Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
Через миг кудесник иным, уже птичьим взором увидел степь и себя, лежащего на сухой траве, и возы, становящиеся в коло. Птица поднялась выше в синь Сварги и зоркими очами узрела вражеское войско. Сильные крылья понесли Могуна-сокола над степью и перелесками. Вдали на заходе синей лентой блеснула могучая Непра, кажущаяся с высоты неподвижной. Конница двигалась походным порядком. Это, несомненно, были печенеги, дерзкие степняки, привыкшие быстрым скоком появляться там, где их не ждут. А обоз с добром в сопровождении малой охраны – воистину лакомый кусок! Их не меньше четырёх-пяти тысяч. Против одной полутысячи, обременённой обозами с ранеными… Сокол сделал несколько кругов над порядками противника, снизившись, даже разглядел того, кто ехал во главе конницы. Это был молодой, отчаянный, но одновременно необычайно чуткий и осторожный ко всяким ловушкам и западням печенежский князь Курыхан, Куря…
Вещая птица стремительно понеслась обратно, замечая по пути, где находятся вражеские разъезды.
Когда дух Великого Могуна вернулся в тело, он уже знал, что и как делать. Беззвучно растворившись среди степных трав и кустарников, навстречу печенежским дозорам ушли десять кудесников во главе со Славомыслом – жрецом Матери-Сва-Славы. Прочие кудесники и служители так же споро, без лишних разговоров, делали каждый своё дело. Одни, наложив волховское заклятие, заставляли лошадей впадать в полусонное состояние, стоять и лежать тихо, без всякого звука. Другие погружали тяжкораненых в глубокое забытьё, дабы они не могли издать ни громкого стона, ни обморочного крика. Третьи косили только им ведомые волшебные травы и складывали в стожки вокруг лагеря. Стожки те были простыми и невзрачными на вид, да только силу заклятием вложил в них сам Великий Могун непростую, ох непростую! Да и каждый, как мог, вливал свою волховскую силу в общее дело, как воду в чашу, и потому свершённое чудо было общим. А разве не чудо, когда зоркие и чуткие, как степные хищники, печенежские дозоры при ясной погоде и в солнечный день прошли не прямо, как вначале, а по дуге и не заметили при этом ни полтысячи воинов, ни обоза, ни волхвов с помощниками, которые неотлучно следили за каждым шагом неприятеля. Вслед за дозорными, по тому же серповидному пути обошли обоз и главные печенежские силы. Пока шли мимо обоза разъезды, а потом и сам Курыхан с тысячами, сидел недвижно Могун подле своего воза на траве, скрестив ноги, и чуял всё о текущих мимо кочевниках, и слушал чужие мысли, потихоньку направляя их в нужное русло. Жизнь каждого руса в сей миг зависела во многом от того, как незаметно, всей собранной волей Могун заставит печенегов идти нужной дорогой, поселив в их голове посторонние мысли.
«Какое сегодня жестокое солнце, так давит на голову, что порою даже темнеет в глазах», – думали печенежские дозорные.
«Странное место, недоброе, – отметил Курыхан, – виски будто чёрным волосяным арканом стянуло…»
Воины же просто дремали в сёдлах, как обычно в дальних походах.
Когда за печенегами улеглась пыль и среди молодых воинов послышались радостные возгласы, Хорь строго рёк:
– Чему радуетесь, сейчас печенеги выйдут на наши следы, уразумеют, что разминулись, и вернутся назад.
Снова Богодар и Славомысл уходят в ту сторону, куда недавно скрылись кочевники, а с кудесниками – две сотни воев на борзых хазарских конях. Подчиняясь приказам сотников, воины скачут то в одном направлении, то в другом, снова возвращаются и наконец уходят на полуночный заход, чтобы, дав большое коло, присоединиться к своим там, где меньше всего видны следы. Тем временем молодые помощники волхвов тщательно уничтожают следы обоза. Им помогают воины и легкораненые дружинники. Надо создать видимость, что обоз под прикрытием всадников ушёл на полуночный заход.
Пройдя гон, войско Курыхана наткнулось на свежие следы недавно прошедшего отряда.
– Телеги тяжелогружёные, охрана небольшая, не больше тысячи, – доложили печенежские следопыты.
– Святослав шлёт домой награбленное у хазар добро, – прищурил глаз Курыхан, – добыча сама идёт в руки. И как мы с ней разминулись? Где-то совсем рядом пропустили обоз. Поворачивай войско, настигнем! – велел князь тысяцкому.
И печенеги, развернувшись, устремились назад, к солнечному закату.
Вновь затаилась Могунская тьма в ожидании, пройдёт ли и на этот раз мимо верная смерть, или хищник настигнет добычу. Настороженно замерли люди и животные, казалось, даже дышать перестали, едва на восходе заклубилась пыль, поднятая печенежскими тьмами.
Снова кудесники впали в особое состояние, мысленно заставляя врага глядеть и не видеть безмолвного обоза, а только траву, кусты да небольшие скошенные стожки. И снова у Курыхана на миг потемнело в очах. И не мог он сейчас винить в том горячее солнце, потому как светило уже клонилось к закату, собираясь лечь спать в своём розово-золотом шатре.
– Великий князь, следы поворачивают к полуночному заходу! – доложил дозорный.
