Сергей Максимов - Цепь грифона
– Здравия желаю, Александр Михайлович, – поздоровался он со звонившим из Москвы Василевским. – Так точно! У меня, – добавил он и красноречиво взглянул на Суровцева, – передаю трубку.
Суровцев взял телефонную трубку. Поздоровался.
– Доложите обстановку, – устало и спокойно потребовал Василевский.
– По нашим расчётам противник выйдет к означенному объекту атаки к утру сегодняшнего дня, – уверенно докладывал Суровцев. – С рассветом будет атаковать. В настоящее время налажено взаимодействие с истребительной авиагруппой Ленинградского фронта генерал-майора Жданова. С авиацией седьмой армии… Находится в полной боевой готовности вся авиация Волховского фронта. Приведены в боевую готовность суда Ладожской флотилии, находящиеся в Новой Ладоге. Сейчас в районе острова находятся в дозоре два судна. Большая часть судов флотилии по-прежнему занята в учениях. Считаю необходимым продублировать приказ Ставки командованию Балтийского флота и Ладожской военной флотилии через Наркомат Военно-морского флота. Имею все основания предполагать, что налицо недоверие к данным разведки.
Начальник Генерального штаба несколько секунд молчал. Напоминать вышестоящему начальнику о его недавнем согласии на проведение учений Суровцев не желал. Но и не сказать об этом не имел права.
– Такой приказ уже отдан, – проговорил Василевский, – командующий флотом сейчас на пути в Новую Ладогу. С ним командующий авиацией флота и командующий Ладожской флотилией. Ваше мнение о применении стратегической авиации? Моряки опять обращаются с такой просьбой.
– Считаю применение тяжёлых бомбардировщиков в данной обстановке нецелесообразным, – уверенно ответил Сергей Георгиевич.
– Почему? – прямо спросил Василевский.
– Погодные условия на Ладоге таковы, что даже штурмовой авиации будет трудно заходить на цели. Я вчера облетел остров на самолёте связи. Видимость почти нулевая. В условиях ожидаемого морского боевого столкновения бомбы полетят куда угодно, только не в цель.
– Тем не менее моряки настаивают.
Теперь молчал Суровцев. Он мог бы высказать своё мнение по поводу такой настойчивости. Стратегическая авиация, по его мнению, могла быть применена только в одном случае – в случае захвата острова противником. Чтобы потом выбивать его оттуда. Но сказать подобное – значило бы бросить незаслуженную тень подозрения на своих товарищей по оружию.
– Думаю, такая настойчивость – естественное желание считать свой участок фронта самым важным, – сказал Сергей Георгиевич.
– Руководителем всей операции назначен командующий флотом вице-адмирал Трибуц, – объявил Василевский, – но вы, как представитель Ставки, несёте полную ответственность за всё происходящее. До свидания.
– До свидания, – в свой черёд попрощался Сергей Георгиевич.
– Пригрозил? – спросил Мерецков.
– Предупредил, – уточнил Суровцев.
– В наше время разница небольшая, – со вздохом заметил командующий фронтом и подозрительно покосился на входную дверь.
Суровцев понял, о чём сейчас подумал генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков. Он подумал о Мехлисе. Каково было находиться рядом с ним Мерецкову, можно было только догадываться. Хотя, наверное, только он один и смог достаточно долгое время с ним работать. Уравновешенный, рассудительный Мерецков не был конфликтным человеком. Сталин его даже называл Ярославом Мудрым. За добрый и внимательный нрав в войсках у него было даже прозвище – Петрович. Неведомыми путями его сербский псевдоним времён гражданской войны в Испании попал на родину и превратился в прозвище. В Испании он был Петрович, на родине стал Петрович. Мехлис прозвища не имел. Сама его фамилия стала уже нарицательной.
Был ещё один неприятный факт во время этой командировки, связанный с Мехлисом. Командующий фронтом наотрез отказался в будущем принять под своё начало людей из Особой группы:
– Я год назад сам был арестантом, а вы предлагаете мне взять под своё начало не реабилитированных людей. И не за себя я боюсь. За них, – сказал он во время того разговора и, точно так же, как сейчас, опасливо посмотрел на дверь.
