Кристиан Комбаз - Властелин Урании
При дворе его ждали уже назавтра. С утра он заклинал судьбу умерить буйство морских валов, дабы он мог поспеть на назначенную аудиенцию. Я возвестил ему, что все произойдет согласно его желанию. Мне прошлой ночью сквозь туман сонных грез привиделась высокая фигура епископа Айнарсона, и его лицо в ореоле серебряных волос, склонясь ко мне, словно бы говорило, что королевство вечных снегов совсем рядом и мой господин достоин милости Сына Божия.
Я, желая прогнать его страх, поведал ему об этом видении, рассказал, как высок ростом был мой посетитель, какие у него были белоснежные кудри. Но Сеньор в этом описании узнал одного француза, гибель которого годом раньше весьма его опечалила: то был Дансей, посол, при датском дворе защищавший интересы своего друга Браге, к которому был очень привязан, с большим рвением, нежели интересы французского короля, кстати, вскоре погибшего от кинжала одного монаха.
Мой хозяин все еще возлагал надежды на бесчисленные интриги, которые плел этот француз при дворе Фридриха, рассчитывая, что они поспособствуют благоприятному завершению его планов. Короче говоря, он поверил, что призрак друга глаголет моими устами. Я слишком поздно уразумел, что следовало бы разуверить его. Оставалось лишь подтвердить, что он пользуется высоким небесным покровительством.
На следующий день шторм утих. Сеньор взошел на корабль и отплыл в Кронборг, и там судьба благоприятствовала его замыслам. Король дал господину Браге понять, что его доверия ничто не поколебало: ни молва, будто он дурно обращается со своими крестьянами, ни козни высокородных завистников, ищущих его погибели. Желая отвлечь его величество от страданий, доставляемых недугом, Сеньор вместо того, чтобы толковать о звездах, описал ему мою волшебную память и братца, которого я таскаю на брюхе.
Монарх тут же потребовал, чтобы ему показали эту диковину. Итак, мой хозяин, возвратясь, уведомил меня, что я буду представлен ко двору. Кирстен, его супруга, чрезвычайно богомольная и объявлявшая себя великой грешницей, даром что непонятно было, когда и где она успела нагрешить, расточала мне сокровища своего милосердия, будто желая искупить немилость, проявленную ко мне небесами. Ее дочери Магдалена, Элизабет, Сидсель и София усердствовали не меньше матери, даже три последние, несмотря на свое малолетство, спешили всячески обласкать меня. Я часто замечал, что женщины склонны сочувствовать горестям, доставляемым природой. Мое несчастье всегда очень их трогало. Кирстен подарила мне рубаху, скроенную с двумя дополнительными складками, одна начиналась от соска, другая от подмышки, чтобы мой братик-нетопырь чувствовал себя вольготнее.
Настал день отплытия.
Было очень холодно. Меня повели на пристань, напялив мне на голову шляпу, какие носили слуги Господина, и укутав спину серым плащом; все ребятишки острова, от внука мельника до Ассарсона-младшего, при виде меня, такого нарядного, в свите господина Браге, проклинали свою судьбу, хотя позавидовать моей никто бы не мог.
«Веддерен» качался и скрипел. Паруса хлопали на ветру. Я сто раз воображал, как встречусь с моим родителем на дне морском, но в конце концов мы целыми и невредимыми доплыли до Кронборга и встали на якорь в окружении целой многочисленной флотилии судов.
Сердце мое полнилось благоговейным восторгом при виде этого дворца, который мне столько расписывал Якоб, а мои подслеповатые глаза так никогда и не смогли различить его далекие очертания. Он весь топорщился шпилями, а на четырехугольном дворе, куда мы проникли, пройдя сквозь череду дверей под низкими сводами, царило шумное оживление: целые туши свиней и оленей с распоротым брюхом висели на крюках меж дымящихся поддонов с угольями. Лошади и повозки сновали взад-вперед по мощеному двору, а дети в белых одеждах пробирались вдоль стен к часовне, откуда, сливаясь с криками чаек, доносилось пение.
