Михаил Каратеев - Карач-Мурза
Высказав это, Тохтамыш умолк и зашагал по комнате, изредка поглядывая на сидевшего на диване Карач-мурзу. Он понимал, что последнему нужно подумать, прежде чем принять решение, от которого будет зависеть вся его дальнейшаяя судьба.
Но Карач– мурза думал недолго. Он был молод и деятелен, любил жизнь, связанную с движением и борьбой, требующей отваги, ловкости и изощренной игры ума, теперь же -после целого года праздной и однообразно-спокойной жизни в Ургенче,– все это влекло его с обновленной силой. К тому же он искренне любил Тохтамыша, ценил его ум и способности и планам его сочувствовал. А если так, можно ли отказать в помощи брату и другу, не потеряв уважения к самому себе? – подумал Карач-мурза и тут же дал свое согласие.
Неделю спустя он и Тохтамыш, во главе сотни отборных нукеров, выехали в Самарканд.
Глава 50
По великом заговений с Москвы прибежа во Тферь ко князю Михаилу Иван Васильев, сын тысетского Вельяминова, со многою лжею на христианскую напасть. Се же писах того ради, понеже от толе возгореся огонь. Пермская летопись
Весною 1374 года умер в Москве старый боярин Василий Васильевич Вельяминов, по обычаю того времени приняв перед смертью пострижение и схиму. В течение последних семнадцати лет он занимал пост московского тысяцкого, и теперь все с любопытством ожидали, кого князь Дмитрий Иванович назначит на его место.
Должность тысяцкого была весьма важной: по своему значению, уступая лишь великому князю и митрополиту, он являлся третьим лицом в государстве и, за исключением Церкви и постоянного княжеского войска, все городское и окрестное население находилось от него в тесной зависимости. Он ведал сбором всех воинских ополчений и в то же время, будучи градоначальником Москвы, держал в своих руках суд и расправу над горожанами, распределение повинностей и сбор торговых пошлин. Все это создавало тысяцкому широкие и прочные связи с верхами всех городских сословий, а если он бывал честолюбив и стремился к власти,– позволяло ему приобрести такую силу, с которой вынуждены были считаться не только бояре, но и сам великий князь.
Разумеется, на эту должность могли претендовать лишь знатнейшие из бояр, и в Москве она, со времен Ивана Калиты, фактически сделалась наследственной, закрепившись в роду Вельяминовых. Только однажды, в княжение Ивана Ивановича Кроткого – отца Дмитрия,– назначения тысяцким добился боярин Алексей Хвост. Но вскоре он был убит, как полагают, не без участия Василия Вельяминова, который после того и принял этот пост.
Такое положение позволило Вельяминовым стяжать огромные богатства и вознестись очень высоко. Сам Василий Васильевич являлся ближайшим советником и доверенным лицом великого князя Дмитрия Ивановичаю. Его жена, боярыня Мария, была крестной матерью княжича Константина Дмитриевича. Брат его Тимофей Васильевич был окольничим Дмитрия и главным воеводой, а оба сына – Иван и Микула – ближними боярами, причем второй из них, будучи женат на старшей сестре великой княгини Евдокии Дмитриевны, доводился свояком самому государю.
Теперь, после смерти старого Вельяминова, многие ожидали, что тысяцким будет поставлен его старший сын Иван. Конечно, последний и сам был убежден в своем праве на это, ведь тысяцкими были и отец его, и дед, и прадед. Этим создавался обычаи, а на Руси обычаи часто приобретали силу неписаных законов. Но чувствуя скрытое недоверие к себе великого князя, а главное, понимая, что он стремится к единовластию и потому едва ли не попытается упразднить эту должность вовсе,– Иван Васильевич не очень рассчитывал добром получить ее от Дмитрия и делал ставку на его соперника в борьбе за верховную власть над Русью – великого князя Михаилу Александровича Тверского.
Все же сейчас, когда помер отец, у него возникла надежда на то, что князь Дмитрии не рискнет так круто порвать со стародавним установлением и, может быть, слегка ограничив а правах, все-таки назначит его тысяцким. Но прошла неделя, прошел и месяц,– тщетно Иван Васильевич набивался на глаза великому князю и даже исподволь заводил о том речь,– Дмитрий Иванович упорно не хотел понимать его намеков и сейчас же переводил разговор на иное. Наконец Вельяминов не выдержал и отправился к брату Микуле, прося его, на правах родства с государем, замолвить ему слово, а в крайности хоть вызнать – каковы его намеренья?
