Казимеж Тетмайер - Легенда Татр
— Не было.
— Я всегда знал, что не было!
И Мардула бросился в объятия Кшися.
— Шимон! — тихим, дрожащим голосом окликнул Кшися Галайда, сидевший в углу.
— Чего?
— Значит, уж не пойду я боьше с волами в горы?
— Нет.
— Когда все зазеленеет?
— Нет.
— Когда в лесу птицы засвистят?
— Нет.
— Когда дятел застучит по сосне?
— Нет.
— И бела по ветвям запрыгает?
— Нет.
— Когда по небу пойдут белые облака, а овцы зазвенят в загонах колокольчиками?
— Нет.
— Когда пастухи будут играть в горах на свирелях, а пастушки петь песни?
— Нет.
— И костра разводить не буду?
— Нет.
— И не буду больше никогда в траве лежать среди желтых лилий и щавель жевать?
— Нет.
— И черники да брусники не буду есть?
— Нет.
— И на небо не буду больше глядеть лежа на спине да солнышке греясь?
— Нет.
— И не пойду больше куда хочу, когда захочу?
— Нет.
— Меня, значит, что-то держит?
— Да.
— Меня?
— Тебя.
Галайда, до тех пор говоривший жалобно, как дитя, вдруг зарычал и кинулся к гладкой железной двери, у которой изнутри не было даже засова. Не за что было ухватиться, чтобы попробовать открыть, — и после нескольких тщетных попыток Галайда стал биться об нее огромным своим телом. Загудела вся камера, но дверь даже не дрогнула. А Кшись кричал:
— Бартек, да сядь ты, перестань, ведь ты себе нутро повредишь!
— Бартек, сядь! — кричал в свою очередь Мардула. — Все это ни к чему! Я знаю!
Галайда колотил в дверь плечами, грудью, коленями и, наконец, отошел от нее, бормоча:
— Сильнее…
— Бедняга, — сказал Кшись. — Думал, что сильнее его на свете ничего нет. А глядь — есть. Нашлось. Железная дверь.
— Сильнее меня, — повторил Галайда.
Он смотрел на дверь с каким-то почтительным удивлением.
— Видишь, Галайда, — сказал Мардула, — так, должно быть, и тот медведь шептал под Криванем, которого ты из капкана высвободил. Капкан тоже сильнее его был. Ты ему сказал: «Страшна неволя», — а и не думал, что сам в нее попадешь.
— Не думал, — прохрипел Галайда.
— И сжалился ты над ним, хоть был это всего-навсего глупый зверь. А над нами никто не сжалится… Ох, не сжалится…
— Да, не чаяли мы, что сюда попадем, — горевал Кшись.
А Мардула воскликнул:
— Видишь, Бартек? Скачет медведь твой по лесу, вспоминает тебя… и неволю свою…
— Неволя! — прохрипел Галайда.
И вдруг он отскочил от стены, у которой стоял, нагнулся, наклонил голову, разбежался, сделал огромный прыжок и, с треском выломав решетку, половиною тела застрял в окне.
Кшись с Мардулой сначала остолбенели. Наконец Кшись, видя, что произошло, весело крикнул:
— Бартек!
Галайда не отвечал. Кшись окликнул его еще раз:
— Бартек! Ну и молодец! Еще такого молодца не бывало! Высоко там?
Галайда молчал.
— Обеспамятел! — сказал Мардула.
— Не диво! Давай стащим его.
Они вытащили Галайду из окна, он бессильно повис у них на руках.
— Бартек! — крикнул Мардула.
Из-под волос Галайды текла кровь.
— Голову разбил! — с ужасом воскликнул Кшись.
— Нет, башка цела, — сказал Мардула, ощупав голову Галайды под волосами. — Только кожу рассек.
Они положили его на пол. Галайда лежал неподвижно.
— Помер, — сказал Мардула. — Убился!
— Убился, — сказал и Кшись, кивая головой. — Такой сильный мужик!
— Смерть сильнее.
— Бартек! — вдруг завопил Кшись, тряся Галайду.
Но Галайда был недвижим.
— Убился, — повторил Кшись с бессильной тревогой. — Насмерть…
— Жалко его! Я его страсть как любил, — вздохнул Мардула.
— И я! — Кшись разрыдался. Заплакал и Мардула над огромным трупом.
— Бартусь, Бартусь! Кабы чуял я наперед, что убьешься, не звал бы тебя с собою! — рыдал Мардула.
Кшись скоро перестал плакать и сказал:
— А решетку он выломал.
В один миг перестал плакать и Мардула.
— Верно, — сказал он, — выломал.
— Можем бежать.
— Можем…
— Солнце только восходит. Все еще спят.
— Так мы, значит, здесь со вчерашнего полудня?
— Ну да, спали, потому что пьяны были.
Мардула рванулся, как кабан.
— Бежим!
Кшись подошел к окну и выглянул наружу.
— Никого нет. Под стеной вода. Это река Ваг. Кажись, она не больно глубока. Только высоко прыгать. Сажени три будет.
