Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов
Замок являл собой прямоугольное здание размером 80 на 75 метров. Левую часть его главного фасада, обращенного к церкви Святого Иоанна, украшали три полукруглые башни. Между первой и второй — одинаковых по размерам меж собой, но уступавших третьей, угловой, — располагался готический портал. Прочие башни были прямоугольны[6].
Неподалеку от входа брат Жоффруа со спутниками и встретил магистерского секретаря Филельфуса.
Сложно было опознать в Фидельфусе итальянца — настолько казался чуждым пламенный и эмоциональный темперамент этого народа сему педантичному сухарю. Наверное, должность с годами мумифицировала его. Этот высокий тощий сорокалетний человек всегда был спокоен, но не отказывал себе в сомнительном удовольствии побрюзжать.
Однако, несмотря на эти не слишком приятные особенности характера, знакомство с Фидельфусом ценили все. И не только потому, что он являлся секретарем великого магистра. Никто, кроме Фидельфуса, не мог дать столь ценных указаний к любому бюрократическому действию, как он. Куда, когда и к кому пойти, что именно сказать, каким приношением попотчевать того или иного чина, чтобы и человеку было приятно, и в то же время на взятку не слишком походило. Все он знал и мог объяснить несведущим, причем, что нехарактерно, совершенно бескорыстно.
Сейчас Фидельфус просто отдыхал, сидя на лавочке возле храма Святого Иоанна. Великий магистр был занят беседой со столпом Испании — великим канцлером, посему Филельфус счел себя свободным от присутствия на очередных, казавшихся ему бесполезными, словопрениях и переливаниях из пустого в порожнее. Он мирно щурился на яркое солнце, пекшее особо сильно сквозь черное орденское облачение, и вдруг узрел приближавшихся ко входу во дворец гостей из Константинополя.
Фидельфус как будто почувствовал, что они никак не обойдутся без его совета, поэтому окликнул их и спросил, что за нужда ведет их к Пьеру д’Обюссону, их доброму брату и господину.
— Важные вести и дела из Константинополя, достопочтенный брат Филельфус! — ответствовал Жоффруа и жестом повелел всем остановиться.
Секретарь, не вставая с лавки, подозвал Жоффруа к себе и изрек:
— Обождите пока что, брат Жоффруа. Магистр в итальянском "оберже", там идет прием венецианских послов.
— Давненько?
— Да, времени уже прошло прилично. Скоро, надо полагать, освободится. А у вас-то что?
— Мало хорошего, хотя, конечно, лучше все знать раньше, нежели позже. Винченцо Алессандри погиб, добыв нам важные сведения.
— Нашествие? — коротко и ясно резюмировал невыслушанное Филельфус.
— Да. Что говорить…
Секретарь молча мрачно кивнул и спросил, глядя на Лео, стоявшего поодаль вместе с другими спутниками Жоффруа:
— Это что за фрукт с вами?
— Бог ведает. Может, отважный герой, может, османский шпион, что менее вероятно, но… — Иоаннит рассказал про Торнвилля и показал запечатанное послание покойного разведчика, которое он не дерзнул открыть.
— Да, вам надо срочно переговорить с магистром. — Секретарь снова кивнул. — Все чересчур уж складно. А документы ведь можно подделать и в письме написать все, чего угодно, и перстнем убитого запечатать. Истина откроется, если написанное и сказанное подтвердится из других источников… или на дыбе. Конечно, можно было бы совершить обычную в таких случаях процедуру — послать втайне эмиссаров в Англию, все установить, но боюсь, в нынешних обстоятельствах на это нет времени. В Англию путь неблизкий… Подождите магистра в его садах, я попрошу его пройти к вам. Но этого англичанина, конечно, надо будет разоружить.
— А зачем венецианцы приплыли? — спросил Жоффруа и добавил: — Видел их корабль в порту.
Секретарь, по своему обыкновению, начал брюзжать:
— Так, паскудненькое дело. В очередной раз рьяно разгребаем кипрское наследство.
— Что на этот раз?
— Некий Микеле Соломон, посол Антонио Лоредано — командующего венецианскими войсками на Кипре — именем королевы Катарины требует выдачи киприота Риччио Марини, по их утверждению — злостного бунтовщика, укрывшегося у нас. Мне рассказывал Каурсэн — вице-канцлер — с каким гонором они вчера выкаблучивались. И письмо дожа я читал… Так писать суверенному государю, коим является наш брат и господин — великий магистр — это не только его не уважать, но и себя позорить. Однако мы к такому обращению не привыкли. Тут им, хвала Господу, не Кипр или иной какой остров. Это — Родос, наша твердыня, наша свобода. Они как-то забыли, что мы им не подчинены. Вот великий магистр им сегодня об этом и напомнит. Аккуратно, конечно, само собой, чтобы не ссориться еще и с этими в ожидании нашествия Мехмеда.
Жоффруа понимающе хмыкнул, а Фидельфус, чуть подавшись вперёд, доверительно продолжал:
— Великий магистр сам признался — ну, это между нами, — что не будь он облечен столь высоким и ответственным саном, он в лицо высказал бы этому Соломону все, что он думает о нем и о Венеции, а так… В общем, напомнил послу, что орден, согласно статутам, не вмешивается в войны христианских государей и что Родос не принимает бунтовщиков — лишь дарует убежище людям чести и добрым христианам, сокрушенным Фортуной. Как-то так. А я бы на месте великого магистра еще намекнул, что нам известно о тайном сговоре дожа с константинопольским тираном за спинами папы, королей Неаполя и Арагона, нас и Флорентийской республики. Это было бы для посла, как ведро холодной воды на голову.
Жоффруа снова хмыкнул и спросил:
— Что еще новенького слышно?
— Новенького? Вряд ли что-то заслуживающее особенного внимания. Греческий митрополит Митрофан передал нам трех монахов-бунтовщиков для казни.
— И в самом деле пустяк, — согласился Жоффруа.
Секретарь великого магистра еще немного порылся в памяти и продолжал:
— На той неделе обнародован закон о том, что тот, кто хочет выжить соседку-проститутку, обязан выкупить ее дом. Это в ответ на поданную горожанами петицию с требованием, чтоб блудницы не жили рядом с достопочтенными дамами.
Жоффруа задумался. Как видно, новость о проститутках затрагивала его личные дела. Наверное, он даже забеспокоился, что теперь ради удовлетворения зова плоти придётся ходить чуть ли не на окраину города. Очень неудобно.
Секретарь великого магистра не мог развеять его опасения, однако начал брюзжать в знак солидарности:
— Ох уж эти достопочтенные дамы. Как видно, опасаются конкуренции. Я, честно говоря, давно уже не вижу меж почтенными горожанками и блудницами особой разницы — разве что благосклонность блудницы обходится гораздо дешевле. С блудницей как-то спокойнее за свой кошель, чем с добропорядочной женщиной, которая утверждает, что ей от тебя ничего не нужно, а на самом деле ей нужно все.
— Печальная истина. — Жоффруа вздохнул, а секретарь посчитал,
