Сергей Алексеев - Крамола. Книга 1
— Говорите прямо!
— Лобытов сказал, что пленных не расстреливают, — признались часовые. — Что мы не банда какая-нибудь, что мы — Красная Армия. А то нас народ любить не будет.
— Сейчас пойдете с нами до Выселок, — приказал Андрей. — Потом к Лобытову. Скажете, что я снял вас с постов, что стою на Выселках. Пусть он уберет засады с дороги, нечего людей в снегу морозить. А сам идет ко мне! С повинной!
На Выселки пришли тихо, расположились в избах, и в первую очередь Андрей выставил по околице пулеметные заслоны и велел бойцам отдыхать и топить бани. Скоро со всех дворов потянуло ни с чем не сравнимым вкусным банным дымком. В предчувствии жгучего пара и березовых веников красноармейцы повеселели, доставали чистое белье, чесались блаженно и балагурили. Но и тут Андрей услышал короткий печальный разговор:
— «Стенька»-то наш любил… Так и не попарился напоследок.
— Дак теперя, поди, моется. Чистый стал.
Время шло, истопились бани, а Лобытова все не было. И сам не являлся, и вестей не подавал. Значит, что-то задумал; наверное, ищет выход, раз потерпел первую неудачу с засадами на дороге. Не так-то просто разоружить ковшовскую роту! И чтобы не дать осуществиться новым замыслам Лобытова, чтобы ввести его в заблуждение и просто попугать, Андрей приказал пулеметным заслонам открыть огонь над селом, пощипать печные трубы. Минут десять шесть пулеметов кромсали темное небо над крышами Заморова, после чего Андрей послал вестового Дерябко в село.
— Комиссара Лобытова ко мне, — приказал он и пошел в баню. — Пока не напарюсь, пусть ждет, — бросил на ходу.
Баню истопили жаркую; волосы на голове трещали так же, как и камни в каменке, когда на них плескали воду.
Андрей окатил полок, выждал, когда он подсохнет, и лишь тогда опрокинул первый ковш на каменку. Как взрывной волной, ударило в лицо, вышибло дверь. Андрей прикрыл ее; нашарив засов, загнал в гнездо. Лампа слегка притухла, зачадила, а он забрался на полок и стал греться. Никто не знал, сколько и как он мерз в походе. И теперь, втягивая в себя растраченное тепло, он вдыхал обжигающий легкие жар и долго не мог вспотеть. И когда наконец на плечах созрели первые мутные капли, он растянулся на полке и закрыл глаза. Он чувствовал, как пот щекочет бока и грудь, как, накопившись в ложбине позвоночника и нагревшись, горячит кожу, но это был еще грязный пот, соленый и липковатый. Потом он слез на пол, напился из ковша горячей воды и снова плеснул на камни. Вместе с чистым потом он начал ощущать прилив свежести и банный жар. Можно было браться за веник…
И, взявшись за него, он забыл о бунтующем Лобытове и обо всем на свете. Он выбивал, выстегивал из себя многодневный холод, и ему казалось, что вместе с холодом уходят все горечи и печали, накопившиеся за много дней. Чтобы облегчить душу, надо истязать тело, и когда оно просит пощады — душа ликует.
Измочалив веник до голых прутьев, он отбросил его в угол, сгреб с груди налипшие листья и, качаясь, пошел к двери. Впереди было еще два захода, а пока от пара ощущалась лишь усталость, и следовало перевести дух. Он отодвинул засов и вывалился в предбанник…
И сразу чьи-то ледяные руки схватили его, бросили на осклизлый земляной пол и завернули локти назад.
— Ты уж извиняй, товарищ Березин, — сказал взводный Клепачев. — Мы тебя сдадим. Нам всем разоружаться совсем ни к чему. И под трибунал идти неохота.
Двое здоровенных красноармейцев удерживали его, прижимая к полу, третий, похоже, готовил веревку. Андрей напряг мышцы, рванулся и, скинув с себя бойцов, ринулся в дверь.
— Держите его, мать вашу! — заорал Клепачев.
Красноармейцы выскочили на улицу. Андрей неторопливо встряхнул руками, набрал побольше воздуху в легкие и нырнул с головой в пухлый белый снег…
24. В ГОД 1920…
Он слышал, как отворилась дверь; затем раздался негромкий щелчок и все стихло. Андрей облегченно вздохнул: отстали. Видно, по ошибке надзиратель открыл не ту дверь. Так и не проснувшись до конца, он вновь погрузился в глубокий сон…
— Товарищ Березин? — тотчас же кто-то потянул с него одеяло. — Вставайте, пора.
Он оторвал голову от подушки и приподнялся на локтях.
Все сразу стало ясно, как божий день.
Он ждал какую-то иную казнь, более почетную, что ли… Пусть без барабанного боя, без зрителей, но хоть бы вывели и поставили к стене. Его же пристрелили на тюремной кровати, прибили как собаку. Впрочем, нет, возможно, поступили даже благородно, застрелив сонного. Теперь можно считать, что умер он хорошо, в собственной постели, поскольку тюремная постель за последние месяцы стала его собственной.