23 июня 1941 года, на второй день войны, Герой Советского Союза, тогда ещё генерал-полковник, Кирилл Афанасьевич Мерецков был арестован. Два с лишним месяца заключения он запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Едва сигнальщики острова Сухо заметили на западе большое скопление вражеских кораблей, как в воздухе жутко повис гул летящих снарядов. Разрывая шум ветра и штормового прибоя, проникая в серую, холодную завесу дождя и мокрого снега, вражеские снаряды достигли суши. Поднимая в воздух столбы воды и горячие, пронизывающие пространство осколки, взрывы на острове и вокруг него подавили шум штормовой стихии. Многочисленные попадания пуль из крупнокалиберных пулемётов в металлическую поверхность маяка воспринимались в общем грохоте уже как беззвучные. Рёв двигателей немецких истребителей, проносившихся над островом, был едва различим за громом обстрела.
Командир батареи старший лейтенант Иван Гусев, оглохший и получивший первое в этом бою ранение, принимал пугающие доклады подчинённых. Первыми попаданиями вражеских снарядов был разрушен командный пункт, сбито антенное устройство радиостанции и разбит дальномерный пост.
– Связь! Связь! – кричал и не слышал своего голоса старший лейтенант.
С этого момента связи гарнизона с большой землёй уже не было. Первые донесения о начавшемся бое были отправлены в эфир командирами дозорных кораблей старшими лейтенантами Каргиным и Ковалевским. Сторожевой МО-171 и тральщик ТЩ-100 под командованием этих командиров из досадной помехи быстро превратились для вражеской флотилии в серьёзное препятствие при высадке десанта. Несмотря на первые потери среди личного состава, три пушки батареи острова своим корабельным калибром показали, что остров отнюдь не желает становиться лёгкой добычей.
Ведя огонь без дальномера, по принципу артиллерийской «вилки» выстраивая прицел по соотношению недолётов и перелётов, батарея из предполагаемой мишени для стрельбы сама превратилась в немалую угрозу для противника. В первые минуты артиллерийской дуэли батарея потопила вражескую баржу и катер. Ни о каком безнаказанном расстреле русского острова не могло быть и речи.
Всё пространство радиоэфира над Ладожским озером было пронизано радиограммами и переговорами схватившихся в бою сторон.
– Товарищ генерал-лейтенант, – докладывал Суровцеву в штаб Волховского фронта командир отряда кораблей в Новой Ладоге капитан третьего ранга Куриат, – немцы атакуют Сухо. Сторожевик и тральщик дозора ведут бой с кораблями противника.
– Ваши дальнейшие действия, – как можно спокойнее проговорил Сергей Георгиевич.
– Выслал на помощь сторожевые катера МО-201, МО-205, МО-206. Сейчас из бухты выходят канонерская лодка и тральщики.
– Командование флота и флотилии знают о происходящем?
– Так точно!
– Как я понимаю, они где-то на подходе…
– Так точно!
Суровцев беззвучно выругался одними губами. «Вот оно пресловутое “ни два ни полтора” в своём зримом проявлении», – вспомнил он начальника штаба КБФ Ралля.
– Приказ прежний, – говорил он в трубку, – сковать действия кораблей противника до подхода главных сил!
– Есть! – коротко ответил капитан третьего ранга.
Потратив на переговоры с командующими авиации и авиагруппами больше двадцати минут, получив от них рапорты на исполнение приказов, Суровцев попросил связистов соединить его со штабом флота.
– Доброе утро, Юрий Фёдорович, – поздоровался он с начальником штаба.
– Здравия желаю, – сдержанно ответил вице-адмирал Ралль.
– Я своё обещание выполнил, – сообщил Сергей Георгиевич. – Авиация Волховского и Ленинградского фронтов, а также Седьмой отдельной армии – в небе. Что происходит у вас?
– Все группы кораблей Ладожской флотилии идут к Сухо. Мы тоже подняли свою авиацию. Правда, погода, провались она пропадом…
– Располагаете ли связью с командующим флотом?
– Связь неустойчивая.
– Понятно. Найдите способ довести полученную информацию до командующего. Я дождусь результатов авиаразведки и сразу же выезжаю в штаб Ладожской флотилии.
Несмотря на бессонную ночь, спать ему не хотелось. Вышел на крыльцо штаба, чтобы самому оценить метеоусловия. Снежные заряды следовали один за другим с небольшими перерывами. Порывистый ветер был переменным. Утреннее небо начиналось сразу над головой. Тяжёлое, серое, непроглядное.
Впервые в жизни Суровцеву приходилось если не руководить как полководцу оперативно-стратегической операцией, то координировать её. Волнение от этого было куда серьёзней, чем при прямом участии в боевых действиях. Непреодолимое желание молиться само сложило пальцы правой руки в троеперстие. Оно же, волнение, подсказало и имя православного святого, к которому следовало обратиться, и слова молитвы. Сами эти места оказались неразрывно связаны с памятью о воине, князе и святом Александре Невском.
