Сестренки - Ольга Шумкова
Анюта с радостью согласилась. На следующий день она с тетей Лидией приехали к небольшой вилле в Кадриорге.
– Ездить придется на трамвае, – озабоченно сказала тетя Лидия, – ну да что же – это не так дорого.
Молодая эстонка открыла дверь и провела их в маленькую гостиную. С кресла с трудом поднялась очень старая женщина. Они поздоровались, женщина кивнула на стулья.
– Присаживайтесь. Меня зовут Наталья Павловна, – сказала она по-русски, – а ты та девочка, что будет меня развлекать?
– Я опекунша Анны, Лидия Рауд, – сказала тетя Лидия, – Анна будет приходить к вам на три часа ежедневно, кроме воскресенья.
– Прекрасно, – кивнула старуха, – если вы не против, ее служба начнется уже сегодня. Вас я не смею задерживать.
Тетя Лидия подмигнула Анюте и вышла.
– Ты из России? – спросила старуха, – откуда?
– Я из Петрограда.
– Петрограда… Как мерзко звучит это название, не могу его слышать. Из Петербурга – вот как надо говорить. И как же ты оказалась здесь?
Анюта растерялась. Говорить о себе она совсем не хотела.
– Я беженка, – сказала она, – родители мои потерялись. Я долго болела и почти ничего не помню.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– Ну что же. Возьми книгу вон там, на полке около камина.
Анюта взяла маленький томик:
– Тургенев.
– Тургенев. Ты читала его?
– Я читала “Накануне”.
– И все?
– Пока да.
– Ну что же. А тут “Новь” – давай же возьмем и почитаем.
Анюта приходила к Наталье Павловне каждый день после гимназии. Скоро наступила весна, и она, чтобы не тратить денег на трамвай, бежала пешком – дорога вдоль моря была хоть и долгой, но приятной. Горничная Амалия кормила ее обедом, а затем Анюта отправлялась читать. За зиму они закончили Тургенева, прочли романы Лермонтова, читали Пушкина и Фета. Анюте очень нравилось чтение, но старуха быстро утомлялась:
– Нет, девочка, погоди… не могу слушать, не могу воспринимать.
– Я плохо читаю? – огорчалась Анюта.
– Нет, ты читаешь хорошо. Даже слишком хорошо: я так и вижу то, о чем говорится в этих прекрасных строках. Вижу березки, сосновый бор, реку с бликами солнца… Какая ты несчастная, что не помнишь Россию!
Анюта откладывала книжку. Наталья Павловна пускалась в воспоминания:
– Наша усадьба стояла на холме перед рекой. Большой дом с колоннами, прекрасным садом… Так вышло, что это не я ушла в дом мужа, а он пришел жить к нам. В этом доме родилась я, родились и мои дети… они бегали по саду, а я наблюдала за ними с высокой веранды. Осенью мы непременно выезжали – в Крым или же в Италию, Швейцарию, но меня всегда тянуло домой, в мою усадьбу. Осенью сад стоял облетевший, с голыми ветвями; зимой там часто бураны, и мы почти не выходили из дома. А весной и летом, напротив, в дом нас было не загнать: ходили через лесок к обрыву, смотрели на воду, груженые пароходы… Почитай мне Гончарова, Анюта: те строки, где Вера выходит на берег… Нет, не надо… Не стоит.
– Вы говорите о реке – какая это река?
– Волга. Ты видала Волгу?
– Нет, никогда. Видела Сухону.
– Сухона, кажется, на севере. Там я не бывала. А вот Волгу навидалась вдоволь – мы часто катались на тройке вдоль берега.
Старуха замолкала, шевелила губами.
