На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Фёдор Фёдорович Тютчев
Такие и подобные мысли вихрем проносились в мозгу княгини, пока резвые кони бойко несли их по пыльным широким улицам слободки. На каждом повороте и перекрестке Колосов высовывал свою голову из кареты и коротко отдавал приказания: направо, налево, прямо. Кроме этих слов, он за всю дорогу не проронил ни одного звука, но сердце его усиленно билось; карета была узкая, так что он невольно принужден был почти касаться своим боком Элен. Никогда она не сидела так близко к нему, никогда ее лицо не было на таком коротком расстоянии от его собственного. Он чувствовал теплоту и благоухание ее роскошного тела, слышал легкое дыхание ее груди, туго стянутой корсетом. Казалось, нельзя быть двум людям более близко друг от друга, чем были они, и в то же время огромная пропасть разделяла их. Причина этой пропасти была не его помолвка с Аней, эту причину он признал бы законной, а нечто другое, неуловимое и в то же время глубоко оскорбительное. Если бы он и не был чьим-либо женихом, он никогда бы не мог обнять это стройное тело, прижаться своими воспаленными губами к этой на диво выточенной белой и упругой шее, над которой так причудливо завиваются прихотливые завитушки золотистых, тонких, как самый дорогой шелк, волос.
— Вот и приехали, — отрывисто сказал Колосов и, в последний раз высунувшись из окна, показал кучеру на небольшой домик, стоявший на отшибе, среди густой зелени окружающих его, но не к нему принадлежащих садов. Сады эти, за каменными высокими заборами, тянулись двумя параллельными зелеными, густо заросшими четвероугольниками, образуя между собой длинный узкий переулок, на конце которого, на небольшой полянке, стояла веселенькая и чистенькая хатка. Переулок был узок, так что кучер затруднился въезжать в него с каретой, запряженной тройкой. Пришлось вылезать из кареты и идти пешком.
По наружному виду домик Секлетеи ничем не отличался от прочих домов слободки. Те же крошечные, почти квадратные окна с почерневшими рамами, такое же крылечко с навесом и низкие двери с высоким порогом. Стены, чисто выбеленные известкой, весело блестят на солнце под соломенной почернелой крышей, на которой весело воркуют голубки. Только отсутствие неизбежного при всяком доме огорода и традиционных подсолнечников придает хижине Секлетеи какой-то своеобразный, вымороченный вид. Кругом неё голо, хоть шаром покати, нет никаких пристроек: ни хлевушка с ночующей в нем коровой, ни курятника с заботливыми наседками, писклявыми цыплятами и всегда готовым на драку бойким петухом. Даже сарая нет, где у каждого обывателя вы непременно встретите разобранный тележный ход, опрокинутые полозьями вверх салазки и пришедшее в полную негодность, но для чего-то сохраняемое колесо. Всего этого нет вокруг домика Секлетеи, и он стоит одиноко, как часовой, на ровной, поросшей мелкою травою площадке, зорко поглядывая своими крошечными стеклами.
Незнакомому человеку при виде такого, лишенного всяких пристроек, домика может показаться странным и даже непонятным отсутствие огорода, птицы и кормилицы-коровушки, но для тех, кто знает образ жизни Секлетеи, в этом нет ничего удивительного. Иначе и быть не могло. Секлетее не надо ни коровы, ни кур, ни огорода. Каждый день у нее прием болящих и ищущих узнать свою будущую судьбу, и так как в слободке деньги, особенно у более бедных ее жителей, вещь редкая, то в благодарность Секлетея получает полагаемый ей гонорар натурою. Поэтому-то в ее глубоком леднике вы всегда найдете груды всякой овощи, десятки кринок с молоком кислым и свежим, с простоквашей, сметаной и творогом; красивыми пирамидами подымаются крупные, отборные яйца. Скупые на деньги хозяйки на приношения натурой очень тароваты, памятуя, что ежели знахарка останется недовольной поднесенным ей подарком, то и колдовство ее не поможет, как бы оно следовало.
Когда княгиня и Колосов приблизились к дому, они увидели двух довольно своеобразных существ, сидящих один подле другого. Одно из них. был высокий, но весь сгорбленный и понурый старик в белой чистой рубахе, повязанной красной тесемочкой, пестрых портах и кожаных поршнях. Голова старика казалась чудовищно большой от густой копны седых волос, нависших на лоб и почти закрывавших все лицо, в свою очередь заросшее почти от самых глаз густою и прямою, как льняная пряжа, бородой. Старик сидел на завалинке, согнув спину и опустив голову, очевидно, разогревая на солнце свои старые кости. В нескольких шагах от него, но уже на земле, сидело другое существо: огромный серый пес с всклокоченной жесткой шерстью, которая на голове и на морде образовала нечто, напоминающее волосы и бороду. Благодаря этому, а главным образом особому выражению глаз, между стариком и собакой было какое-то даже пугающее сходство. При взгляде на лицо старика невольно представлялась умная, суровая, недоверчивая морда пса, густо обросшая серыми космами, из-под которых светились странно-проницательные глаза; но стоило лишь перевести свой взгляд на собаку, как в очертаниях ее морды начинали смутно проглядывать черты старческого лица с густой седой бородой от самых скул и прядями сивых волос, упрямо нависавших на глаза.
Увидя новоприбывших, собака медленно поднялась на ноги, отчего она стала ростом еще больше и внушительней, и умным, прямо человеческим взглядом посмотрела в лицо старику, как бы спрашивая его: как прикажет он поступить с неожиданными посетителями.
— Мы к Секлетее, — сказал Колосов, смело подходя к старику и трогая его за плечо. Вместо ответа тот мотнул рукой по направленно к дверям и что-то промычал, что можно было понять и за милости просим, и за пожелание провалиться сквозь землю.
Следуя указанию старика, Колосов, сопровождаемый княгиней, не без некоторого легкого тайного волнения переступил порог длинной и низкой комнаты, перегороженной в самом конце небольшой занавеской. У противоположной окнам стене был устроен обыкновенный татарский камин, сплетенный из мелких прутьев, а затем смазанный толстым слоем глины. Несмотря на жаркое время, в камине краснели подернутые пеплом уголья.
Против камина в большом мягком кресле сидела сгорбленная старуха с длинным желтым лицом, покрытым бесчисленным множеством морщин, и большими темными, пристально и как бы недоверчиво всматривающимися глазами. Длинный крючковатый нос старухи низко спускался к
