Валентин Пикуль - Пером и шпагой
Был день торжественный: Россия салютовала войскам Румянцева, взявшим неприступную крепость Кольберга; профессора академии слагали в честь российского Марса возвышенные оды. В этот день смерть придвинулась к Елизавете, она стала просить:
– Канцлера сюда… последнюю волю явить желаю!
Елизавета умирала в агонии, с глазами, обращенными к дверям. Ей, бедняге, казалось, что сейчас войдет канцлер империи, она передаст ему последнюю волю свою: быть на престоле Павлу!
– Канцлера зовите… чего ж не идет он ко мне?
Нет! Так и не пришел Воронцов к ней, уже другим занятый – как бы племянницу свою, Лизку Воронцову, за Петра выдать. А куда Екатерину девать? «В монастырь ее, в монастырь!»
Елизавета была еще жива, когда великий князь Петр Федорович ощутил себя Петром III, императором всероссийским. Она еще не умерла, когда он вытолкал прочь от Елизаветы верных ей сенаторов и генерал-прокурора. Она еще не умерла, когда Петр стал подписывать отставки и указы о новых назначениях.
А потом со скрипом растворились двери, вышел князь Никита Трубецкой и во всеуслышание объявил пискляво:
– Ея императорское величество, осударыня наша императрица Лисавет Петровны кроткия изволили опочить в бозе… Плачьте!
Плач придворных заглушил хохот ораниенбаумского урода.
– Ура, ура! – прыгал он, веселясь у гроба своей тетки. – Теперь, воедину с великим Фридрихом, пойдем Шлезвиг воевать для моей любезной Голштинии!
Фридрих находился в Бреславле, когда ему доложили, что прибыл посол из Петербурга («как голубь в ковчеге, принесший оливковую ветвь»). Король выслушал слова о мире с Россией совершенно спокойно; можно только догадываться, какие бури клокотали тогда в его душе… Фридрих отдал несколько официальных распоряжений, но изъяснять свое душевное состояние не стал.
Кроме Фридриха, был еще один человек в Европе, которого радовала смерть Елизаветы, – это… Людовик, когда-то бывший женихом покойной императрицы; теперь он не прощал ни ей, ни России славных побед русского оружия.
* * *Так закончилось царствование последней из дома Романовых. На престол России воссела Голштейн-Готторпская династия, которую мы привыкли неправильно называть «династия Романовых».
И сидела эта династия еще долго на Руси – до 1917 года, когда ее свергла революция.
Мужайтесь, люди!
Кёнигсберг – столица одной из русских губерний – славен был тогда университетом и нежным мылом янтарного цвета. Знаменитый тишиной провинции и ремеслами, этот город имел странную судьбу и при фашизме на весь мир прогремел своими «изящными» искусствами. Именно здесь, в Кенигсберге, появились такие непревзойденные «шедевры», как бюст Адольфа Гитлера, вытопленный из чистого свиного сала, и голова Геринга – ну как живая! – слепленная опытным мастером из почечного жира баранов. Хотя это искусство и вполне съедобно, но Человечество переварить его не смогло. За это я уважаю Человечество, к которому имею честь принадлежать…
Столкновение ситуаций в истории – не редкость. Когда Гитлер готовил нападение на нашу страну, из книжных магазинов Берлина вдруг исчезли книги о войнах с Россией – генералы вермахта засели за работу. Их занимали судьбы войн прошлого, вообще закономерность борьбы с Россией. Но вот фашисты треснулись башкой в стены московские – и большим успехом среди них стали пользоваться мемуары Коленкура о походе Наполеона в 1812 году. Теперь гитлеровцы – по Коленкуру! – пытались разгадать свою судьбу в глубоких снегах России.
Но вот грянул 1944-й – и Гитлер схватился за Фридриха.
Фюрер лихорадочно листал книги этого короля, пытаясь найти в них разгадку «везения» Фридриха в Семилетней войне. И скоро Гитлер на весь мир закричал о чуде.
Немецкий историк коммунист А. Абуш в своей книге «Ложный путь одной нации» пишет: «История немецкого народа – это история народа, насилием превращенного в народ политически отсталый». Действительно, и всякие чудеса, и «белые дамы», и указующие персты, и знамения свыше – все это мы разыщем в арсеналах немецких как идейное оружие германской нации. Теперь Гитлер вбивал в головы подданных версию чуда, которую сам не выдумал, а просто спер из мемуаров «старого Фрица». И отныне в «Вольфшанце» (так называлась «волчья яма» Гитлера в Восточной Пруссии) книги короля не сходили со столов германской ставки.
