Николай Гейнце - Коронованный рыцарь
— Значит, я и оденусь просто…
— Решительно и этого посоветовать не могу… Он бывал часто недоволен и простотой наряда, не соответственно средствам дамы и считал это неуважением, оказанным его особе.
— Однако, вы правы, что это очень трудный вопрос…
— Очень трудный, красавица моя, очень трудный… Самый цвет платья требует счастливой угадки; иной день его величеству не нравятся яркие цвета, а другой темные, а между тем, произвести на него при первом появлении, чем бы то ни было, неприятное впечатление означает испытать полный неуспех в обращенной к нему просьбе…
— Благодарю вас, граф, за указания… Я сама постараюсь придумать себе туалет и надеюсь, что женским чутьем угадаю ту гармонию цветов и то соединение роскоши и простоты, не переходящих границ, которые не должны будут произвести на его величество дурное впечатление.
— Так, так, красавица… Это, пожалуй, верно… В этом случае относительно туалета, действительно, женский ум лучше всяких дум.
Условившись с Иреной, что она будет в Зимнем дворце в воскресенье, к известному часу, Иван Павлович простился, с чувством поцеловав ее руку.
Остальной вечер и следующий день Ирена Станиславовна провела в обдумывании предстоящего свидания с государем вообще, и в частности подробностей своего туалета.
Отправляясь во дворец, она постаралась прибрать такой наряд, чтобы он не бросался в глаза императору особенною пышностью, но чтобы в то же время не обратить его внимания излишнею простотою.
Это ей, действительно, как нельзя более удалось. Ранее обыкновенного поднялась она в тот день с постели и уже к исходу восьмого часа была в приемной Зимнего дворца.
Ей пришлось ждать недолго. Дверь из церкви отворилась и в зале появился государь.
Он был в своем обычном костюме.
Большие ботфоры и белые лосины на ногах, узкий мундирный двубортный фрак, застегнутый на все пуговицы, с широкими рукавами.
Павел Петрович, как мы знаем, не был красив. Он был очень мал ростом и ходил, топыря грудь и вышвыривая ноги.
Лицо его было чистое, белое, с розоватым оттенком, нос маленький и вздернутый, а под ним несоразмерно большой рот, глаза светло-голубые, всегда соловые, кроме минут гнева, выражение лица доброе и беспокойное…
Государь, окинув быстрым взглядом собравшихся в приемной, быстрыми шагами подошел к стоявшей несколько в стороне Ирене.
— Что вам угодно, сударыня? — несколько в нос, по обыкновению, спросил он.
— Ваше величество… — нервным шепотом начала Ирена, — перед вами несчастная обманутая и поруганная женщина, жертва мужского сластолюбия и эгоизма…
Она приложила платок к глазам.
— Пройдемте дальше, здесь неудобно, — заметил Павел Петрович более ласковым голосом.
Видимо, красота просительницы не осталась незамеченой, а ее прерывистый шепот вызвал в нем сострадание. Он двинулся из приемной. Ирена следовала за ним. Государь привел ее в кабинет и плотно затворил за собою дверь.
— Говорите!.. Нас не слышит никто, — сказал император.
— Государь…
Ирена стремительно бросилась к его ногам. Павел Петрович сначала в недоумении отступил, затем быстро бросился к ней и наклонился.
— Встаньте, встаньте…
— Оставьте, мне лучше так, у ног моего царя и повелителя.
Павел Петрович выпрямился. На него, видимо, это фраза произвела приятное впечатление.
— Говорите же…
— Я незаконная жена капитана мальтийской гвардии Оленина, рожденная Родзевич… Ирена Станиславовна…
— Оленина… Виктора… Разве он женат?..
— Да, женат… на мне…
— Почему же вы говорите, что вы незаконная жена?
— Потому, что он обманул меня… Я католичка, но он убедил меня венчаться на дому у православного священника.
Она остановилась, переводя прерывистое дыхание.
— И что же?
— Нас обвенчали… Я не знала обрядов православной религии…
— Но успокойтесь, если вы венчались по православному обряду, то в России брак признается законным, если бы даже священник венчал вас и не в церкви…
— Увы, государь, нас венчал не священник…
— Кто же?.. — испуганно-удивленным взглядом окинул ее Павел Петрович.
На мгновение он подумал, что перед ним сумасшедшая.
— Его товарищ, артиллерийский офицер, Григорий Романович Эберс, переодетый священником…
— Вы это можете доказать?..