Вражеские тьмы, жаждущие скорой добычи и лёгкого грабежа, борзо потекли чуть правее, но этого оказалось достаточно, чтобы обоз остался вновь незамеченным.
– Нынче уже не воротятся, – устало молвил Богодар, опустился на траву подле могунского воза и тут же забылся крепким сном.
Великий Могун не спал, вместе с начальником обоза старым Хорем они продолжали думать, что вернее – сняться сейчас же и уйти к полуночи или к полудню или оставаться на месте. Печенеги оба раза прошли почти рядом, так что вряд ли будут возвращаться по тому же пути. Ну а как вернутся?
– Погоди, – сказал Хорю кудесник, – надобно сотворить так, чтобы неприятель пошёл туда, где нас нет. Ведь столько волхвов собрано в нашем обозе, неужто не заморочим головы воинам и шаманам? С воинами просто, они привыкли слушаться указаний начальников и выполнят команду, едва она возникнет у них в голове. А вот с шаманами сложнее, надо сначала выведать их замыслы.
Никто не обратил внимания на сову, которая, затрепетав крыльями, взлетела из травы и подалась к полуночному заходу. Вскоре она опустилась на сук старой сосны в рощице у печенежского лагеря, где на открытой поляне горел костёр и вокруг него совершали камлание два шамана.
Будто вешняя вода, проступающая сквозь прошлогоднюю траву на заливном лугу, вошёл дух Могуна в шаманское коло и услышал все мысли и желания. Они были просты и лежали, как на ладони, в ярком свете костра, рассыпающего в ночи звёздные искры. Шаманы желали изгнать из лагеря злого духа, который мешает обнаружить обоз урусов. То, что злой дух поселился в их Стане, шаманы убедились после таинственного исчезновения следов во второй раз. Они изгонят духа и увидят путь, о котором скажут великому Курыхану. Божественный владыка поутру спросит и с темников, и со следопытов, и с них, шаманов, до каких пор его воины будут носиться по степи, подобно слепым щенкам, не в силах отыскать неуловимый обоз. «Заколдованный он, что ли!» – воскликнул в сердцах хан, приложив пальцы к вискам. Потом, словно что-то вспомнив, велел кликнуть шаманов. И вот они кружат в колдовской пляске, звеня многочисленными колокольцами и амулетами-бляхами.
Всё видел и чувствовал Могун в краткий миг проникновения в сознание шаманов и понял, что ему поможет их страх. Злого духа хотите? Будет вам! – про себя воскликнул Могун. И сова, ухнув, сорвалась с ветки и улетела прочь.
– Куря поведёт войско, куда скажут шаманы. Выходит, предстоит нам этой ночью сразиться с ними в бою незримом, – говорил Могун кудесникам. – А главным должен стать жрец Чернобогов. Покажи-ка, отец Чернига, мощь бога своего, ныне приспел твой час!
Пляска шаманов в печенежском Стане всё убыстрялась, пот струился по разгорячённым лицам колдунов. В стремительном вращении чаще мелькало пламя костра, дальние звёзды, а за кругом была чернота, которая, казалось, всё больше сгущалась. И в той черноте таилось нечто неведомое и незримое, но оба шамана знали, что именно оно не позволяет отыскать такую явную и одновременно такую призрачную добычу. Вот заклубилось вдали как бы тёмное облачко и слилось с остальной чернотой. Почуяв присутствие неведомого, ещё пуще завертелись колдуны в спасительном ритме пляски, ещё громче заухали и зазвенели бубнами. Немногие из бодрствующих воинов с благоговейным почтением и опаской следили за священным камланием. Некоторые также стали ощущать присутствие давящего ужаса клубящейся темноты.
Незримой, но ощутимой протекала ночная борьба. В этот раз не для вида, а в полную силу камлали шаманы. Они чуяли мощь сопротивления и стремились одолеть то, что происходило из черноты.
Сражение длилось несколько часов. Нечто то отступало, то накатывало на изнемогающих колдунов. Порой они оказывались на грани потери сил и сознания и готовы были прекратить борьбу, но страх перед Курыханом заставлял продолжать изнурительную пляску, уже похожую на конвульсии. Особо тяжко приходилось старому хромому шаману по прозвищу Волчий Хвост. Потому что, как говаривал когда-то отец, он родился с настоящим волчьим хвостом и, значит, был наследным шаманом. Едва научившись ходить, он получил от отца бубен и шапку, к макушке которой была прикреплена золотая фигурка волка, дух которого отныне будет оберегать владельца. Обычно каждый шаман ищет своего духа, пока он знаками не проявит себя. Но Волчий Хвост получил покровительство духа с рождения и рано постиг премудрости шаманской науки. Он верно прослужил великому печенежскому князю Нудыхану, а теперь, несмотря на возраст, как талисман его возит с собой наследник Нудыхана, молодой Курыхан. Посему нельзя покрыть позором не только свою седую голову, но и всех глядящих на него духов предков. И старый шаман совершал пляску, похожую на волчьи прыжки, и, превращаясь в зверя, совершал бег по невидимому смертным миру духов, прося их помощи в этой необычной схватке. Он волк, он родился со знаком волка, а волки лучшие следопыты и охотники! К утру наконец злой дух отступил, и старый шаман вначале смутно, а затем всё яснее узрел путь, которым следовало пройти.
