Валерий Сегаль - Боги, обжигавшие горшки

Справедливы ли были выдвинутые против Алехина обвинения?

Итак, начало войны застает чемпиона мира в Буэнос-Айресе на «турнире наций». Лидер французской команды демонстративно не здоровается с членами немецкой и даже не выводит своих игроков на матч с Германией. По окончании Олимпиады он может остаться в Аргентине, как поступают многие европейские мастера, или уехать в США — его четвертая жена весьма состоятельная американка. Однако супруги садятся на пароход и возвращаются в пылающую Европу. Причина прозаическая: недвижимость в Дьепе. Но вместо того чтобы быстро от нее избавиться и уехать в Америку, Алехин добровольно вступает во французскую армию в качестве переводчика и, похоже, только после капитуляции Франции предпринимает попытки покинуть Европу.

Уехать ему не удалось, и в военные годы чемпион мира принимает участие в ряде турниров на территориях оккупированных немцами стран. А что он должен был делать?! Кстати, в тех же турнирах играли Керес, Боголюбов, Помар, Штольц…

Гораздо серьезнее выглядит второе обвинение, касающееся печально знаменитых статей в «Pariser Zeitung». Ознакомимся с некоторыми фрагментами.

«Можно ли ожидать, что со смертью Ласкера, второго и, скорее всего, ПОСЛЕДНЕГО иудея-чемпиона мира, арийские шахматы — как бы ни возражали против этой мысли иудеи — найдут свою дорогу в мировых шахматах?

Позвольте мне не прослыть таким уж оптимистом, так как Ласкер основал школу и оставил многочисленных последователей, которые могут представлять большую опасность для самой идеи мировых шахмат.

Ласкера как великого чемпиона по шахматам (как о человеке и философе я ничего не могу сказать) можно обвинить во многом. После разгрома Стейница (который был тридцатью годами старше), чему способствовала изящная тактика, — было очень комично наблюдать, как эти два ловких тактика пытались уверить весь шахматный мир, что являются великими стратегами и изобретателями новых идей, — он ни минуты не задумывался над тем, чтобы подарить шахматному миру хоть одну самостоятельную идею. Ласкер ограничился публикацией в Ливерпуле ряда лекций, объединенных в книгу «Здравый смысл в шахматах».

В своих лекциях Ласкер предстает перед нами как плагиатор великого Морфи и североамериканских идей «борьбы за центр» и атаки. Поскольку Ласкеру была чужда сама идея атаки, как идея изящная и творческая, он в этом смысле выступает как логичный последователь Стейница — самой гротескной фигуры в шахматном мире.

Чем на самом деле являются иудейские шахматы и какова концепция иудейских шахмат? На этот вопрос ответить легко: 1. Материальная выгода во что бы то ни стало; 2. Приспособленчество. Приспособленчество, доведенное до крайности, которое стремится исключить малейшую возможность потенциальной опасности и протаскивает идею (если вообще можно употреблять здесь слово «идея») защиты как таковой. С этой идеей, которая в любом виде борьбы равносильна самоубийству, иудейские шахматы в свете реального будущего вырыли собственную могилу…»

«Являются ли иудеи нацией особо талантливой в шахматах? Имея за плечами тридцатилетний опыт, смею ответить на этот вопрос следующим образом: да, евреи обладают высочайшими способностями использовать в шахматах свой разум и практическую сметку. Но истинного художника в шахматах — иудея — не существовало доныне.

Польский еврей Яновский, живщий в Париже, был, возможно, самым типичным представителем этой категории. Во французской столице ему удалось найти протеже в лице другого еврея, голландского «художника» Лео Нардуса, который не выпускал того из своих заботливых рук в течение двадцати пяти лет.

Некто из Соединенных Штатов показал Нардусу несколько партий Морфи. С этого момента для того уже не существовало никого, кроме Морфи, и Нардус требовал от Яновского исключительно «красивых» партий. И Яновский проводил свои блестящие партии, однако — как это вскоре выяснилось — только против слабых противников. Против настоящих мастеров его стиль был настолько же техничен, сух и прагматичен, как и у 99 из 100 его товарищей по расе».