— Хоть бы десять!
— Положим его как следует, — сказал Кшись, — чтобы знали, что он был человек крещеный и что его здесь никто не убил, а он сам.
— Живей! Живей! — торопил его Мардула.
Кшись сложил руки Галайды на огромной груди и закрыл ему глаза.
— Будь здоров, брат! — сказал он, пожимая ему руку.
А Мардула высунулся уже в окно, спустил ноги и прыгнул.
Кшись поглядел ему вслед: он упал в реку, погрузился в воду по шею и стал на ноги.
Кшися охватил страх, но Мардула подавал руками знаки, чтобы он поторопился. И вот он вылез в окно, помянул матерь божию да Бырку — и прыгнул.
Он шлепнулся в воду рядом с Мардулой, погрузился в нее с головой, но Мардула, схватив его за ворот, потащил к берегу. Они кинулись в лес за рекой и побежали.
Бежали долго, наконец Кшись запыхался и проворчал:
— Легче, а то я так не могу.
Мардула немного замедлил свой бешеный бег, а Кшись бормотал:
— Славная бы из тебя блоха вышла, Франек… Либо козел… Когда помрешь, будешь с чертями на досуге по воскресеньям взапуски бегать по пеклу… Ведь ты туда попадешь за солтыса из Кальварии.
Они опять побежали, пока Кшись не запротестовал:
— Стой! Мы и так далеко убежали! Ты меня уморишь!
Остановились. Кшись тотчас уселся на корни бука. Он помолчал, посопел, а потом сказал:
— Жаль Бартека! Настоящий человек был! И добрый.
— Жаль, — отвечал Мардула. — Мне его до конца жизни жаль будет.
— И мне. Только знаешь, кабы не он, мы бы оттуда не вышли.
— Да как же выйти? Ни за что на свете! Этой решетки трем здоровенным мужикам не выломать. Я как за нее схватился, сразу это понял.
— Висели бы мы…
— Еще бы! А сначала нас бы избили! Чуть живых повесили бы!
Кшись вздрогнул и повел плечами.
— Хорошо, что он с нами был.
— Истинно, милость божья! Нам отца родного послал господь в этом Бартеке.
— Да. Бога надо благодарить, что его вместе с нами заперли.
— И что башка у него была, крепкая. Дерьмом не выбил бы решетку.
— Да. Слава богу, что мы здесь!
— Освободились.
— Э, — весело сказал Кшись, помолчав, — и подивятся же они, когда его одного найдут!
— Верно, что подивятся, сукины дети! Ведь три виселицы готовили!
— Пускай меня ищут теперь, когда я тут! А куда же мы теперь пойдем?
— К Яносику. Отыщем его! Он мужиков по дороге не сеет: все вместе идут. Вернемся за реку, да только подальше. У меня словно крылья выросли.
— Черти тебя из штанов вытряхнули! А я вчера в корчме так нализался, что еще не в себе. Посидим маленько. Гнаться за нами никто не будет, потому что мы следов не оставили. Подумают, что в реке потонули, когда из окна выскочили. Да и труп Галайды их хоть на четверть часа займет, когда его найдут: гадать будут, что случилось.
— Надо прямо сказать, Шимон, нас господь бог хранит, — заметил Мардула. — Кабы не сотворил он Галайды, не быть бы нам здесь — нас бы обязательно повесили.
— А то как же!
— Просто чудо, до чего мне везет! — продолжал Мардула. — Никому так не везет! И денег добыл и из беды вышел. И дукатов этих с собой не взял, только два. Два истратил, а штук сорок оставил у матери, в Ольче. Красивого человека и господь любит. Только знаете, Кшись, не сказывайте людям, что Галайда меня ручищей своей опрокинул. Ведь этого и не было. Я сам споткнулся, вот и все. Я бы ему не дал наземь себя повалить.
— Э, — сказал Кшись, — жалко его. Я бы его женил. Ей-богу! Играл бы у него на свадьбе, и выпили бы мы…
А Мардула ораторствовал:
— Не беспокойтесь, господь бог знает, что делает! Ведь ему до судного дня стыдно было бы, кабы он позволил меня повесить каким-то липтовским оборванцам! Это раз. А другое — любо ему глядеть на меня, все равно как на цветок. Ну, однако, побежим дальше.
— Только не так быстро. Очень уж печет! Этакая жарища! — отвечал Кшись.
Яносик Нендза Литмановский, засунув руки в разрезы штанов и вытянув вперед ноги, сидел в золоченой зале каштелянского замка в Градке на кресле, обитом красным бархатом, за ним, опершись на чупаги, стояли его друзья: Гадея, Матея, Войтек Моцарный и старый седой Саблик. А перед ним стоял бледный, испуганный каштелян, барон Иво Саланьи; от ужаса руки его бессильно повисли.
— Ваша милость, вельможный пан граф, попрошу дать ключи от казны, — вежливо сказал каштеляну Яносик.
