Слав Караславов - Низверженное величие
Сейчас царя нет, нет и немецкой военной миссии, а Севов продолжает заниматься теми же делами, словно ему не угрожает никакая опасность. А то, что он решил переночевать в военном министерстве, — вполне понятная осторожность, мало ли какие эксцессы могут возникнуть на улицах города.
Сегодня перед игрой в карты говорили о положении в столице. Пришли к выводу, что все обстоит благополучно, так по крайней мере утверждали генерал Вергил Димов и полковник Куцаров. Эти люди должны знать правду. Но генерала Янчулева нельзя так легко успокоить. У него своя голова на плечах, даром что ее всю жизнь набивали уставами и приказами. И пока эта голова хорошо ему служила. Если она будет так же выручать его и дальше, он еще больше уверится в своей звезде. А если что-то и омрачало его жизнь, так это карты… Недавно старый друг Янчулева, полковник Казанджиев, пригласил его на бридж к себе в Говедарцы. Янчулев не удержался. До субботы, правда, он боролся с собой, но, когда выяснилось, что генерал Лукаш собирается ехать в Чамкорию, Янчулев сел в его машину. Вечер провели в хорошей компании, а наутро Янчулев взял извозчика до Говедарцев. Как только началась бомбежка, софийские извозчики перебрались в Самоков.
Генерал Янчулев прислушался. Кажется, чьи-то нетерпеливые шаги. Он подошел к двери, но все было тихо. Он уже не возвращался к тому, о чем думал, сейчас не время для таких воспоминаний… Подобные мысли, наверное, не оставляют и его коллег… Полковник Куцаров выглядит так, словно его уже вешали, только веревка оборвалась… Совсем пал духом человек. Вот Вергил Димов — другое дело. Жертва собственного желания стать большим человеком, пробиться в министры. Глянешь на его осанистую, молодцеватую фигуру, вспомнишь, что этот человек и женился только для того, чтобы быть ближе к Гичеву, — сразу все станет ясно. Голый карьерист, и ничего больше. Его грехи — совсем свеженькие, полиция хорошо постаралась в последние дни. И если начнут искать виноватых, никуда ему не деться. Неважно, сколько времени он у власти. Янчулева поразило внезапное открытие: все правительство состоит из родственников… Вергил Димов и Димитр Гичев родственники, близким родством связаны и другие министры, и если хорошенько во всем порыться… Но Янчулеву некогда сейчас заниматься всякой ерундой… Лишь один Буров мог оказаться случайным в этой камарилье, состоящей из дельцов и честолюбцев. Но Буров, хитрая лиса, он-то как на такое согласился? Янчулев хорошо знал этого человека, его не так легко подбить на какую-нибудь авантюру… Сейчас он, наверно, замахнулся на крупную дичь. А скорее всего, ему просто нужно спасти свой беломорский табак, говорили, что он не может достать вагоны с тех пор, как немцы стали убираться восвояси… Если он пошел в министры только по этой причине, значит, и он не лучше других. Что же касается самого Янчулева, то он всю жизнь был военным, и пусть уж лучше смерть застигнет его на той вершине, которой он достиг, гораздо хуже прозябать в отставке — отставников он сравнивал с дохлыми лошадьми, которые не могут больше лягаться. А он жив, и на плечах у него генеральские погоны. Воин всегда должен находиться на своем посту.
В этой тираде, которую он произнес про себя и для собственного успокоения, было достаточно фальшивых преувеличений, словно он стоял перед строем кадыкастых курсантов… Он снова усилием воли прогнал навязчивое воспоминание, не дававшее ему покоя… Лежа в лакированных сапогах на походной койке, генерал пытался мысленно проследить свой жизненный путь, но укоры совести все время мешали ему сосредоточиться. Впрочем, это был скорее страх. Сейчас надо всем довлело предчувствие возмездия. Могучая Красная Армия уже пересекла болгарскую границу, ее присутствие на болгарской земле вызывало в нем непреодолимый ужас, не дававший ему ни сна, ни покоя. Люди в соседних кабинетах чувствовали себя не лучше. Он мог биться об заклад, что и там никто не спит здоровым сном солдата, отшагавшего дневную норму, несмотря на то что в здании царила мертвая тишина. Янчулев знал: каждый боится, что сосед сочтет его трусом. Его охватило неистовое желание заорать диким голосом, чтобы хоть кто-нибудь отозвался. Но он был уверен, что никто, догадавшись, зачем он это делает, не откликнется. Будут молчать, как убитые… Последнее слово заставило его вздрогнуть. Сколько их, военных, осуждено на смерть теми, кто сейчас еще в лесах и горах, но только и дожидается своего часа… При этой мысли воспоминания, которые он гнал от себя, нахлынули с новой силой, он уже не мог больше им сопротивляться…
День был жаркий, дорога неровная, фаэтон покачивался на рессорах, Янчулева клонило ко сну. Кучер старался так выбирать колею, чтобы тень от деревьев падала на лошадей и повозку. Так бы они и доехали до Говедарцев, если бы не заметили каких-то людей, переходивших дорогу. Янчулев подумал — туристы, однако кучер пробормотал:
— Это из тех, наверно…
— Из каких «тех»?..
