Полубородый - Шарль Левински
Вот как это случилось: они свалили дерево, и оно упало в ту сторону, какую ему определил Гени, но не совсем точно, и верхушка угодила в развилку веток другого дерева. Внизу ствол ещё не до конца переломился, а вверху застрял, и Цюглер приказал Гени залезть наверх и секачом обрубить верхушку. Поли сказал, что и Цюглера не упрекнёшь, нельзя же оставить дерево застрявшим. И бояться было нечего, Гени ловко лазил по деревьям; увидит, бывало, пчелиное гнездо на дереве, захочет мёда – и тут же влезет, а если пчёлы его жалят, он только посмеивается. Высота была ему нипочём. Мужества у него не меньше, чем у Поли. Хотя он этого и не выпячивает. Итак, он взобрался наверх, легко, как будто ветки были ступенями лестницы или перекладинами стремянки. Добравшись куда надо, он сделал удар секачом, «один-единственный удар», то и дело повторял Поли, и тут произошло что-то такое, чего никто не ждал. Должно быть, это выглядело как чудо, но неудачное. Ствол дерева, видимо, при падении и заклинивании напрягся, как тетива арбалета, и когда Гени отсёк верхушку, эта тетива распрямилась и отшвырнула его.
Поли сказал, что Гени полетел по воздуху как птица. Я представил себе это как в истории, которую однажды рассказывала Чёртова Аннели: там один богатый человек увидел издали большой кристалл, на вершине горы, куда и лучший скалолаз не заберётся, и захотелось ему завладеть этим кристаллом, и он продал душу чёрту, чтобы тот наделил его способностью летать. В ту секунду, когда они ударили по рукам, подлетела гигантская летучая мышь, схватила его своими когтями и подняла в воздух. Но кристаллом он так и не завладел: когда он хотел его схватить, летучая мышь выпустила человека, и последнее, что он услышал перед тем, как разбиться о скалы, был смех чёрта. Наверное, так же было и у Гени, только без чёрта, сперва он летел – с каждым новым рассказом Поли дальность полёта увеличивалась, – но потом ударился о ствол другого дерева и там же рухнул на землю; к счастью, не разбился на тысячу кусков, как в истории Аннели, но сломал ногу, и сразу все увидели, что дело плохо: кровь и всё такое.
Быстро сколотили носилки, дерева-то было достаточно, и принесли Гени домой.
– Люди спорили за право его нести, – рассказывал Поли, – и один бенедиктинец только молился и вообще не помогал.
Но я-то думаю, если человек из монастыря, то молитва – тот способ, каким он хочет помочь, хотя я и не уверен, что этим он чего-то достигнет. Не помогли никакие Отченаши, прочитанные для Гени, от мушиного хвоста было бы больше пользы. Может быть, не хватало благоговения, как говорит господин капеллан: когда молитва произносится только губами, а не сердцем, она не помогает. А ещё при этом надо верить и не сомневаться.
Я не хочу, чтобы Гени умер, я просто не хочу этого. Но что-то надо уметь сделать, и если требуется чудо, пусть совершится чудо, а иначе зачем религия? Наш Господь Иисус Христос исцелил стольких хворых, а им всем было ещё хуже, чем Гени, глухонемой заговорил, слепой прозрел, даже мёртвый ожил, а чудеса могли совершать и святые, и Дева Мария тоже, нужно только знать, как внимание одного из них, только одного, привлечь к Гени и его ноге, и тогда всё будет хорошо, несмотря ни на что.
Я считаю: потерять брата ещё хуже, чем умереть самому. Когда наш отец сломал шею, я был маленький и ещё не привык иметь отца. Но как мне жить без Гени, я не знаю.
Но не я теперь важен, а только Гени. Есть много причин, почему он заслуживает помощи. На сенокосе он всегда оставляет скошенный рядок, как будто забыл его стоговать; чтобы какой-нибудь бедняк смог прокормить зимой свою единственную козу; благодарности за это он не ждёт, и когда ему указывают на этот рядок, он говорит, что просто недоглядел. Самые пугливые животные его не боятся; однажды он вырастил косулёнка, и тот потом ещё долго прибегал из леса, чтобы ткнуться в Гени головой. А для меня он вырезал водяное колесо, просто так, потому что я захотел. Нельзя, чтоб такой человек болел, он должен крепко стоять на ногах, всё остальное не для него. Ведь это же Гени, Пресвятая Богоматерь! И вот он лежит, гниёт и воняет, каждый вдох даётся ему с трудом, как будто ему приходится добывать воздух пешком из дальних стран, а старый Лауренц уже сказал мне, чтобы я подыскивал место, где рыть могилу для моего брата.
Я не знаю, что делать. Ведь я младший в семье и это взрослые должны мне говорить, что делать. Но моя мать только кусает губы и только подносит Гени воду, которую он не может больше пить, она льёт ему в рот, а вода стекает по щекам, кожа на которых так истончилась, что стала походить на стрекозиное крыло. А Поли тоже не отвечает мне, даже когда прошу его рассказать ещё раз, как всё произошло, он только сжимает кулаки и говорит, что если Гени умрёт, то он убьёт монаха или подожжёт сразу весь монастырь. Я боюсь за Поли, святые угодники за такие речи не пожалуют.
Я всё время думаю и уже пришёл к мысли одному отправиться в Айнзидельн, босиком или ещё лучше с острыми камешками в башмаках, как это делают покаянные паломники, и потом стоять перед Божьей Матерью на коленях до тех пор, пока она не услышит мои молитвы. Но если Гени умрёт, пока меня с ним не будет, я этого не переживу.
Я думаю, единственный, кто может дать мне совет, это Полубородый.
Пятая глава, в которой ногу отрезают
Я боялся, что он со мной не станет разговаривать, ведь я
