Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
Архаров прямо взмок, читаючи. Очень он не любил сего занятия, а Левушки рядом не случилось.
– Весьма просто, – сказал, забирая бумаги, Шварц. – И, сколько я знаю народный русский характер, весьма похоже на истину: коли его посылают сделать нечто обязательное, пойти и напиться на все имеющиеся деньги.
Архаров вздохнул – он чаял найти более занятные хитросплетения. Почему-то после розыска ему именно хитросплетений в будничных трудах сильно недоставало.
Едучи с Лубянки, он решил сделать небольшой крюк и убедиться, что отпущенный Шварцем для покаяния Устин не сбежал, а сидит дома. Вдоль стены Китай-города он, сопровождаемый четверкой преображенцев, доехал до Варварских ворот и совсем было собрался углубиться в переулки Зарядья, как обнаружил свою пропажу у стены Варварской башни.
Устин каялся неожиданно буйно. Хотя всадникам и в епанчах поверх мундиров было не жарко, дьячок сидел в одной лишь рубахе и босой. Но не всякий мимоидущий обыватель понимал, чего от него хочет этот странный человек, навзрыд именующий себя недостойным милости и извергом рода человеческого, однако же протягивающий руку за подаянием.
Похоже, Устин и голодал нешуточно – его обычная округлость начала сходить с тела.
Архаров подъехал поближе.
– Устин, кончай дурью маяться, – сказал он. – Простынешь, подхватишь горячку. Иди лучше в храм грехи замаливать. Все равно тебе тут никто ничего не подаст.
– Я не достоин быть в храме Божием, – отвечал Устин.
Архаров только рукой махнул и поехал прочь.
Наконец в один прекрасный день прошелестела из уст в уста новость: похоже, гвардию собираются отправлять обратно в Санкт-Петербург! Это был подлинный праздник, офицеры ожили, Матвей примчался их поздравлять и напоил Бредихина до того, что оба были обнаружены в леднике спящими. Как не поймали горячку – одному Богу ведомо.
Вечером Никодимка, которого Архаров уже терпел почти без взлетов срамного красноречия, заглянул в гостиную и сообщил, что их милости Николаи Петровичи ожидаются на улице их милостями подпоручиками Тучковыми, а почему на улице – того он знать не может.
Велев Фомке взять фонарь, Архаров вышел. За ним поспешил и Никодимка.
Оказалось, у мортусов хватило наглости под покровом ранней темноты дойти от Зарядья до Остоженки. Они ждали Архарова в том переулке за особняком, который в народе все чаще называли теперь Еропкинским. Встали мортусы подальше от особняка – чуть ли не на углу Пречистенки. С ними почему-то был и Саша Коробов. А впереди стоял Левушка Тучков.
Архаров посмотрел на них – и ничего не сказал.
– Послушай, Архаров! – не просто обычным своим звонким, а прямо звенящим голосом объявил Левушка. – Что-то надобно предпринять! Нельзя их возвращать в тюрьму!
– А что тут предпримешь… Я не суд, отменять судебные решения не могу. Хотел бы, а не могу.
– Можешь!
– Ты умом тронулся, Тучков. Поди, сунь башку в холодную воду.
Левушка собрался было выпалить еще какую-то нелепицу, но удержал Клаварош, стал ему что-то успокоительное толковать по-французски.
– Я уже говорил о вас с его сиятельством, – сказал Архаров мортусам. – Имеется сильное противодействие в лице его превосходительства господина Волкова. Сейчас толковать об этом бесполезно. Не время.
– Как мародеров ловить – так время! – возразил буйный Левушка. – И как убийц митрополита брать – так время!.. Архаров, ты же можешь! Он же тебя послушает! Ты ему убийцу сыскал!..
– Говорил уже, – буркнул Архаров. – А то ты не знаешь… И про Устина Петрова говорил.
– И что сказал?
– Что сидит у Варварских ворот с прочими нищими, набирается там блох и святости, совсем отощал. Ты его видел?
– Мы с Коробовым ему поесть носили, так прочей нищей братии роздал, – доложил Левушка. – И что же граф?
– А ничего. Не до нас ему. Он уж душой в Петербурге, сам знаешь в чьей компании. Пойдем, – сказал Левушке Архаров. – Шастаешь Бог весть где, тебя сюда не для того посылали. А вы, молодцы, тоже ступайте. От того, что вы допоздна тут шататьтся станете и вас, Боже упаси, признают, никому лучше не будет.
– Сам ступай, – огрызнулся Левушка. – А я – с ними.
– Не валяй дурака, Тучков. Гони их на бастион и дай им выспаться. Им за работу браться. Не поедешь ведь ты заместо них на фуре с крюком.
– Поеду!
Архаров вздохнул – коли Тучков заупрямится, лучше не тратить слов и оставить в покое. Точно то же было, когда часами лупил по клавикордам. И примерно то же – когда поселился в зале у полкового фехтмейстера.
