Империя - Конн Иггульден
Спартанские женщины и дети потихоньку, почти не осознавая, что делают, подбирались к Архидаму и эфорам, пока наконец царь и его свита не оказались в кольце людей. Ночь им предстояла долгая. Конечно, они уже тысячу раз переживали землетрясения, но илоты тогда не бунтовали, как сейчас. Однако в эту ночь они рассвирепели. Люди шептались о предательстве, об ужасах пострашнее стекающей в образовавшиеся трещины воды или ходящей ходуном земли. Такого кошмара не случалось еще никогда ни на их памяти, ни в легендах.
Внизу на Агоре царь Плистарх следил за битвой по доносившимся до него звукам. Он шел по краю рыночной площади, когда услышал грубые голоса и шорох шаркающих ног. Всего с двумя воинами из личной стражи Плистарх кинулся в ту сторону, перепрыгнув через поваленную статую царя. Втроем они обогнули угол с громким треском горевшего здания. Во многих домах и храмах имелись угольные жаровни. Рухнувшие балки крыши опрокинули жаровни, и теперь пожары полыхали повсюду, ветер гонял по земле тлеющие красные угли.
Плистарх держал наготове в правой руке копис, в левой – щит. Ему и во сне не могло привидеться, что когда-нибудь он вступит в битву посреди Спарты, тем не менее он двигался вперед так, будто шел на врага. Стражники, как их учили, держались с двух сторон от него с обнаженными мечами и поднятыми щитами. Шлем был только у одного. Второй – с неприкрытой головой и без сандалий. Ступни у него уже покрылись пузырями от ожогов, но он не жаловался.
Плистарх увидел четверых мужчин и двух женщин, они дрались. Он без промедления крикнул им, чтобы прекратили, и все замерли на месте. Нападавшие попытались улизнуть, но Плистарх зарубил их аккуратными, беспощадными ударами, тела повалились на вымощенную булыжником землю.
Стоять остались двое спартанцев, мужчина и женщина. Женщина вдруг упала на колени, согнувшись над раной. Мужчина сел рядом с ней и зарыдал. По его рукам текла кровь, он был без оружия. Плистарх бросил взгляд на убитых илотов. У тех были большие широкие ножи, взятые из какой-то кухни или мастерской. Один такой валялся у ног царя – старая железка с остро наточенным, скругленным у кончика лезвием.
Вдруг илот шевельнулся. Получив ужасную рану, он цеплялся за жизнь и пытался встать. Илоты не отличались таким крепким сложением, как спартанцы. Худые и жилистые, они носили темную, грязную одежду, истрепанную долгими годами труда. Илота не спутаешь со спартанцем, подумал Плистарх. Даже в отсветах пожара он узнавал их.
Стражник царя занес нож, чтобы прекратить эту хрипящую борьбу. Плистрах остановил его прикосновением к плечу. Под ребрами илота зияла глубокая рана. Одно бедро было прорублено ударом, который делает человека калекой. Ему не выжить. И не сбежать, хотя сам поверженный этого, похоже, не сознавал. На глазах у Плистарха он полз, оставляя на земле кровавый след. Царь тряхнул головой, отвратительное зрелище. Илоты не воины. Они вообще почти не люди.
– Что тут случилось? – спросил он у сидевших на земле мужчины и женщины.
Спартанец прижался губами к волосам своей спутницы, словно не мог оторваться от нее. Его трясло, как в лихорадке или в ознобе. С его руки текла кровь, много крови. Плистарх подумал, что такая рана может оказаться смертельной. Тем не менее мужчина продолжал крепко обнимать женщину, сильно побледневшую. Она держалась руками за живот, темный и влажный.
Плистарх раздраженно огляделся, нет ли рядом кого-нибудь, кто мог бы отвести этих двоих в безопасное место. Половина его личной гвардии провожала женщин и детей в акрополь, охраняя от уличных зверств. Он видел уже сотню подобных сцен. На лице Плистарха запеклась кровь, он ощущал это, но так и не мог понять, что творится в городе. В воздухе носилось какое-то безумие, порожденное страхом или нутром земли. Он вспомнил странный влажный запах, разлившийся повсюду в самом начале. Может быть, от него илоты потеряли рассудок, превратились в зверей.
Глядя на горящие здания, вдыхая воздух, который обдавал жаром кожу, Плистарх вспомнил страхи Архидама. Языки пламени вздымались выше, пылали яростнее. Ночь скрывала насилие, отовсюду неслись крики, звуки ударов, плач.
Усталость окатила Плистарха темной волной. Он с досадой посмотрел на пару, сидевшую на каменной мостовой посреди улицы. Если бросить их здесь, они попадут в руки очередной шайки рыскающих по городу илотов. При виде щита и меча эти собаки мигом разбегались, исчезали в проулках, но только для того, чтобы вернуться, завывая и злобно глядя на тех, кто действительно пытался спасти город.
– Дай этому человеку меч, – сказал Плистарх одному из своих стражников.
Это был приказ, и тот сделал, что ему велели, совершенный образец пейтархии – беспрекословного послушания, которому учили всех спартанцев. Только тут Плистарх понял, что оставил своего человека без оружия, и мысленно обругал себя за опрометчивость.
Сидевший на мостовой мужчина взял меч, понимая, зачем его дают, но продолжал держать женщину окровавленными руками, надеясь, что та откроет глаза. Плистарх видел: она мертва. Такая застылая неподвижность была ему хорошо знакома. Он припал на колено и сказал:
– Она умерла. Иди с нами. Я позабочусь о тебе.
– Я не могу… Не могу покинуть ее, – прошептал спартанец.
Его остекленевшие глаза бессмысленно смотрели в пустоту. Он не понимал, что говорит с царем. Но человек имел право выбрать свою смерть.
Плистарх похлопал его по плечу и встал. Утомление снова дало о себе знать, хотя он не подал виду. Царь должен казаться неподвластным усталости. Ради людей, чего бы это ни стоило. На самом деле ему нужно было отдохнуть, поесть и выспаться, пока он не свалился с ног. Однако ночь полнилась криками, нельзя останавливаться.
Человек, сидевший у его ног и державший женщину, вдруг повалился на землю. У него была еще одна рана, незаметная, туника пропиталась кровью. Он не корчился от боли, когда смерть мягко снизошла на него.
Плистарх со вздохом забрал у мертвеца меч и вернул его стражнику. Поднял взгляд. Где-то совсем рядом снова раздались визгливые крики.
– Узнаем, что там за шум, – сказал Плистарх. – Сюда мы опоздали. Давайте