Микула Васильевич, искренне преданный Дмитрию и не одобривший в душе происков брата, принял поручение неохотно, но все же его выполнил. Ответ он принес неутешительный: на Москве больше тысяцким не бывать. Тогда Иван Васильевич решил оказать давление на Дмитрия, пустив в ход обширные связи своей семьи. Но среди бояр он встретил мало сочувствия, почти все они завидовали исключительному положению Вельяминовых и вовсе не были склонны его укреплять. Зато недовольное растущими пошлинами купечество, которому Иван Васильевич, в случае назначения его тысяцким, посулил всевозможные послаблении и льготы, почти целиком оказалось на его стороне. Этому способствовало и еще одно обстоятельство, на котором Вельяминов тоже искусно играл: для успешной и прибыльной торговли московским купцам нужны были открытые пути на Восток, иными словами, мирные отношения с Ордой, а Дмитрий Иванович последнее время их постоянно нарушал. Московское купечество в ту пору было уже хорошо организовано, и благодаря большим богатствам, сосредоточившимся в его руках, оно представляло собой значительную силу, которой не мог пренебрегать великий князь, особенно в периоды войн и смут.
Для того чтобы использовать эту силу наилучшим образом, именно такое положение нужно было теперь создать боярину Вельямипову. И общая обстановка в этом ему благоприятствовала; летом какой-то ордынский отряд учинил грабежи и насилия в Нижегородском княжестве, вследствие чего в Нижнем Новгороде произошло возмущение, во время которого было перебито около двух тысяч находившихся в городе татар, и в том числе Мамаевы послы. В скорой времени пришли вести о том, что Мамай готовится в поход, чтобы наказать нижегородцев, и это заставило Дмитрия Ивановича немедленно приступить к сбору большого войска.
Таким случаем не преминул воспользоваться Иван Васильевич: он тотчас же отправил гонца к Тверскому князю, извещая его, что Дмитрий лишь прикрывается нижегородскими событиями, а на самом деле готовит поход на Тверь. В заключение он советовал князю Михаиле не ждать, пока его противник закончит сборы, а первым ударить на Москву, где ныне у него имеется немало доброхотов, которые изнутри пособят взять город.
Получив эти известия, Михаила Александрович всполошился и, в свою очередь снарядив гонца к великому князю Ольгерду,– в надежде, что он и на этот раз не откажет в помощи против Москвы,– принялся спешно собирать войско.
Но одному ему ведомыми путями обо всем этом прознал московский боярин Федор Андреевич Кошка, давно подозревавший Вельяминова, и на обратном пути перехватил его гонца.
Гонец не знал, что было написано в грамоте, которую он отвез Тверскому князю, но и того, что он рассказал под пыткой, оказалось достаточно, чтобы выявить измену Вельяминова. В страшном гневе князь Дмитрий приказал немедленно схватить «вора», но, предупрежденный кем-то из своих сторонников, Иван Васильевич успел бежать в Тверь.
* * *– Сейчас вода течет на твою мельницу, Михаила Александрович,– говорил боярин Вельяминов Тверскому князю, поведав ему прежде обо всем, что произошло в Москве,– и ты этим пользуйся. Дмитрей хотя и готовит на тебя поход, а должен ныне оглядется на Орду,– не ударила бы ему в спину. Сам разумеешь, как Мамай-то распалился на него за дела в Нижнем! Стало быть, допрежь чем идти на Тверь, надобно ему как-то улестить Мамая. А это будет нелегко, особливо ежели мы сами не оплошаем.
– А что нам делать-то? Я так, вдруг, ударить на Москву тоже не могу: надобно собрать побольше войска, да и Ольгерд Гедиминович еще не готов.
– Ныне дело так повернулось, что малость обождать, пожалуй, и лучше: одно, что без помехи соберешь большую рать, а другое, что тем временем снова добудем тебе от хана ярлык па великое княжение. Это ведь тоже сила. С ярлыком ты перед Русью будешь в полном законе,– иду, мол, взять свое, а не то что позарился на соседскую вотчину! И при эдаком повороте не все удельные князья встанут за Дмитрея.
– Э, нет, боярин, знаю я уже Мамаевы ярлыки! Зазря продадут только деньги. Сперва я возьму Москву и Володимир,– тогда небось ярлык он и сам пришлет!
– Сейчас не то, что прежде было, Михаила Александрович. Говорю тебе,– Мамай на Дмитрия лют, как николи еще не бывал, и еще не так взъярится, когда мы ему доведем, В Нижнем побили татар по наущению Московского князя. Ты это на меня оставь. Есть у меня в Орде верный человек, сурожский гость, по имени Некомат. Было время, вызволил его из большой беды, и теперь он мне душою предан. Через него мы все это обладим в лучшем виде и ярлык тебе добудем без того, чтобы за него вдругораз платить. Разве что пошлем Мамаю два-три сорока бобров либо соболей в подарок.