— Мой брат, рыцарь мальтийского ордена, Владислав Родзевич и другие, были при этой гнусной комедии…
Ирена Станиславовна назвала фамилии нескольких гвардейских офицеров.
Государь подошел к письменному столу и сделал отметки с ее слов на лист бумаги.
— Я не подозревала обмана, отдалась моему мужу, который через месяц объявил мне в глаза, что я ему не жена, а любовница, и предложил заплатить мне…
Ирена Станиславовна зарыдала.
— Я с негодованием отвергла это предложение, а заявила ему, тчто буду жить с ним и так… Я любила его… Я и до сих пор… люблю… его… Но он окончательно меня бросил и хочет теперь жениться на фрейлине Похвисневой…
— Этому не бывать! — гневно крикнул государь. — Я разберу это дело, и если то, что вы говорили, правда… вы останетесь его единственною законною женою… Встаньте…
Павел Петрович подал ей руку. Она осыпала ее поцелуями, обливая слезами.
— Встаньте… — повторил государь.
Ирена Станиславовна поднялась с колен, но вдруг пошатнулась. Павел Петрович поддержал ее и усадил в кресло.
Она продолжала плакать. Когда она несколько успокоилась, государь повторил ей, что в тот же день расследует ее дело, и решение, если все то, что она рассказала подтвердится, будет в ее пользу.
Успокоившаяся Ирена встала и, сделав государю глубокий реверанс, пошла к выходу.
Павел Петрович проводил ее до приемной, откуда, круто повернувшись, вернулся в свой кабинет.
Дальнейший «воскресный прием» не состоялся.
VIII
В УБЕЖИЩЕ ЛЮБВИ
В семье Похвисневых и не ожидали, конечно, готовящегося удара.
Владимир Сергеевич и Ираида Ивановна со дня на день ждали, что Виктор Павлович Оленин сделает предложение их дочери, что они будут объявлены женихом и невестой и день свадьбы будет назначен в недалеком будущем.
Они лелеяли эту мечту и не поверили бы, если бы кто-нибудь назвал ее неосуществимой.
Они видели свою любимую дочь пристроенной за любимцем государя, пристроенной по воле ее величества, которая, конечно, не оставит ее своими милостями.
Им заранее мерещились те роскошные свадебные подарки, которыми осыплет императрица свою любимицу — невесту.
«Конечно, — рассуждала сама с собой Ираида Ивановна, — государь не останется глух к просьбам своей августейшей супруги и наградит Оленина баронским или графским титулом».
Эту мысль заронила в ум матери дочь.
Титулованная богатая жена молодого человека, с блестящей карьерой впереди, — такая радужная судьба их дочери Зинаиды не оставляла желать большего.
По наведенным Ираидой Ивановной справкам, оказалось, что Оленин вел чрезвычайно скромную жизнь, а потому Похвиснева, зная первоначальное, полученное от опекуна состояние Виктора Павловича, прибегнув к точным вычислениям, решила, что его доходы, и без того громадные, должны были увеличиться на значительную сумму.
Она и не подозревала, какие метаморфозы, по указанию Ирены Станиславовны, были произведены теткой последней Цецилией Сигизмундовной с имениями и капиталами Виктора Павловича Оленина.
В этих мечтах о будущем счастье своей старшей дочери, она не замечала, что делается с младшей — Полиной Владимировной.
А делалось с ней что-то очень неладное.
С некоторого времени она страшно похудела и бродила по дому, как тень, грустная, задумчивая.
Домашние, видя ее ежедневно, как это всегда бывает, не замечали происходившей в ней постепенно перемены, а отец и мать, повторяем, слишком поглощены были придворной жизнью и решавшейся у ступеней трона судьбою их старшей дочери, чтобы обращать должное внимание на состояние здоровья и духа младшей.
Тем более они не заметили, что посещавший чуть не ежедневно их дом Осип Федорович Гречихин с некоторого времени совершенно не появлялся в их доме.
Не заметив, как мы уже сказали, перемены в их дочери, Владимиру Сергеевичу и Ираиде Ивановне, конечно, и в голову не могла прийти мысль, что между редкими посещениями Гречихина и этой переменой существовала несомненная связь.
Один Иван Сергеевич Дмитревский остался верен своей любимице и по-прежнему свободные от занятий и светских отношений вечера проводил с нею с глазу на глаз в домике у Таврического сада.
Он видел, что она таяла как свеча, болел душой вместе с нею, но помочь ей было не в его силах.
Он не мог ей вернуть Гречихина, вернуть его любовь, а только это могло быть ее спасением.
