоти его, Михаила, будто всякая девка, без чести и мёртвой брошенная в снегу, в последнем вздохе с собой уносила его, Михайлову честь… Иногда Юрий и сам понимал, что будто сходит с ума, но ничего с собой поделать не мог.
Глядел в огонь и думал:
«Убью!..»
Видел, как убивают других, и думал:
«Убью!..»
Сам убивал других, а думал, что убивает его.
И даже ночами, тиская безволосое Кончакино тело, думал:
«Убью!..»
Устал Юрий ждать. Бешён во всякий миг. Уж дёргает шеей в нетерпении крови: - Вперёд! Вперёд!
Ан так расползлось по-над Волгой Юрьево воинство, по-рачьи безжалостными клешнями прихватывая людские усади-ща, так стало алчно до наживы и всякой кровавой потехи, что кабы вместо дня целая седьмица не ушла на тот переход.
Бешён Юрий, нетерпелив, спешит богатым вено[73] положить стольную Тверь к ногам Кончаки-Агафьи. Знай, мол, русскую щедрость да помни о ней, коли брат в другой раз (ежели, конечно, свидеться доведётся!) пытать станет: ласков ли муж-то? А то, не ласков?.. На тебе Русь, владей!
Впрочем, тревога царственного шурина по тому досадному поводу, что сестра его до сих пор не брюхата, с тех пор как Юрий благополучно отдалился от пытливого взгляда Узбека, не то чтобы вовсе его не заботила, но уж не так пугала. Авось обойдётся, что-то да придумается. Понесёт, так понесёт, а нет - так и горя нет! В конце концов, с него взятки гладки, он её и здесь, на Руси, чуть не кажду ночь обихаживет. Сама-то, поди, неплодная!
Другое жгло, да так нестерпимо, будто кто-то Иной прутом калёным в сердце уголья ворошил…
И вдруг у малого урочища по названию Бортенево встала на Юрьевом пути Михайлова рать.
Глава седьмая
То, что произошло дальше, в сущности, необъяснимо, как необъяснимо все, что происходит на этой земле волей Небесных Сил.
Но что вершится на земле не по воле Господа?
Да, Тверской не стал запираться в крепости в ожидании осады и приступа, которого бы Тверь, даже несмотря на мужество её защитников, всё равно бы не выдержала. Да, Тверской неожиданно для противника встретил его в заранее определённой, выгодной для тверичей местности.
Но разве не говорит то о величии его воинского дара?
Да, высок был снежный покров в том году, и татарская конница в глубоком снегу потеряла некоторое превосходство.
Но когда это снег был помехой неостановимой татарской коннице? А тверские-то ратники али на твёрдом бились? Почему и кому это надо - непременно доказывать, что не было под Бортенево никакой победы над татарами, объясняя это тем, что они, мол, покуда Москва не встала над Русью, были и вовсе непобедимы. Почему и кому это надо - даже нехотя, сквозь губу, всё-таки признавая ту победу, непременно пояснять, что победили-то, мол, тверичи так, случайно, вроде как не благодаря собственному мужеству и полководческому таланту их князя, а потому лишь, что татарским лошадям русский снег был высок. А самое-то печальное, что сами русские на том и настаивают. Пошто ж мы и в величии принижаемся? Оглянитесь округ, ведь всяк народ, кроме нас, себя в первых числит. Или впрямь одни мы у Бога убогие?
Впрочем, это лишь к бесполезному слову.
Однако продолжим…
Да, во всей Руси не было крепче полков Михаила.
