Интродукция: от Патриарших до Воронцово - Владимир Алексеевич Колганов
— Не хотите ли обменять вашу квартиру на другую?
— С чего бы это?
— Мы подберём жилую площадь в любом районе, в новостройке или в доме сталинской постройки.
— Да нам и здесь хорошо.
В общем, ни о чём не договорились. А через месяц почтальон принёс заказное письмо — владельцам квартиры надлежало явиться в суд, где будет слушаться дело о принудительном выселении из дома в Козихинском переулке в квартиру по другому адресу, то ли в Бутово, то ли в Капотне.
Прежде, чем продолжить рассказ, придётся объяснить, каким образом я оказался участником событий, хотя жил в то время у Воронцовских прудов. Начну с того, что появился на свет в роддоме имени Грауэрмана на Арбате, а первые три месяца провёл в корыте, предназначенном для стирки белья. Родители недавно возвратились из эвакуации, снимали комнату на Пироговке, недалеко от Новодевичьего монастыря, а достать детскую кроватку удалось не сразу. Уже в июне мы переехали на Большой Козихинский — отцу, инженеру-конструктору Первого Московского часового завода выделили комнату в коммуналке ведомственного дома — шестнадцать метров на четверых, включая мою старшую сестру. А через несколько лет, к тому времени, когда мне предстояло пойти в школу, мы перебрались в двухкомнатную квартиру в том же доме. Этому не стоит удивляться — негоже главному инженеру завода, лауреату Сталинской премии ютиться в коммуналке.
В квартире № 7 прежде жила какая-то семья, но к моменту нашего переезда там осталась только пожилая женщина — дочь отбывала наказание в местах не столь отдалённых, поэтому единственной жиличке предложили комнату на первом этаже. Вроде бы всё по справедливости, но до сих пор меня мучает вопрос — возможно, если бы не переехали в ту «нехорошую квартиру», жизнь сложилась бы куда удачнее. Хотя, с другой стороны, грех жаловаться — могло быть и гораздо хуже, но это тема для отдельного рассказа.
Я часто навещал маму и сестру, а осенью того проклятого года у мамы обнаружились серьёзные проблемы со здоровьем. Дожить до девяноста пяти лет не каждому дано, мама говорила, что даже девяносто лет — это уже слишком. А тут ещё квартирный вопрос встал во всей своей неприглядности, обнажив прежде скрытые от нас пороки чиновников высшего звена, по крайней мере тех, что правили в Москве. Вскоре выяснилось, что повестки в суд получили и другие жильцы — кто-то сразу сдался на милость победителей, кто-то намерен был отстаивать свои права. Ну вот и я решил бороться, не за себя, а за своих близких, — изучил иск о принудительном выселении, составленный в Департаменте жилья Центрального административного округа Москвы, проштудировал Конституцию, Гражданско-процессуальный, Уголовный, Жилищный и Гражданский кодексы, ознакомился с московскими законами и постановлениями по квартирному вопросу, не забыв и о судебных решениях по аналогичным делам. Короче, достаточно глубоко влез в эту тему, чтобы понять — дело тут нечисто, одно нарушение закона следует за другим. Итогом этого исследования стали три составленных мною документа: возражение на иск Департамента жилья, а также иски против правительства Москвы и префектуры ЦАО.
Кто-то сразу может возразить, мол, судиться с властью бесполезно, но я тогда ещё надеялся, что в этой Системе найдутся честные люди, способные встать на защиту прав российских граждан. Тут следует пояснить, что поначалу сестра обратилась за помощью в адвокатскую контору, однако вскоре выяснилось, что все усилия молодой адвокатессы свелись к попыткам отложить рассмотрение дела под разными предлогами — расчёт был на то, что сестра договорится с Департаментом. Ну а когда адвокатесса принялась переписывать текст моего возражения на судебный иск, намереваясь использовать его в аналогичных делах, стало ясно, что от нынешних адвокатов толку буквально никакого. Поэтому сестра оформила доверенность — теперь я мог самостоятельно защищать права мамы и сестры, и началась эпопея хождения по судам, затянувшаяся на целый год.
И вот, наконец, решающее заседание в Пресненском районном суде по иску Департамента жилья о выселении. В зале судья, пожилой юрист, представлявший истца, и девочка из прокуратуры, которая по должности обязана защищать права униженных и оскорблённых. После того, как юрист зачитал текст иска Департамента, слово было предоставлено ответчику. Без лишней скромности, которая в этом деле совершенно неуместна, признаюсь, что я камня на камне не оставил от этого иска, буквально смешав его с дерьмом. Юрист всё это время сидел с открытым ртом и приподняв брови глядел то на судью, то на меня — похоже, у судьи искал снисхождения, а у меня сочувствия к своим сединам. Однако, если злыдни пытаются нагло отобрать у моей родни приватизированную квартиру, тут все средства хороши — око за око, ни пяди земли им не отдам!
Моё возражение на иск состояло из восьми пунктов. Нет надобности их перечислять, отмечу лишь, что я мог бы потребовать отклонить этот иск и нет сомнения, что так бы и случилось. Но дело в том, что сестра вела в это время переговоры с юридическим отделом Департамента жилья, добиваясь более приемлемого варианта для отселения, а моя задача состояла в том, чтобы убедить истца — с нами шутки плохи, будем биться до конца. В итоге судебное заседание перенесли до завершения дела в Тверском суде, где предстояло рассмотрение моего иска к правительству Москвы.
Дальше начинается самое интересное — только ради этого и стоило написать главу о «нечистой силе». Настал момент рассмотрения моего иска к префектуре ЦАО, которая и должна была обеспечить выполнение распоряжения правительства Москвы о выселении. И вот сижу ни жив ни мёртв в предбаннике зала заседаний Таганского суда. Вдруг мимо проходит мужик, останавливается и спрашивает:
— Это ваше дело будем слушать?
— Да.
— Ну что ж вы приуныли? Сейчас разберёмся, всё будет хорошо.
Приободрил, а у меня по-прежнему нехорошее предчувствие. За пять минут до начала заседания судья выходит из двери и не глядя на меня бежит чуть ли не в припрыжку — уже потом я догадался, что его вызвал к себе председатель Таганского суда. Заседание началось через четверть часа и, хотя его вёл всё тот же судья, отношение ко мне в корне изменилось. Уткнувшись взглядом в бумаги, лежащие на столе, не меня он ни разу не взглянул, и всё шло к тому, что получу отлуп, покину суд не солоно хлебавши. Пришлось использовать проверенный приём — я попросил перенести заседание до завершения рассмотрения моего иска
