Наталья Иртенина - Нестор-летописец
— Князю слава, дружине — аминь, — пробормотал захмелевший отец Игнатий.
27
Молодой князь Мстислав Изяславич, проклятый киевским людом, умер в Полоцке, не просидев на княжении и четырех месяцев. С этой вестью в Чернигов прибыл киевский храбр Душило.
К княжьему терему он подъехал с попом Тарасием. Гул пира оповестил их о дружинном веселье еще у ворот детинца. Едва заглянув на двор и узрев скоморошьи глумы, Лихой Упырь повернул коня назад.
— Ты уж тут без меня, Душило. Как уладишь дело, обрящешь меня вон в том Божьем храме.
Он указал бородой на мощный каменный собор с пятью главами, напоминающий киевскую Богородицу Десятинную. Церковь эту во имя Святого Спаса поставил в своем граде храбрый князь Мстислав, брат великого кагана Ярослава, и сам же в ней упокоился. Была она так хороша собой, что даже храбр, к любому строению относившийся как к кровле над головой, залюбовался кирпичным узором и легкими арками, тянувшими храм в небо.
— Лепота! — сказал себе Душило и направил коня к терему мимо ломящихся от яств столов и младших кметей, нестройно орущих славу князю.
Челяди до приехавшего храбра дела не было. Пока пир — ленивым конюхам простор для безделья. Душило сам отвел жеребца к коновязям, обтряхнул с себя дорожную пыль и поднялся по наружной лестнице на гульбище.
— Здоровы будьте, княжи мужи!
Хоть и громко сказал, но мало кто расслышал. Храбр прошел мимо столов, сгребая с дороги путавшихся под ногами холопов. Затем широко встал посреди пирующей палаты и подождал, когда его заметят.
Не заметить мужа столь великих размеров, с огромным мечом за спиной и мощной булавой на поясе было невозможно. Князь Святослав моргнул раз и другой, пока не уверился, что сей муж не хмельной морок.
— Ты чей будешь, витязь? — с уважением спросил он, перекрикивая дружину. — Да как звать тебя?
— Звать Душилом и нынче я ничей, князь, — прогудел храбр и потянулся рукой к шее, на которой не было привычной гривны. Шум пира, словно прибитая дождем к земле пыль, помалу затих. — Был я в старшей дружине Изяслава Ярославича, а в последнее время служил сыну его Мстиславу, сидевшему в Полоцке. По воле Бога, а может, и иных богов, князь Мстислав помер…
— Старший сын Изяслава мертв?! — вскричал князь с плохо скрываемой радостью. — Какое несчастье для его отца и моего брата!
Душило испустил скорбный вздох.
— Изяслав, конечно, убит горем? Мстислава уже похоронили? Кого Изяслав посадит в Полоцке вместо него? — возбужденно забрасывал его вопросами черниговский князь.
— В Полоцке будет княжить Святополк Изяславич.
Святослав мрачно улыбнулся.
— Как бы не так. Этому против Всеслава не устоять… От чего умер Мстислав?
Храбр опять вздохнул и развел руками.
— Перед смертью жестоко маялся животом. В гробу тело сильно вспучилось и стало зело смердеть. С того и пошла молва, будто князя отравили.
— А его отравили? — быстро спросил Святослав.
— Я не травил и при сем не был. — В голосе Душила засквозила обида. — Князь же Изяслав топнул ногой и назначил виновным во всем меня. Из дружины прогнал. Ты, Святослав Ярославич, примешь к себе? Я служу не за страх…
— Погоди, — нетерпеливо перебил его князь. — Почему он возложил вину на тебя?
— Не уберег, — покаянно молвил Душило и повесил голову.
— Мда, — задумался Святослав. — Топать ногами мой брат умеет. Чего-чего, а этого у него не отнимешь. — Он повеселел. — Так ты оставайся у меня, храбр. Дел в Чернигове много, и для тебя сыщется.
— Благодарствую, князь, на добром слове. — Душило приложил ладонь к сердцу. — Только не один я. Со мной тут еще…
— Сколько б вас ни было, беру всех, — поспешил заверить Святослав. — Если все так обильны ростом и силой, как ты, мне и прочая дружина не понадобится. — Он огляделся по сторонам и засмеялся. — Шутка, мужи бояре.
— Так я говорю, со мной тут поп еще, — невозмутимо закончил Душило.
— Поп? Какой поп? — улыбка сползла с лица князя. — Зачем мне поп? У меня своих довольно. Еще и много будет.
Душило кивнул.
— Ага. Ну, прощай, князь. Опять же благодарствую, что выслушал, не прогнал.
Он развернулся и зашагал прочь.
— Стой, храбр! — всполошился Святослав. — Эй, не выпускайте его!
— Без моего Лихого Упыря я у тебя, князь, не останусь, — коротко объяснил Душило. Путь ему преградили сразу пятеро безоружных дружинников, небыстро и некрепко вставших на ноги.