— Ну, тех, что тут шастают… Вокруг монастыря…
Предположение обожгло Янчулева своей правдоподобностью. Недавно здесь шли бои между партизанами и полицией. Обе стороны понесли потери. Сводка утверждала, что партизаны разбиты и рассеяны. Когда Янчулев рассказал о неожиданной встрече полковнику Казанджиеву, он не предполагал, что его слова будут истолкованы как приказание. Полковник немедленно распорядился поднять по тревоге солдат, и пятерых партизан поймали еще до того, как закончилась долгая и интересная игра в бридж.
Сейчас пятеро убитых напомнили Янчулеву о себе. Их зарыли под Поповой Шапкой. Полковник Казанджиев приказал поручику Пенджеркову расстрелять их без суда. Оба стремились выказать свой патриотизм и преданность короне. Завтра, вероятно, этот героизм обернется против них, но они, конечно, будут валить всю вину на генерала… Да, при таких мыслях трудно заснуть. Янчулев встал с кровати, прошелся по кабинету, снова прислушался. Опять послышались чьи-то шаги. Он посмотрел на часы, было больше двух часов ночи. Генерал уже не сомневался в том, что происходит что-то неладное. Он запер дверь и поднял трубку. Чей-то голос спросил пароль. Генерал выругался. Голос ответил тем же. Янчулев уже ясно слышал движение в коридоре… Он подошел к дверям, осторожно приоткрыл створку… В упор на него смотрело холодное око пистолета.
33Усталость от бессонницы и постоянного напряжения последних дней и ночей сморила подпоручика Димо Велева окончательно. Голова медленно опустилась на руки, лежащие на тяжелом дубовом столе с телефонными аппаратами. Сон овладевал им медленно, но верно, упорный, коварный, столь необходимый и столь же ненужный сейчас сон… Он преследовал его уже несколько суток, но до сих пор не мог одержать над ним верх.
Подпоручик попробовал переменить положение. Чувства его притупились от невероятной усталости. До захвата военного министерства они еще служили ему, но здесь, в тишине телефонного узла, среди темноты и тревожного безмолвия здания, сон одержал победу… Разбудил его глухой удар выпавшего пистолета. Этот удар и ощущение, что он заснул на глазах у трех солдат, заставили его встать из-за стола и подойти к двери. Стоя он не заснет, хотя и тут нельзя ничего гарантировать. Сколько раз во время длинных ночных переходов его охватывала дремота. Не просыпаясь, он умудрялся переходить по узким мостикам пенистые горные реки. Нет, он не лунатик, жизнь и военная служба выработали эти навыки. Подпоручик вовсе не соня, он обладает хорошей выдержкой и выносливостью. Если бы не эта выдержка, едва ли бы его включили в группу, которой поручено овладеть военным министерством. Со времени встречи со Стариком он не смыкал глаз. Задание держало его в постоянном напряжении, а напряжение заставляло бодрствовать. Солдаты прожекторной роты должны были разоружить внутреннюю охрану, ликвидировать все связи здания с внешним миром. Велеву с тремя солдатами поручили охранять аппаратную. Задача ответственная. И они стояли, зажав в руках винтовки, вслушиваясь в тревожную ночную тишину. Телефоны молчали. Щиты с проводами занимали всю стену. Где-то там замыкалась связь со штабом в Говедарцах. Сейчас от подпоручика и его солдат зависело, сработает она или нет. Велев переступил с ноги на ногу, посмотрел на стол с телефонами так, словно тот был виноват в его минутной слабости, и прислушался. Странная тишина охватила здание, но в этой тишине он улавливал приглушенные шаги, еле слышные голоса, чей-то шепот. Где-то наверху хлопнула дверь, Велев ожидал, что раздастся выстрел, но его не последовало, лишь прозвучал какой-то приказ… И затем короткое «слушаюсь», словно резиновый мячик, покатилось по лестнице с верхнего этажа и слилось с тревогой этой удивительной ночи. Резкий телефонный звонок вдруг заполнил пустоту помещения, долго трепыхался и бился о стены. Потом в комнате запахло горелым проводом, хотя, возможно, этот запах был и раньше, просто он только сейчас стал таким явным. К нему примешивался запах табака. Велев перевел взгляд на маленький столик. Металлическая пепельница была полна окурков. Два обезоруженных телефониста, которых застали в аппаратной, сидели, опершись спинами о стену, и тупо глядели перед собой. Один из них — какой-то субтильный, с длинными светлыми ресницами и румяными щеками, как у девушки. Есть в нем что-то изысканное и артистичное. Маменькин сынок, отбывающий службу по настоянию папеньки.