Он думал так, потому что перед ним стоял… Ши-ловский, похороненный Андреем на Урале.
— Доброе утро, — сказал Шиловский, приспосабливая пенсне на носу. — Дайте-ка на вас взглянуть, дорогой вы мой могильщик!
Он был все такой же, каким Андрей положил его в придорожную яму: сухое желтоватое лицо, большие, чуть навыкате глаза; и френч, кажется, тот же…
— Да-а, — протянул он со значением. — Укатали сивку крутые горки… Но ничего, вы молодой и у нас здесь быстро поправитесь.
«Значит, я все-таки попал в ад, — подумал Андрей. — Иначе бы пришел отец или дед… Значит, Шиловского прислали водить меня по кругам ада…»
Он прикрыл глаза и снова опустил голову на подушку. И вдруг его озарило: да это же сон! Он глубоко вздохнул, переждал, когда схлынет колковатый озноб. Надо же, приснился… К чему бы это? Наверное, к дождю, ведь говорят, что покойники снятся к ненастью…
— Андрей Николаевич, да проснитесь же наконец! Четыре месяца в тюрьмах — вполне достаточно, чтобы выспаться!..
Голос принадлежал Шиловскому — можно было не сомневаться. Он звучал точно так же, как и на митингах, в боях, в «эшелоне смерти»… И тут Березин со всей четкостью вдруг осознал, что это не потусторонний мир и не сон, а самая что ни на есть реальная явь. Он открыл глаза: Шиловский стоял, чуть склонившись к нему, и вертел в пальцах пенсне…
25. В ГОД 1918…
Долгих девять суток отряд самообороны, который Андрею не без труда удалось создать в городе, защищал Есаульск от банд, во множестве появившихся в Сибири после того, как в семнадцатом перед уголовниками открылись двери тюрем и централов.
Колчаковская власть уже утвердилась по всем населенным районам вдоль железной дороги, везде стояли войска, и банды вынуждены были отходить все дальше и дальше, приживаясь возле маленьких купеческих городков, таких, как Есаульск. Вожаки понимали, что скоро и тут «лавочки прикроются», поэтому использовали вольготное безвластие перед неизбежным «осадным» положением. И Андрей знал, что банды, готовые перегрызть друг дружке горло, могут объединиться перед общим врагом, и тогда его отряд в полсотни плохо вооруженных людей не устоял бы. Пока банды устраивали налеты поодиночке, спасал точный расчет: когда и откуда можно ждать врага. Если не удавалось встретить налетчиков на подступах к Есаульску, то их пускали в город, а потом перекрывали улицы. Жителям было наказано при начале стрельбы ложиться на пол и не двигаться. После двух таких рейдов бандиты уже больше не насмеливались прорываться в город, а бродили вокруг, искали удобного места и случая, чтобы «прижать» самооборонщиков. Однако несколько удачных засад отбили и эту охоту. На девятые сутки за всю ночь ни в Есаульске, ни в окрестностях не прозвучало ни единого выстрела.
В городе вновь открылись магазины и лавки, на главных улицах починили фонари и стали зажигать их с началом сумерек. Кроме того, выпал и уже не сходил снег, и теперь даже одинокую фигуру было видно за полверсты. Но все это приносило мало радости. Андрей ждал — и слухи такие уже были, — что банды объединятся под предводительством Соломатина, родом из местных и еще до революции промышлявшего лихим делом. Правда, тогда он, как и полагается хищнику, возле дома не грабил, а ходил в тайгу, в районы золотых приисков.
А победы самооборонщиков вдохновляли население, и люди все чаще приходили записываться в отряд. В основном шли гимназисты-старшеклассники и старые солдаты. Создавалось ощущение легкости такой войны: за девять дней лишь двоих «царапнуло» пулями, и они потом ходили героями. Зато за кладбищенской оградой почти каждое утро копали одну большую могилу и свозили туда убитых бандитов.
На десятые сутки безвестный мужик из соседней деревни привез Андрею ультиматум от Соломатина. Тот предлагал ему разоружить свой отряд, распустить его по домам, чтоб не было кровопролития, оружие сложить на тракте возле города, а самому Андрею сдаться в руки Соломатина. Иначе, грозил бандит, «партизанский отряд пострадавших от царского самодержавия» в количестве пятисот человек ворвется в Есаульск и полностью уничтожит всех буржуев, у кого в доме больше пяти окон. Дальше шли подробности, как он будет жечь и вешать. Количество своих людей Соломатин преувеличил по крайней мере в три раза, но и с теми силами, что были у него, он мог запросто прорваться в город. Однако главное, что насторожило Андрея, было не в этом. Таких ультиматумов в Есаульске оказалось много. Ночью они были расклеены по заплотам и столбам с единственной целью — запугать горожан.