Святослав обдумал его слова.
— А Лихой Упырь — это кто?
— Я же говорю — поп.
Дружина начала помалу вновь гомонить. Имя попа и тут подействовало волшебным образом, вызвав у всех радость.
— Да? — удивился князь. — Ну пускай остается. И ты тоже. Эй, мужи бояре! Дайте место моему новому дружиннику. Да поближе ко мне. Налейте ему самого лучшего меду.
Храбр шагнул к скамье. Бояре, и во хмелю не забывшие свою честь, скроили недовольные мины. Однако потеснились.
— А где ж твой поп? — проявил любопытство Святослав. — Хочу посмотреть на того, кто носит такое имя.
— Пошел погулять по твоему граду, князь. — Душило отпил меду и остался доволен. — Теперь его и не дозовешься.
Он отломил от туши вепря ногу. Княжьи мужи, забрызганные жиром, отодвинулись еще дальше.
— Ну а каков он из себя? — допытывался Святослав. — Страшен? Зверообразен? Буен? Не натворит ли дел в городе?
Душило подумал, как лучше ответить, с хрустом разгрызая вепревину.
— Ну, в общем, он как я. Тихий. Добрый.
От хохота дружины сотряслись столы вместе с яствами.
Князь утер выползшую от смеха слезу, повернулся к Яню Вышатичу:
— А что, воевода, возьмешь в полюдье тихих молодцев — Душила и Упыря?
— Возьму, князь, — ухмыляясь, ответил старый боярин и потянул руку за утиральником, — авось да сгодится в походе их доброе смирение. Священник же весьма кстати будет в дружине.
— И тебе благодарствую, воевода… — отмолвил храбр, глядя за спину боярину.
Отрок, подавший воеводе утиральник, низко нагнул голову и повернулся боком. Затем полез под стол, потеряв там что-то.
— …коли не шутишь, — договорил Душило.
Он вдруг чему-то обрадовался, налил полную чашу меда и, подняв ее высоко, грянул:
— Князю слава, дружине — честь!
…Зажав ногу воеводы меж колен, сенной холоп стаскивал узкий сапог. На полу стояла бадья, куда другой холоп лил нагретую воду. На полице потрескивал светец, разгоняя сумерки. Боярин, чуть живой после двухдневного пира, полулежал на скамье, выложенной мягкими меховыми покровами. Вошла Марья с корчажцем в руках. Откупорив сосуд, она влила его содержимое в воду. По истобке разнесся запах мяты.
— Ступайте, — сказала она холопам. — Сама управлюсь.
Марья придвинула бадью к ногам воеводы, опустилась на пол и стала разматывать белые полотняные чулки. Заткнув обмотки себе за пояс, она закатала мужнины портницы до колен. Боярин осторожно опустил ноги в парящую воду.
— Утомился?
Марья обняла колени мужа, припав к ним щекой.
— Утомился, Марьюшка.
— Скоро ль в поход? — спросила она, и без того зная ответ.
— Через одну луну.
Боярин, любуясь женой, пропускал сквозь пальцы ее звенящие височные подвески с игравшими на свету каменьями.
— Буду ждать, — взгрустнула она.
— Ну иди, — легко подтолкнул ее муж. — Кликни Несду, если не спит еще. Умаялся поди тоже.
Отрок тотчас отозвался на голос боярыни в сенях. Появившись в истобке, он подавил кулаком отчаянную зевоту.
— Мне взять книгу?
— Не нужно. У тебя глаза слипаются, да и я стану пропускать мимо ушей. Ты слышал, что осенью я иду на сбор дани в северные грады? Так вот, тебя беру с собой. Походная выучка тебе пригодится. Ведь твой отец хотел, чтобы ты стал дружинником?
— Но я же… — пролепетал Несда.
— Я не даю тебе в руки оружие, — остановил его воевода. — Думаю, оно тебе ни к чему. Но ты должен узнать Русь. Как и чем она живет. Каковы ее земли, грады и люди. Ты не будешь холопствовать всю жизнь. Я первый не позволю тебе этого. Ты книжник. А книжник должен знать многое. И не только из книг… Ты что-то хочешь спросить?
Несда смущенно потупился.
— Это правда… те слова твои, боярин… про сына?
— Что ты мне как сын?
Воевода пошевелил ногами в бадье.
— Если б я отдал тебя князю, — сказал он после короткого молчания, — ты бы развратился на его дворе… Теперь ступай спать. Завтра сходи к стригалю, пускай обрежет тебе лишние космы.
Поклонившись, Несда побрел в сенную челядню. Зевоту как рукой сняло. «Какой же я книжник?» — недоумевал он, почесывая в нестриженых волосах, лезших на глаза. О книжниках он думал всегда так: они святые люди. Божьи избранники, которым Господь вручает котомку с семенами Слова. Они засеивают мир хлебом мудрости. Они создают книги!
