Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Итак, ответьте мне, Иштван Няри, женитесь вы или нет?

Она вызывающе смотрела на него.

— Женюсь! — прошипел он сквозь зубы.

— Тогда все образуется. Но пора вернуться в общество. Вы несколько растерянны, дорогой друг. Стоите точно столб, вперивши взгляд неведомо во что, и даже забываете предложить мне руку. Пойдемте, пойдемте, сиятельный друг.

Спустя минуту граф привел в ту же нишу Эржику.

— Хочу с глазу на глаз подумать вместе с тобой, как нам избежать этой принудительной свадьбы.

— Ведь это просто: не женитесь на мне, и все тут!

— Да не могу я на тебе не жениться. Все повернулось так, что я должен это сделать.

— Почему? — всполошилась Эржика.

— О причинах я не могу распространяться, в конце концов, не в них дело. Наша судьба в твоих руках, наше общее спасение в том, чтобы ты исчезла. Да, ты должна исчезнуть. Иного выхода нет.

— Куда? — В ней нарастал страх, она чувствовала, что граф готов на все, лишь бы сломить ее сопротивление.

— Куда угодно. Главное, чтобы о месте, где ты будешь, не знала графиня или кто другой, кто мог бы ей об этом сказать.

— Я не представляю, куда могла бы я исчезнуть.

Он подошел к ней совсем близко и пытливо заглянул в глаза, словно хотел прочесть ее мысли.

— Скажи, ты не хочешь выйти за меня потому, что у тебя есть любимый?

— Да, именно поэтому, — ответила она. Печаль захлестнула ее, на лице вспыхнул румянец.

— Не мог бы тебя твой милый похитить, допустим, даже с моей помощью?

— Нет, он не похитит меня.

— Если любит — похитит. Постараюсь дать ему знать, что тебя хотят насильно выдать замуж и что перед свадьбой спасти тебя может только он, причем исключительно путем похищения.

— Я не уверена, любит ли он меня.

— Увидим!

— Но я не хочу, чтобы кто-то уговаривал его похитить меня. Я запрещаю вам это.

— Стало быть, хочешь стать моей женой?

— Нет, нет.

— Тогда ты должна пойти на все. Делай, что понадобится. Иначе мне придется жениться на тебе вопреки своему желанию. Стать твоим отцом я бы еще согласился, но мужем…

Сперва вместо «отцом» он собирался сказать «любовником», но вовремя спохватился.

Они вернулись к гостям. Граф Няри — успокоенный надеждой, что ему удастся принудить ее любимого к действию. Эржика — обеспокоенная, полная тревог…

— Улыбаться, улыбаться! — шептал он Эржике, показывая собственным примером, как перехитрить окружающих.

Улыбалась и Алжбета Батори.

— Наш друг Няри неслыханно счастлив, — заявила она громко, чтобы услышал и он, танцевавший близ неё и трех ее собеседников.

— Скорее он сошел бы за отца твоей очаровательной подруги, а он между тем собирается стать ее мужем.

— А нельзя ли узнать, какое приданое он получает? — откликнулся один из любопытствующих.

— Да никакого!

Друзья чахтицкой графини рассмеялись так громко, что внимание всей залы обратилось к ним. Граф слышал весь разговор. В этом взрыве хохота, превышавшего границы приличия, было сплошное злорадство. Он, стиснув зубы, продолжал улыбаться, будто ничего не случилось, но при этом так сжал руку Эржики, что та в укоризненном испуге воззрилась на него.

Но чему Алжбете Батори понадобилось принудить его к этому браку? Вопрос не выходил у него из головы, но ответа не было.

С улицы доносился стук лошадиных копыт и погромыхивание повозок.

В зале началось волнение: это прибыли гости из Вены. Дамы не скрывали радости. Новыми гостями оказались одни мужчины, стало быть, прибавилось рыцарей. Господа, в свою очередь, радовались случаю узнать пикантные подробности из жизни императорского двора, новости столицы и всего света.

Когда гости схлынули в прихожую, Алжбета Батори с равнодушным лицом стояла в стороне. Большинство пришедших она знала только по имени — увеличение числа гостей и оживление в зале мало волновали ее. Она приехала сюда не в поисках развлечений. И цели своей уже достигла. Среди здешних приятелей и знакомых ей стало скучно, длительное ее отсутствие сделало их совсем чужими. Хорошее настроение годилось лишь для того, чтобы легко восстанавливать прежние связи и завязывать новые.

И тут вошел последний гость.

Едва Алжбета Батори заметила вошедшего, лицо у нее вытянулось, глаза расширились, кровь хлынула в лицо — она вскрикнула, точно в кошмарном сне.

Все обернулись к ней, затаив дыхание. Графиня теряла сознание. Лицо мгновенно побледнело, и она стала падать.