– Чудо спасет Германию! – вещал Гитлер. – Верьте в меня, как предки ваши верили во Фридриха, и я принесу вам чудо…
В самом деле, Фридриха от катастрофы спасла смерть Елизаветы. Вильгельм II тоже ожидал чуда, и ему повезло: в 1918 году он дождался «чуда» революции, после чего династия Гогенцоллернов на веки вечные была лишена короны. Ну а… Гитлер?
Когда советские войска уже дрались на подступах к Берлину, радио разнесло по миру печальную весть о смерти Рузвельта, этого прогрессивного президента США. Казалось бы, вот сейчас и возникнет та ситуация, которая спасла когда-то Фридриха, а теперь спасет Гитлера… Нельзя описать всей радости, которая царила при этом известии в бункерах ставки фюрера. Все ходили как помешанные, хлопали пробки бутылок. Но объединенные нации разломали фашизм – вместе со всеми его «чудесами».
* * *Фридрих снова заиграл на своей любимой флейте.
– Небо прояснилось! – воскликнул король. – Morta la bestia, morto il veneno…
– Какой прекрасный дуэт, – отозвался из Петербурга новый император, подыгрывая Фридриху на своей дурацкой скрипице.
И началась чудовищная пляска на свежих могилах русских героев. Один из первых приказов Петра: прекратить военные действия противу прусской армии.
Как нежные любовники, они вступили в интимную переписку.
Петр III писал Фридриху на больших листах серой бумаги, безграмотно и без единого знака препинания. Почерком крупным – почти детским. На том плохом французском языке, который нельзя понять глазами, а можно лишь воспринять на слух.
Фридрих отвечал Петру III на маленьких листочках тоже серой бумаги, грамотно, но тоже без знаков препинания. И почерком бисерным – словно капризная дамочка. На прекрасном французском языке поэта и ученика Вольтера.
– Добрый брат Петр… – летело в Петербург.
– Добрый друг Фридрих… – отзывалось в Берлине.
Граф Шверин, взятый в плен при Цорндорфе Григорием Орловым, из плеянного стал послом прусским в Петербурге. Самый любимый дипломат императора!
Шверину как-то встретился Орлов, и пруссак похвалился:
– А тебя, Гриш-Гриш, почему послом в Берлин не назначат?
Ответ Григория Орлова надобно высекать на камне, ибо бумага таких слов не выдерживает. Иван Шувалов, видя, что национальное дело России поругано, готов был возглавить заговор против Петра, но разведка Фридриха в России быстро сработала, и Шувалов был сослан. Конференция – за ее патриотизм! – была разогнана, вместо нее Петр образовал Комиссию, где вершили дела два новых фельдмаршала – принц Голштейн-Беккский и принц Георг Голштинский, которому русские уже успели холку намять еще при Гросс-Егерсдорфе, когда этот маршал служил в войсках Пруссии. Вообще тогда в Петербурге творилось что-то немыслимое. В русской гвардии ввели форму прусскую. Говорили, что гвардии совсем не станет в России, – заменят голштинцами. Лейб-кампания Елизаветы была уничтожена. На берегах Невы появились офицеры Фридриха.
– Зачем они тут? – недоумевали петербуржцы.
– А затем, – пояснил сам Петр, – что всю дурацкую русскую армию надобно переучивать заново. Вы слышали? Я вас всех переучу на свой лад. Вот и благодарите Фридриха: он так добр, что шлет нам учителей.
– Мы таких учителей бивали! – ревели гвардейские казармы…
Екатерина потирала сухонькие ладошки. Нервничала. «Так, – рассуждала она, – отныне все, что бы ни делал этот ублюдок, пойдет мне на пользу. И все – во вред ему же!»
В начале апреля молодой императорский двор после погребения Елизаветы переехал в новый Зимний дворец – дивное создание Растрелли, которое и поныне украшает наш сказочный город. Петр самолично распределял – кому где жить. Главные апартаменты захватила Лизка Воронцова. А Екатерину, хотя и была она императрицей, запихнули в самый дальний конец дворца. Она не огорчилась. «И это хорошо!» – радовалась Екатерина…
Фридрих на подмогу Шверину выслал в Петербург своего опытного дипломата – барона Гольца.
– Послушай, Гольц, – сказал ему король, – мне от тебя в России немного и надо… Хочу сущей ерунды! Всего-навсего, чтобы моя политика была политикой всей России!
Гольц напомнил о Пруссии, входившей в состав России, и Фридрих долго трещал по столу пальцами, выбивая марш потсдамских гренадеров.
– Я уже думал… – признался он. – Померанию с Кольбергом русские наверняка вернут нам. Но они, несомненно, оставят за собой Пруссию… Пруссию мы потеряли навсегда.
