Алекс Брандт - Пламя Магдебурга
Нашей армии незачем было больше таиться, и Паппенгейм подал сигнал ко всеобщему наступлению. Десятки труб со всех концов огромного лагеря протрубили атаку, от грохота барабанов задрожала земля. Но даже барабанный бой не мог заглушить победный глас, вырвавшийся из десятков тысяч глоток: «Иисус – Мария!», «Смерть лютеранам!», «Да здравствует кайзер!». Девять полков – двадцать семь тысяч солдат! – атаковали город со всех сторон. Черные и голубые стяги рвались над бегущими вперед колоннами, и даже Сатана, если бы он в тот день вздумал поднять свое темное воинство на защиту Магдебурга, не смог бы нам противостоять.
Друг мой, как жаль, что тебя не было с нами в тот день и ты не видел схватки, развернувшейся на улицах Эльбского города! Что это был за бой! Уверен, что любой придворный художник почел бы за счастье запечатлеть эти яростные и великолепные минуты. Красные перевязи и шарфы наших солдат, бело-зеленые нашивки магдебургской милиции, пробитые пулями флаги, алые кафтаны хорватов, блеск позолоченных офицерских кирас, брызги крови на белых стенах домов… Треск мушкетов был оглушительным, и казалось, будто сама земля трещит и раскалывается надвое. Воистину, в тот день берега Эльбы стали пристанищем бога войны!
Ты знаешь, я невысокого мнения о воинской доблести лютеран, и весь ход боевых действий – с начала богемской кампании до славных походов Валленштайна – полностью подтверждает мою правоту. Но в тот день наши враги-протестанты дрались, как звери. Каждый дом, каждый переулок, каждый подвал и каждое окно таили в себе смерть. Горожане палили в нас из арбалетов и аркебуз, швыряли камни, швыряли горшки с негашеной известью, которая разъедала глаза и забивалась в глотки. Прибегали они и к иным ухищрениям, довольно подлого свойства: стреляли нам в спину, притворялись мертвыми, чтобы затем пырнуть снизу кинжалом, выбрасывали на мостовую небольшие железные рогатки, которые калечили копыта лошадей. Хуже всего было то, что они прятались в домах, тогда как мы были у них на виду и потому представляли отличную цель для мушкетной стрельбы.
Продвигались мы медленно – известковая пыль и пороховой дым застилали глаза, трупы мешались под ногами. Поперек улиц были натянуты цепи, не дававшие хода кавалеристам. Из-за этих проклятых цепей мне самому пришлось спешиться и идти вместе со всеми вперед, как простому ландскнехту. Хотя стены и городские ворота уже полностью перешли в наши руки, Фалькенберг убит, а наместник захвачен в плен, сопротивление врага не ослабевало. Из десяти моих драбантов трое были убиты мушкетными выстрелами. Меня самого спасала только моя миланская кираса, в которой я по завершении штурма насчитал целых четыре вмятины.
То, что начиналось как бой, немногим позже превратилось в бойню. Я едва не оглох от всех этих криков, звуков пистолетной и ружейной стрельбы, барабанной дроби и лязга железа. Рутгеру, моему адъютанту, пуля выбила глаз. Штекхардта, лейтенанта из роты Зембаха, застрелили, когда он в сопровождении своих солдат бросился преследовать отступающего врага. Капрала Ди Марко облили из окна крутым кипятком, он упал и больше уже не смог подняться; лицо его превратилось в огромный слепой волдырь. Филиппу, прапорщику из роты Кессадо, раздробили мушкетным выстрелом руку; на следующий день Клаус, наш полковой цирюльник, отпилил ее по плечо.
Стоит ли после этого говорить, что никто из нас не был настроен к противнику миролюбиво? Разумеется, женщин и детей старались не трогать – хотя, случалось, что и они попадали под горячую руку, – но мужчин истребляли без жалости, невзирая на то, вооружены они или нет. Если лютеране пытались перегораживать улицы и устраивать баррикады, я высылал вперед латников, и их ясеневые пики расчищали нам путь; если кто-то стрелял по нам с верхних этажей, мои люди поджигали дом, в котором укрывались стрелки, и когда эти ублюдки прыгали вниз, спасаясь от пламени, то попадали кишками прямо на наши шпаги и наконечники алебард.