– Бывали мы и в Москве, и в Петербурге… Ты говоришь, что ты из Петербурга, но ты ничего не помнишь. А я помню величественный Зимний дворец, и Царское село, аллеи… И Москву помню на Масленицу, звон колоколов, тройки, снег хрустел под ногами…
Наталья Павловна была совсем одинока. Горничная Амалия шепотом рассказала Анюте, что старуха растеряла всех своих близких, кого-то убили, кто-то бежал за границу, а она в результате мытарств осела в Эстонии.
Проходили три часа, Анюта прощалась и бежала домой. Было уже светло, но тетя Лидия все равно сердилась:
– Я велю тебе ездить на трамвае!
– Но, тетя Лидия, – весело возражала Анюта, – так я дышу воздухом, гуляю и тренируюсь. Трамвай менее полезен для здоровья…
Летом учебы не было, и Наталья Павловна попросила Анюту оставаться у нее подольше:
– Платить тебе больше я не смогу, мои деньги подходят к концу. Но ты можешь приходить к завтраку.
– Я поговорю с тетей Лидией, – пообещала Анюта.
– Надеюсь, она позволит тебе. Мои дни, кажется, сочтены. Не хочется провести остаток жизни в одиночестве…
Вопреки своим словам, чувствовала Наталья Павловна себя неплохо. Амалия выносила ей в сад кресло, и старуха проводила на воздухе целый день. Как-то раз Анюта обнаружила в прихожей кресло на колесиках. Они с Амалией усадили туда старуху и повезли ее на пляж, и потом уж пришлось делать это каждый день. Амалия помогала привезти кресло, а потом уходила. Анюта расстила покрывало и падала на песок:
– Будем читать?
– Нет, моя девочка, – задумчиво говорила старуха, не сводя глаз с моря, – я посмотрю на волны.
Анюта открывала книжку и читала про себя. Книг у Натальи Павловны было немного, Анюта записалась в библиотеку, где брала и жадно проглатывала русские книги.
Кадри как-то попробовала почитать Толстого, Достоевского, но сразу откладывала книги:
– Не могу! Скучища! На ста страницах описан дуб, невозможно!
– Ты бы читала побольше, твой русский язык очень беден, – спокойно говорила тетя Лидия.
– Меня понимают, мамочка, и этого достаточно. Ведь я же не буду учителем словестности!
– Кем же ты будешь?
Кадри корчила Анюте смешные рожи. Ее планы менялись каждый день – она собиралась стать то врачом, то инженером, то изучать географию.
Наступила осень, и в один дождливый день Анюта узнала, что ее услуги больше не потребуются – Наталья Павловна умерла.
Она умерла тихо, во сне, просто уснула и не проснулась – об этом Анюте рассказала Амалия. Она же занималась и похоронами. На скромном погребении присутствовали только Анюта с тетей Лидией и две ветхие старухи.
Через несколько дней после похорон Анюте пришла телеграмма: Амалия просила ее зайти в дом Натальи Павловны.
– Я разбираю вещи, – сказала она, когда Анюта переступила порог, – хозяева уже нашли новых жильцов. Барыня держала деньги в банке, все они завещаны сиротскому приюту. Мне оставлена домашняя утварь, белье, посуда. Тут у барыни какие-то бумаги, можешь быть, посмотришь? Я не умею по-русски.
Анюта кивнула и села перед деревянным ящиком. Ничего особенного – счета, переписка с владельцем дома, списки необходимых покупок.
– Нет, пожалуй, тут все можно выбросить, – сказала она, – больше ничего не было? Ни фотографий, ни писем?
– Нет, точно нет. Только паспорт, но я отдала его в управу, когда регистрировала смерть.
– Почему ты такая грустная, Анюта?– спросила вечером тетя Лидия.
– Да так, – неохотно сказала Анюта, – думаю про Наталью Павловну.
– Привыкла к ней?
– И это тоже. Но больше я думаю о том, что вот она прожила долгую жизнь и ничего после себя не оставила.
– Как это?
– Мы разбирали бумаги с Амалией. Ничего – ни письма, ни фотографии. Она умерла – и никто о ней не узнает, наверное,