– Пойдем, Сашка, – позвал он Коробова.
Но и тихоня Коробов воспротивился – меленько так помотал белобрысой головой и остался с мортусами.
Все они смотрели на него и ждали.
Тогда Архаров встал против этой шалой братии, расставив крепкие коротковатые ноги, и внимательно, сколько позволял вечерний полумрак, вгляделся во все лица, кроме разве что изуродованной Ваниной хари – тот уже напялил колпак с дырками для глаз.
Ничего себе приятное общество…
Федька – нечаянный убийца.
Клаварош – мародер.
Тимофей. Сказывали, грабитель с большой дороги. Похож.
Никодимка?.. Сожитель-то чего вдруг среди колодников замешался?.. Хотя Марфин сожитель кем угодно оказаться может, на то она и Марфа.
Демка. Шварц утверждал, что бывалый вор, по-байковски – клевый шур.
Тот сивый мортус, что так бешено дрался в ховринском особняке. Сергейка Ушаков?
Другой, беловолосый, – три клейма на щеках и на лбу, три буквы в вершок высотой, образующие слово «ВОР». Чкарь, или как его?
Ваня. Каторжник. Совесть, по мнению Шварца, чернее преисподней.
Рыжий Яшка-Скес. Умелец по карманной части.
Кругломордый Михей Хохлов – взят за ограбление церкви, не более, не менее…
Харитошка-Яман, тоже, видать, грешник препорядочный.
Все они дрались в ховринском особняке, как черти. И себя не щадили.
Архаров подумал и хмыкнул.
Сегодня днем прибыли петербуржские депеши, и Волков проговорился, что государыня ласково писать изволила. Может, граф по такому случаю, поверив, что ее благосклонность возвратилась, на радостях выслушает наедине и скажет разумное слово?
– Тучков, пойдешь со мной к графу, – вдруг решил Архаров. – Башку пригладь, смотреть тошно.
– Ин ладно, – почуяв в голосе старшего товарища некую перемену, однако все еще показывая упрямство, отвечал Левушка.
Они пошли рядом, не разговаривая, как обычно, а сердито глядя себе под ноги.
Вдруг Архаров обернулся.
Мортусы шли следом. На почтительном расстоянии – но шли. И тоже, кажется, молчали.
Архаров вдруг разозлился – да ведь они просто вымогают у него помощь! Резко повернулся, готовый заорать и разогнать дурацкую процессию ко всем чертям. И понял, что никуда они не денутся. Растают во мраке, а потом бесшумно соберутся и опять пойдут следом. Больше-то им надеяться не на кого.
– Мать честная, Богородица лесная… – проворчал он, мучительно осознавая свое бессилие. И, сколько мог, ускорил шаг.
Ему показалось, что, куда бы он теперь ни устремился, эта свита потащится за ним – хоть пешком в Санкт-Петербург, и деваться от нее уже некуда – в монастырь разве, так и туда проникнут и будут плестись следом, глядя с надеждой в покрытую рясой архаровскую спину…
Так дошли почти до парадного крыльца, где горели многие фонари, толпились лакеи, курьеры, стояли чьи-то кареты, подъезжали и отъезжали всадники. Мортусы провожали, сколько могли, не выходя на свет. Левушка, не говоря ни слова, отстал и остался с ними. Архаров хмыкнул – вот ведь упрямая чучела…
– Ну, молитесь, – приказал он, взойдя по ступеням и обернувшись. – Господь велик – может, коли смилуется, я вас, дураков, в люди выведу.
В коридоре перед апартаментами Орлова Архаров встретил Волкова, идущего от графа. Орлов, возможно, был у себя один. Это обнадеживало.
Архаров приказал доложить о себе.
– С чем пожаловал, господин сыщик? – весело спросил граф. – За полковничьим чином? Считай, он у тебя в кармане!
– С прошением.
– Ну, говори.
– Тут у меня люди остаются, которые со мной провели весь розыск, взяли убийцу митрополита и захватили банду мародеров.
– Опять? – спросил Орлов с явным неудовольствием. – Ты уж за них просил.
– Они честно служили.
– Опять за свое?
– Коли по закону – их вернут в тюрьму, – словно бы не слыша неудовольствия, уходя от графского взгляда, бесцветным голосом продолжал Архаров.
– Вернут, откуда взяли, – поправил граф.
– А коли по справедливости, – они свой грех искупили, – упрямо заявил Архаров.
– Вот тоже негодяйский благодетель сыскался! И куда ты намерен их девать? Может, в гвардию их определить? Под твое начало? – вопрос был поставлен жестко, тут бы и выпалить подсказанный Карлом Иванычем ответ, но Архаров промолчал.
По чести, он и сам не знал, на что употребить мортусов. Диковинную идею Шварца оглашать – на резкий ответ нарываться: мало ли, что было при императоре Петре, тогда, может, и каторжник попадался иной, более склонный к добродетели… Но, коли не будет иного выхода…
