Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци
V
— Гастон!
Когда Стэнвиль вошел в обитую шелком комнату и в бледном мерцании свечей под розовыми абажурами увидел красавицу Ирэну, протягивавшую ему руки в порыве страстного призыва, его дурное настроение мгновенно рассеялось.
— Я думала, что ты совсем забыл меня, — сказала она, когда он быстро подошел к ней, — и даже не надеялась перекинуться с тобой хоть словом. — Взяв его за руку, она усадила его рядом с собой на низком диване, несколько секунд пытливо вглядывалась ему в лицо, а затем резко спросила: — Это было необходимо?
— Ведь ты же знаешь, Ирэна, что это было неизбежно. Я же предупредил тебя, что сегодня вечером постараюсь вырвать у мадемуазель Домон нужное мне обещание.
— И ты добился своего? — спросила она, — Лидия Домон обещала, что ты будешь назначен министром финансов?
— Она дала слово.
— За какую цену? Да, да, именно! Ведь не даром же Лидия дала тебе такое обещание; ты в свою очередь дал или обещал ей что-нибудь? Что именно?
Губы красавицы дрожали, она с трудом удерживалась от желания изломать в куски свой перламутровый веер; но она дала себе слово удержаться от пошлой сцены ревности.
— Это безрассудно с твоей стороны, Ирэна! — заметил Гастон.
— Безрассудно? Муж мой получает…
— Ш-ш! — быстро прервал граф, схватив ее за руку, — Стены могут услышать!
— Пускай! Я не могу больше притворяться, Гастон. Ты веришь слову Лидии Домон?
— Да, если ты не испортишь всего дела, — мрачно ответил Стэнвиль. — Повтори еще раз то слово, которое ты только что произнесла, или заставь меня продолжить это упоительное tete-a-tete! — и мадемуазель Домон отдаст это место другому.
— Значит, я была права. Она обещала тебе место за объяснение в любви! Почему ты скрываешь это? Разве ты не видишь, как я терзаюсь ревнивым страхом? Для меня была пытка видеть тебя подле нее. Правда, я не могла расслышать слова, но видела твои жесты, которые знаю наизусть. Потом портьера опустилась, и я больше ничего не видела, но догадывалась и… и боялась. Я не могу больше выносить эту тайну; мое фальшивое положение давит, унижает меня. О, будь добр ко мне! — уже истерически рыдала она. — Я провела такой ужасный, мучительный вечер! Я была совсем, совсем одна!
Легкая усмешка скривила его губы. «Будь ко мне добр!» Несколько времени тому назад те же самые слова сказала ему Лидия Домон. Как мало смыслят женщины в честолюбии, даже Лидия, даже Ирэна! И к обеим он был в сущности совершенно равнодушен. Лидия, как и Ирэна, была только ступенью для удовлетворения его честолюбия.
Года два назад Стэнвиль мечтал о военных почестях. Маркиз де Сэн-Роман, друг и воспитатель дофина[3], доверенное лицо королевы, был в то время всемогущ. Не будучи в состоянии добиться согласия маршала на брак с Ирэной, так как тот лелеял более честолюбивые планы, Гастон уговорил молодую девушку тайно обвенчаться с ним. Но судьбе угодно было разрушить все его замыслы. С появлением при дворе Жанны Пуассон нежное влияние королевы на Людовика XV исчезло, и все ее друзья впали в немилость. Маршалу де Сэн-Роману дано было важное поручение во Фландрию, и брак с его дочерью не мог принести графу никакой пользы. Скрыв от света свою женитьбу, Гастон де Стэнвиль направил свое ухаживанье к вновь засиявшей звезде и был принят с благосклонной улыбкой; но он уже не мог сбросить с себя добровольно надетые узы Гименея. Быстрое возвышение герцога Домона и всем известное влияние Лидии на отца не раз заставили Гастона пожалеть о сделанном им необдуманном шаге и о преграде, которую он воздвиг между своими мечтами и их исполнением.
Вначале Ирэна довольно легко согласилась хранить тайну их брака; она верила Гастону и спокойно относилась к его успехам у женщин, но сегодня наступил кризис: что-то новое в его отношениях к Лидии раздражило ее и переполнило чашу терпения. Она знала, что муж давно охладел к ней, и мирилась с этим, но уступить его другой женщине было выше ее сил.
Стэнвиль боялся, что она перестанет владеть собой и, выдав тайну их брака, разрушит все его планы. Поэтому он пустил в ход всю свою ловкость и серьезно сказал:
— Ирэна, я слишком уважаю тебя и не могу допустить, чтобы этот ребяческий порыв и слезы были действительно следствием твоего душевного состояния. Ты просто расстроена, вот и все! Дай мне твою руку. — Ирэна протянула ему свою дрожащую руку; Гастон долго целовал ее в холодную, как лед, ладонь, а затем сказал тихим, глухим голосом, обыкновенно доходившим до самого сердца женщин: — Пусть этот поцелуй вселит в тебя веру в мою искренность и правдивость! Ирэна, если сегодня я переступил границы благоразумия, то верь мне, что мысли мои были с тобой, и если мои честолюбивые мечты спустились на землю, то лишь для того, чтобы быть у твоих ног. Ирэна, еще немного терпения… два дня, неделя — не все ли равно? Закрой глаза на все, помни только эту минуту! Дай твои губки, дорогая моя!
Она не могла сопротивляться и склонила к нему свою головку; а ему вспомнились в это время былые дни, проведенные около Бордо, на покрытых виноградниками холмах, когда он домогался руки Ирэны и покорил ее сладким поцелуем.