Какие-либо комментарии тут излишни. Можно лишь задать вопрос: и эти полуграмотные статьи написал блестящий интеллектуал, доктор права, автор книг «На пути к высшим шахматным достижениям», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1924», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1927», «Ноттингем 1936», человек, по праву снискавший себе славу одного из лучших шахматных литераторов своего времени, неизменно уважительно писавший о своих коллегах, и прежде всего о Ласкере? Можно еще поверить, что Алехин написал эти статьи под давлением обстоятельств и умышленно сделал их столь примитивными. Сам Алехин после войны заявил, что он написал для «Pariser Zeitung» безобидную теоретическую статью, которую немцы без его ведома переписали с отвратительными дополнениями и опубликовали. Вполне возможно, что так оно и было.

В конце войны Алехин резко сдал и в шахматном отношении и в физическом. Врачи констатировали цирроз печени, и дни чемпиона мира были сочтены. Тем не менее сразу после окончания войны Алехин возобновил переговоры о матче с Ботвинником, и шли они весьма успешно. Только вот попутно Алехину приходилось оправдываться за военные грехи, а верили ему далеко не все.

Назовем вещи своими именами: чемпиону мира поверили те, кому выгодно было поверить, и не поверили — кому выгодно было не верить. Перед нами ярчайший пример политизации шахматного спорта, в ее самом крайнем, апофеозном проявлении. Ведь в том далеком 1946 году никто и не пытался докопаться до истины; главные действующие лица «процесса Алехина» стояли исключительно на страже собственных интересов. «Главной ударной силой» обвинения выступала Шахматная федерация США, что и понятно: Америка располагала сразу двумя реальными претендентами (Файн и Решевский), а чемпион принял вызов Ботвинника. Естественно, американцы пытались устранить Алехина, лишить его чемпионского титула, сорвать любое соревнование с его участием. Защищала же Алехина, в основном, советская федерация, что также объяснимо: чемпиону, согласному играть в первую очередь с Ботвинником, Советы готовы были простить что угодно.

Трудно винить национальные федерации двух крупнейших держав за то, что каждая из них действовала в интересах своего шахматного движения. Вся эта возня стала возможной только благодаря исторически сложившейся нелепой системе выявления сильнейшего. Если бы для определения чемпиона регулярно проводилось специальное соревнование с участием всех достойных, никого бы особо не волновало, играет ли в очередном таком турнире неизлечимо больной Алехин, пусть даже он победитель предыдущего первенства, а так все толкались локтями, стремясь заполучить корону из рук умиравшего чемпиона.

Александр Алехин успел уйти непобежденным. Стейниц и Ласкер уходили в забвении; Алехин был нужен до самого конца: до последнего вздоха он был необходим стремившимся отобрать у него корону.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К НОВОЙ ИСТОРИИ

Отрезок, который мы окрестили новой шахматной историей, вполне сравним с феодальным периодом в истории человеческой цивилизации. В 1886 году была провозглашена монархия, а Вильгельм Стейниц назван первым королем. Многие, однако, не признали ни Стейница, ни даже сам его титул. Лишь при Ласкере королевская власть получает признание и постепенно достигает абсолюта. Царствование Алехина явилось периодом наивысшего расцвета абсолютизма, однако годы агонии русского гения обнажили всю степень нищеты старой системы.

Когда абсолютный монарх умер, а его вассалы не смогли прокричать по привычке «Да здравствует король!», поскольку нового короля не оказалось в наличии, дворяне и простолюдины нерешительно переглянулись и, убедившись в собственной немощи, устремили взоры к парламенту — единственной силе, способной выработать новую конституцию.

Надо сказать, что парламент — Международная шахматная федерация (ФИДЕ) — образовался еще в 1924 году, но реальную силу он обрел лишь теперь.

Нет, до демократии было еще далеко, но монархия становилась конституционной.

Шахматная история стояла на пороге нового витка.

НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ

ПРОЛОГ К НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ

На конгрессе ФИДЕ 1947 года была, наконец, выработана и утверждена упорядоченная система розыгрыша первенства мира. Весь мир разбили на зоны; сперва проводились зональные соревнования, затем межзональный турнир (позднее несколько турниров), победители которого встречались в турнире претендентов (впоследствие — в матчах претендентов) и выявляли матчевого соперника чемпиону мира. Весь цикл занимал три года. Таким образом, каждые три года чемпион должен был отстаивать свое звание в матче. Одновременно было принято и более чем сомнительное решение, что в случае поражения чемпион через год имеет право на матч-реванш (подробнее об этом мы поговорим в главе о первом советском чемпионе мира).