Ты знаешь, я требую от солдат дисциплины, и дисциплина эта сослужила нам добрую службу на залитых кровью улицах Магдебурга. В других полках солдаты разбегались в разные стороны в поисках добычи и женщин, разбегались, забыв о долге, забыв о том, что при любой осаде следует прежде полностью подавить сопротивление врага и только потом набивать карманы. В моем же полку все было не так – каждое мое приказание исполнялось незамедлительно и каждый, от латника до командира роты, знал свое место и свою задачу в бою. Рота Кессадо шла по левому краю, рота Зембаха – по правому, Грубер со своими людьми шел впереди, де Флери замыкал строй. Все мы были частями одного тела и ни на минуту не теряли друг с другом связи. Если мне требовалось отдать распоряжение кому-то из ротных, это занимало не больше пары минут. И как бы сильно и яростно ни сопротивлялись в тот день наши враги, мы перемалывали их оборону и уничтожали их, и на каждого убитого солдата из моего полка приходилось не меньше дюжины мертвых лютеран.
Армия – это дисциплина, ибо только дисциплина позволяет различным частям воинского организма взаимодействовать должным образом и добиваться успеха. Стрелки, пикинеры, мечники и кавалерия должны дополнять друг друга в бою, усиливать друг друга, бить в одну точку. Неважно, где ты сражаешься: в поле, в горах или на улицах вражеского города. Отряд твой всегда должен действовать как один человек, не допуская минутной слабости, не позволяя врагу воспользоваться твоим просчетом или замешательством.
До поры до времени я не давал своим солдатам заняться поиском трофеев. Но разве из-за этого мы обогатились меньше, чем другие? Нет. Вся Соборная площадь была в наших руках, ибо мы добрались до нее первыми – и первыми сняли с нее свой урожай. При этом хочу заметить, что из всех отрядов, штурмовавших в тот день Магдебург, мой полк понес наименьшие потери. Когда мы оказались на площади перед Собором, солдаты, озлобленные упорным сопротивлением горожан, принялись избивать и колоть пиками всех, кто попадался под руку – всех подряд, невзирая на возраст и пол, – и стрелять по окнам Собора, и мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы прекратить этот беспорядок. Впрочем, никому из солдат я не стал назначать наказания. В любой схватке, когда на кону стоит твоя собственная жизнь и телесное здоровье, когда каждый мнится тебе врагом и всюду подстерегает опасность, тебя неизбежно охватывает ярость и ожесточение, и тогда твой гнев неизбежно падает на головы невиновных. Подобное происходит на войне всегда: ты не ждешь пощады к себе и сам тоже не щадишь никого.
В таких случаях все зависит от воли и умения командира. Я отдал приказ: взводу лейтенанта Кайльберта охранять Собор, не допускать каких-либо посягательств на святые стены и не чинить препятствий тем, кто пожелает за ними укрыться; всем остальным – обыскать близлежащие дома, выбить оттуда вооруженных лютеран, если таковые там еще остались, и набрать себе столько трофеев, сколько можно будет унести на плечах.
Захват площади проходил не так гладко, как я рассчитывал. Во-первых, приключилась стычка между моими людьми и двумя десятками хорватов, которые появились здесь некоторое время спустя. По счастью, во время этой стычки никто не погиб и дело удалось уладить миром. Вторым осложнением стал дом на дальней стороне площади – довольно красивый, с львиными мордами на фасаде. Лютеране засели там крепко, и поначалу моим людям никак не удавалось выбить их оттуда. Самым простым решением было бы поджечь этот дом и выкурить оттуда защитников – так же, как мы поступали во всех подобных случаях. Но я опасался, что огонь может перекинуться на соседние здания, в которых мы еще не успели собрать свою жатву. Решение скоро было найдено: я велел выкатить на площадь одну из тех пушек, которые притащили с собой люди де Флери. С первого же выстрела мы разнесли второй этаж дома, где прятались стрелки, и после захватили дом без всякого труда, перебив тех, кто еще оставался в живых.
Я нисколько не просчитался, выбрав местом пребывания моего полка область Собора и Нового рынка. Денег, украшений, золотой и серебряной посуды было собрано здесь столько, что пришлось разыскивать по всему городу телеги, куда можно было бы сгрузить все найденное. Немалый прибыток мы получили в качестве выкупа за богатых жителей города. Не думай, мы не захватывали заложников, на это просто не хватало времени. Дело было в том, что те из них, кто хоть что-то имел за душой, сами просили нас о защите, просили вывести их из Магдебурга прочь, туда, где они смогут чувствовать себя в безопасности. К моей защите прибегли около пяти или шести горожан, сейчас я не вспомню точно, и каждый предложил достаточную награду в обмен за собственную безопасность. Кто-то отдавал золотые браслеты и кольца, кто-то вытаскивал из тайников деньги. Одним словом, богатства Магдебурга стали вполне достойной наградой за тот риск, которому мы подвергали себя во время штурма. Но, увы, радость наша была недолгой. Примерно к полудню с востока налетел ураганный ветер. Он разнес пламя пожаров по всему городу, и нам пришлось покидать город в спешке, оставив на земле часть собранных трофеев.