Один из гостей подхватил ее, к ней тотчас подбежала изумленная хозяйка дома.

В дверях пораженно застыл секретарь палатина Турзо Юрай Заводский, человек могучей стати. На его круглом, полном лице светились черные, глубоко посаженные глаза, над ними белел высокий лоб, обрамленный залысинами.

Глаза гостей тщетно пытались нащупать связь между появлением секретаря и удивительным обмороком, взгляды обращались то на Юрая Заводского, то на Алжбету Батори, которую выносили из залы ее не потерявшие присутствия духа друзья.

— Несите ее в покои заезжего двора, — распорядилась графиня Эстерхази, — или нет, лучше в нашу спальню. Там полнейшая тишина, туда не доходит ни музыка, ни шум!

— Пойдем, — позвал Иштван Няри Эржику, — твое место сейчас рядом с твоей приятельницей.

Эржика, испуганная обмороком матери, была признательна Няри, что он оказался рядом в минуту ее растерянности. А ему пришлась весьма кстати возможность вместе с ней войти к Алжбете Батори.

Ему непременно надо было оказаться рядом с ней. Он опасался, что, когда будут ее приводить в чувство, предательская полоска пергамента выпадет у нее из корсажа и попадет в чужие руки. Более того, Няри тешил себя надеждой, что, вероятно, ему удастся завладеть опасным письмом, которое могло погубить его. Но и страхи его и надежды были напрасны. Полоска пергамента не выпала, и необходимости расстегивать корсаж не было — госпожа пришла в себя, как только ее усадили и дали понюхать крепких духов.

Под впечатлением неприятного события в обществе царило молчание вплоть до той минуты, пока не появилась среди гостей графиня Эстерхази:

— Благодарение небу — все уладилось. Бедняга жалуется на свое капризное сердце. К сожалению, наша милая гостья уже не сможет вернуться к нам, хотя и чувствует себя хорошо. Она просит уважаемое собрание простить ее, что вынуждена до времени удалиться. Опасается, как бы приступ не повторился.

Секретарь палатина был в мрачном настроении, и каждому, с кем он общался, казалось, будто что-то гнетет его. Он не умел притворяться, не считал нужным скрывать свое душевное состояние. Но его знали, и дурное настроение приписывали неприятностям по работе.

Алжбета Батори, сидя в кресле, уже улыбалась.

Ее наполняла такая радость, что она лишь с большим усилием подавила в себе желание весело засмеяться.

Не напрасно мечтала и ждала столько лет — мечты ее сбылись. Она едва переборола соблазн собраться с силами и броситься в зал дворца к своему желанному незнакомцу. Нет, она не в состоянии встретиться с ним при свидетелях: пришлось бы напустить на себя равнодушный вид, скрывать свои чувства. Она знала, что не в силах совладать с собой и не выдать своих переживаний. Потому-то и сказала хозяйке дома, что уйдет с вечера.

— Со мной все ладно, все прошло, — улыбалась она тем, кто тревожно смотрел на нее, и руками, дрожавшими от затаенного возбуждения, привлекла к себе Эржику. Увидев и Няри, она поднесла руку к груди и, нащупав там пергамент, улыбнулась графу. По ее иронической улыбке было ясно, что она угадала, зачем он здесь и чего дожидается.

Заметила она и своего приятеля, поддержавшего ее, когда она падала в обморок.

— Дорогой друг, простите, что я обременила вас, — молвила она. — На прощание лишь скажите мне, кто был тот последний гость, которого я, чахтицкая отшельница, увидела впервые в жизни. После чего я немедленно освобожу вас от ваших рыцарских обязанностей.

— Это Юрай Заводский, секретарь палатина.

— А-а, имя его я слышала давно. Но, к сожалению, не имела счастья с ним встретиться лично. Скажите ему, прошу вас, что его приход не был причиной моего обморока, пусть он понапрасну не винит себя. Его внешность вовсе не столь ужасна, чтобы повергнуть кого-нибудь в обморок, как раз напротив, он чрезвычайно приятен и обаятелен. Я убеждена, приди он раньше, а не так поздно, мое причудливое сердце не заупрямилось бы так.

Когда графиня Эстерхази, успокоив гостей, вернулась в спальню, Алжбета Батори встала и распрощалась.

Опершись на Эржику, она поспешила удалиться, словно земля горела у нее под ногами, и шагнула в ожидавшую карету, даже не оглянувшись. В карете они ни о чем не говорили. Эржика молчала потому, что боялась выдать свою тревогу и страх перед будущим, как и отвращение к затеваемой свадьбе. А мать была целиком во власти собственных мыслей и замыслов. Радость желанной встречи смешивалась с опасением, не забыл ли ее давний минутный возлюбленный, а если забыл, удастся ли ей воскресить в нем мертвые чувства. И сомнения чередовались с уверенностью, что ей это удастся.