Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
3
В конце февраля 1919 года, ранней крымской весной, на рассвете в двухстах саженях от позиций партизан, еле заметная в сизом тумане, лежала большая цепь белогвардейцев. Они ночью тихо подобрались к вершине каменоломен и заняли позиции.
Дидов, узнав, что белогвардейцев около трехсот, сейчас же дал своему отряду приказ отойти к каменоломням.
Укрепившись у заходов, большей частью наверху хребта, партизаны располагали возвышенностью, которая господствовала над всей окружающей местностью и представляла хорошую природную крепость. Дидов понимал, что взять эту вершину не так уж просто.
Взошло солнце, туман начал исчезать, стали явственно видны лежавшие впереди неприятельские цепи.
И вот пулеметы белых огласили утреннюю тишину.
— Машинки чешут хорошо! — воскликнул Дидов, всматриваясь в цепи белых. — А цепь-то как идет! Юнкера, что ли?.. Вот бы положить их, обмундировка-то какая для нас была бы!
— Смелые! — отозвался Петька, заряжая винтовку.
Со стороны наступающих началась и орудийная стрельба.
Линия идущих солдат, как зеленая кайма, казалось, трепетно колыхалась на сером фоне холмистого поля. Солдаты, стреляя, обдавались дымком, как будто они стряхивали с себя пыль.
Недалеко, с правой стороны от Дидова, за бугром известняка, в линии цепи партизан грохнул выстрел.
Дидов резко повернулся в сторону выстрела. Он стиснул зубы, скулы резко обозначились. Петьке показалось, что он сейчас бросится туда и уничтожит того, кто нарушил порядок в залегшей цепи. По грохоту Петька определил, что выстрел был дан из обреза. Обрезы большей частью приносили сюда крестьяне. Цепь солдат, ускоряя шаг, приближалась.
— А ну, огонь по гадам! — рявкнул Дидов, точно в рупор. — Огонь!
— Огонь! Огонь! — понеслось по хребту, по обрыву, зияющему черными входами каменоломен. Казалось, что сами черные пасти подземелья издают крики.
Партизаны открыли прицельный огонь. Цепь белых сразу припала к земле, солдаты прятались за бугорки и камни. Послышались стоны раненых…
— Вот так их! Так вот и взять вам Дидова! Держи штаны покрепше! — задорно ликовал командир.
Белые поднимались, пробовали бросаться в атаку, но их опять встречал не совсем дружный, но зато напористый прицельный огонь партизан.
К вечеру белые, пополнив свои силы, снова пробовали атаковать партизан. Со стороны крепости послышался орудийный грохот.
— Глянь, как рванул!
— Прицельный огонь…
— Ерунда, нас не так обстреливали…
— Держись!..
Петька напряженно ловил фразы, вылетавшие из соседних окопов, вслушивался в грохот снарядов и ждал, что вот сейчас начнется то самое важное и значительное, что проверит его выдержку и мужество. Нет, пока не страшно… Пусть дадут команду — и он, Петька, готов рвануться туда, где ухают орудия и слышится все нарастающий гул наступающей пехоты.
Справа послышалась пулеметная дробь, ружейная стрельба усилилась.
— Наших атакуют!
В стороне взлетело громкое, многоголосое «ура».
По цепи пролетел приказ — второму взводу выйти к шоссейной дороге и уничтожить пулемет врага. Взвод одним рывком выскочил из окопа и, сгибаясь, бежал по грязному, усеянному обломками камня и щебёнкой полю. Петька с трудом поспевал за товарищами. Винтовка почему-то не повиновалась ему — то и дело задевала за кочки, за траву, за обломки камня.
Он не заметил, как поле, с которого они поднялись, осталось позади.
Взвод добрался до шоссе, и бойцы подкрадывались к холму. Легкий ветер шевелил бурьян. В стороне внезапно ударила пулеметная очередь, за нею еще, еще…
— У-ра-а-а! У-ра-а-а-а! — катилось по полю.
Пуля свистнула над самым ухом. Петька услышал тонкий, глуховатый звон, выругался, как полагалось настоящему бойцу, и продолжал бежать. Вдруг он ощутил тупой удар по ноге и упал.
Он уронил винтовку и обеими руками схватил себя за ногу. Ему казалось, что он зажимает рану, задерживает кровь. Ему было досадно, что это случилось так скоро, что он ничего не сделал и должен умереть… Но тут Петька увидел рядом с собой большой камень. «Значит, я ударился о камень», — подумал он, и ему стало стыдно.
— Гранаты! Бросай гранаты! — кричали впереди.
Петька слышал взрывы, крики, стоны, смутно различал двигавшихся людей.
— Ой-ой! — неистово закричал неподалеку раненый партизан.
Шумный подполз к нему, но неожиданно услышал рядом несколько выстрелов, треск старого бурьяна, шелест веток и понял, что кто-то торопливо пробирается мимо него.
— Эй, бандиты! Сдавайся, бросай ружья!
Петька быстро стал на колени, поднял винтовку и увидел двух перебегавших через полянку партизан. В одном из них он узнал Федьку-матроса, пришедшего с ним из города.
— Федька, назад! — крикнул Петька, вскакивая на ноги. За матросом бежали белогвардейцы в черной форме.
Он размахнулся и швырнул гранату.
— Ура!
Шумному преградил путь низенький, мешковатый белогвардеец. Он смело шел со штыком наперевес.
Петька растерянно остановился.
Из-за куста вынырнул Федька и громко крикнул:
— Коли его, гада!
Голос Федьки оглушил мешковатого белогвардейца, и он бросился назад, но зацепился за что-то, упал, выронив винтовку.
Миг — и Петька стоял над жалким и беспомощным унтер-офицером. Петька растерялся. Минуту тому назад он мог бы проколоть его штыком, пригвоздить к земле. Но эта минута уже прошла.
Вдруг сбоку раздался крик:
— Что смотришь? Коли! Вон еще бегут гады!
Петька закрыл глаза и воткнул штык в оцепеневшего унтер-офицера.
Услышав хруст и вскрик, Петька с силой выдернул штык и, охваченный страхом, побежал. Ему казалось, что унтер-офицер гонится за ним…
Взвод занимал новый рубеж. Наступала ночь. Тянуло прохладным ветерком.
Первый бой истерзал Шумного. Покидая курган, он хотел только одного — уйти скорей от этого места. Возвратившись в подземелье, Петька забился, как мышонок, в солому, мгновенно заснул и не слышал, как Федька говорил Дидову, что из Шумного может выйти неплохой боец.
Разбудил Петьку Мышкин. Он намеревался подбодрить парня, но увидел кровь и затревожился:
— Что у тебя? Ты ранен?
Петька схватился за ноги и стал рассматривать их.
— Да нет, у тебя вся шея в крови… Иди к фельдшеру на перевязку.
Лишь теперь заметил Петька, что фуражка его прострелена, что ноги покрыты синяками. Он покраснел от стыда: теперь вспомнил, что во время перебежки ударился о камень и решил, что пули перебили ему ноги.
От фельдшера Шумный вернулся бодрее. Рана придала ему уверенности. Товарищи встретили его хорошо и участливо спрашивали, тяжела ли рана, предлагали покурить,
Поздно ночью белые отошли, но на второй день снова возобновили наступление. На этот раз партизаны потрепали их еще больше. Понеся потери убитыми и ранеными, отстреливаясь, белые отступили к крепости.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Эти первые бои, окончившиеся поражением белых, произвели необычайно благоприятное впечатление на окружающие
