Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Люди проснулись, заговорили меж собой, на бортмеханика кивали, особой паники или испуганных лиц не было, кто-то и улыбался. Горчаков отвернулся в иллюминатор. Ледяная пустыня стелилась необозримо во все стороны. Занесенные снегами речки древними меандрами змеились к Енисею, небо над ними было темным. Двигатель по-прежнему барахлил, бортмеханик регулировал, кричал что-то в открытую кабину. Упасть бы сейчас, мелькнуло в голове с нервным облегчением, — все бы и отмучились разом, и он сам, и несчастная Ася... а Иванов сдал бы пухлую папку «З/к Горчаков Г. Н.» в архив.
В Управлении геологоразведки работали и вольные, и бесконвойные, внешне их не различить было. Многие заключенные, нарушая инструкцию[72], носили домашние свитера, а спецодежда у вольных и заключенных геологов была одинаковая. Одни, правда, ночевали дома, в общежитии барачного типа, другие — в таком же бараке, но за колючей проволокой. И кормили похоже — однообразно и сытно. Но была и разница — зарплата у вольных в Норильске, со всеми северными и полевыми надбавками, была в пять-шесть, а иногда и в десять раз выше зарплат на материке. У зэков-геологов никаких надбавок не было, но были вычеты: за охрану, за конвой, за еду, медицину... от оклада оставалось процентов двадцать пять, они шли на книжку.
Управление размещалось все в том же длинном брусовом бараке, что и в тридцать восьмом году. Вход в середине с высокого крыльца, внутри — тот же коридор, направо-налево двери с табличками. На кабинете начальника значилось: Головнин Игорь Сергеевич. Горчаков такого не помнил.
Из-за стола навстречу поднялся крупный молодой человек лет тридцати пяти. С черной, чуть вьющейся бородой и шевелюрой. На протянутой руке не хватало крайних фаланг пальцев. Затряс руку Горчакова, улыбаясь открыто:
— Рад видеть, Георгий Николаевич, очень рад! Раздевайтесь, присаживайтесь! Танюша, чаю неси, пожалуйста! — прогудел, высунувшись в коридор. — Как добрались, Георгий Николаевич?
— Спасибо... — Горчаков повесил ушанку и бушлат на знакомый гвоздь у входа, сам невольно осматривал карту, стол и небольшой кабинет, в котором провел три года. Карта работ была новая, разрисованная цветными карандашами.
Головнин видел его смущение и растерянность.
— Ваш кабинет, Георгий Николаевич, узнаете? Я у вас в 1939 году студентом в Аянском отряде работал, бороды тогда не было... — он с любопытством разглядывал Горчакова. — Мы и сейчас по вашим исследованиям работаем! — Головнин взял в руки толстую истрепанную книгу, набранную на пишущей машинке. Горчаков только глаза на нее скосил и вежливо кивнул. Таня внесла чай в подстаканниках, печенье в вазочке, сахар кусочками. Расставила все. Она была в мягких валенках и белом пуховом платке на плечах. Улыбалась Горчакову, как будто из времен десятилетней давности. Горчаков улыбался в ответ вежливо и нервно.
— Я так рад, что нашел вас! Да снимайте телогрейку, у нас тепло! — начальник и сам снял пиджак и остался в вязаном свитере.
Горчаков расстегнул пару пуговиц, дальше не стал, он чувствовал себя не в своей тарелке. И чем больше было радости на лице этого басистого парня, тем Георгию Николаевичу становилось неуютнее. Ему казалось, что его принимают за кого-то другого. Помалкивал напряженно.
— Пейте чай... — начальник, открыто улыбаясь, прихлебнул из своего стакана, — и расскажите, как вы сейчас? Я знаю, фельдшером пришлось работать?
— Не думаю, что это интересно, Игорь Сергеевич. Лучше скажите, зачем меня сюда привезли?
— Работать, Георгий Николаевич! Я два года на вас запросы подавал, — Игорь Сергеевич опять широко улыбнулся. — Нам на этот сезон большие задачи ставят! Штат увеличили, хорошая молодежь из МГРИ[73], МИИГАиКа[74], из Ленинградского горного, а опытных людей мало. Вы же сами работаете на 503-й, в связи с ней и разведку усиливают. Будет железная дорога, тут много чего можно будет добывать и вывозить. Я с вами Анабарское и горы Бырранга хотел обсудить.
— Я не был на Бырранга.
— Но готовились, у меня все ваши материалы сохранились — ваши предположения по структуре залегания полностью подтверждаются последними полевыми работами!
Горчаков все молчал, поглядывая на Головнина. Примерно так он сам выглядел двадцать лет назад.
— Значит, вы командуете... — погладил Горчаков поверхность стола.
— Ну да, второй год... — Головнин не видел радости в Горчакове, и это его удивляло, он помнил совсем другого Георгия Николаевича. — Вы отдохните с дороги, вот ваш временный пропуск. Я тут с сорок второго года, сначала бурильщиками командовал, теперь вот... Можно бы отметить ваше возвращение, — шепнул заговорщически, — но завтра важные торжества, сами понимаете, — он кивнул на небольшой портрет Сталина на стене. — Отметим еще! Отдыхайте!
В коридоре ждал старый товарищ, Иван Игнатьев. Поздоровались, вышли на улицу, доставая курево. Игнатьев здорово изменился, пух от голода, понимал Горчаков по морщинистому лицу. Рассказывал неторопливо:
— Стариков почти не осталось, кого-то перевели, кто смог, по здоровью уехал. В сороковом, когда вас с Каминским увезли, все управление попало под следствие. Я тогда думал, тебя Перегудов специально убрал.
Иван посмотрел с вопросом, но Горчаков не реагировал.
— Шпионаж в пользу Германии всем лепили. Маркшейдера Иоахима Визе помнишь? Его и еще одного немца-геодезиста расстреляли, это уже в сорок первом было, после начала войны. Остальным понавешали сроков. Мне пятнадцать лет дали и в Камышлаг, а в сорок втором, когда тут плавить начали, обратно перевели. Новый начальник ничего вроде... зачетов для нас добился...
— В кабинете разговаривать нельзя? — спросил вдруг Горчаков.
— Лучше не надо... — Иван бросил окурок в сугроб. — В экспедицию бы поскорее, там полегче. Тебе что предложили? Что-то ты кислый, Гера?
Горчаков докурил, пожал плечами, и они пошли в барак. До конца рабочего дня оставался час, Горчаков сидел за пустым столом, поглядывал на тьму за окном и рассеянно вспоминал, что перед войной тоже многое было болезненным, но было и много хорошей свободной работы, и казалось, что все это нездоровое пройдет. Теперь же он чувствовал, что та болезнь, та зараза остались, разрослись и превратились в жизнь. Люди ведут себя настороженно, везде висят инструкции... И военные в форме... раньше их не было в управлении. Он мысленно возвращался в Ермаково и опасался, что потерял свой лазарет безвозвратно.
Большая зона располагалась прямо в поселке. В отдельно отгороженной ее части стояли несколько старых изб «шарашки»,