Меня, как всегда в подобных случаях, не могла не потрясти перемена, произошедшая с Сеньором. Он сбросил плащ с разрезами, под которым оказался полосатый черно-оранжевый камзол. На шляпе развевалось алое перо. Рожа надутая от торжественности, на груди болтается орденская лента Слона… Все время плавания он без конца смотрелся в зеркало, склоняясь над распахнутым дорожным сундуком, в крышку которого оно было вделано, подкручивал свои длинные усы да прилаживал вермелевую пирамидку, что заменяла ему нос.
Когда мы сошли на берег, он напустил на себя строгий вид, вовсе ему не свойственный. Потом, уже на парадной лестнице, когда к нему подкатились знакомые – двое каких-то дворян с лакеем-зубоскалом, он отвечал на их речи игриво, что совсем не вязалось с его одеревеневшей физиономией.
Сопровождали нас Элиас Ольсен и слуга по имени Эрик. Его послали сбегать за фруктами, пивом и остатками жаркого, поскольку мы с утра ничего не ели. Вскоре мы уже обосновались в покоях, из окон которых Сеньор мог видеть в морской дали свой остров, между тем как внизу, под стеной; дровосеки, голые до пояса несмотря на стужу, кололи дрова. Расписные потолки отзывались легким эхом на звон их топоров и треск поленьев в высокой печи с орнаментом, изображавшим львов.
В Кронборгском дворце львы виднелись повсюду: над арками и сводами дверей, у подножий лестниц, крылатые, строящие гримасы, с грозным, как у горгон, оскалом и гривой, в которой гнездился клубок змей.
Вечером к нему явился человек с громким заносчивым голосом, чья круглая борода и вся физиономия тоже напоминали львиную морду. Он распространялся об астрономии, пил с Сеньором до ночи и завалился с ним рядом спать на его ложе. Лакею насилу удалось его раздеть, так он нализался. Ольсен, спавший внизу·с какой-то служанкой, вернулся только под утро. Слуги господина Браге и его гостя растирали друг другу руки, такой дикий холод стоял в покоях. Я же все больше старался сложить поудобнее и отогреть заледеневшие члены моего брата да не испачкать рубаху, о чем мне было велено особо печься, ведь завтра меня будет испытывать король.
Когда меня по длинной, выложенной сверкающим мрамором галерее и ошеломляюще громадному коридору вели к королю Фридриху, солнце уже стояло высоко. Монарх пребывал в обшитом деревом кабинете, занимавшем одну из башен, окна которой выходили на спокойное море. Вдали по мерцающей глади вод было разбросано множество судов.
Наш Сеньор вошел первым, прижимая ладонь к груди. Я слышал, как среди высоких особ, что сгрудились у подножия лестницы со шляпой в руке, лежащей на эфесе шпаги, пробегали смешки, мишенью которых служил он. Однако же ему, по-видимому, удалось противостоять им, храня на лице выражение кротости и терпения наперекор неподвижности черт, которая объяснялась просто-напросто опасением обронить вермелевый нос. Пока мой хозяин беседовал с принцем, явились двое пажей, чтобы расстегнуть на мне одежду. Наконец меня подтолкнули в спину, я одолел три ступеньки и оказался лицом к лицу с монархом, с головы до ног облаченным в желтое. От него пахло смесью меда и пепла. Бородатое лицо с острым подбородком выражало крайнее утомление, а узенькая корона волос, венчая лысый череп, образовывала над его ушами подобие двух ручек, словно у корзинки.
Мне приказали разоблачиться. Вдоль изукрашенных резным деревом стен кабинета прошелестел вздох сострадания при виде обнажившегося уродства. Я разгибал ручки и ножки моего брата, меж тем как Сеньор не жалел красноречивого пыла, напоминая королю, что это диво не столь любопытно в сравнении с моей памятью, каковая по неведомой причине способна не только удерживать все впечатления, но и располагать их в безукоризненном порядке.
– Об этом ты уже говорил, – раздраженно проворчал король и велел принести книгу благочестивого содержания.
Мне, по обыкновению, хватило одного взгляда, чтобы запомнить страницу, потом я повторил все фразы, что на ней были, потом все слова по отдельности, их же задом наперед, да к тому же определил и число слов.
– А теперь, – король повернулся к моему Господину, словно ему претило обратиться прямо ко мне, – пусть назовет число букв.
Я назвал, и по монаршьему приказанию их тотчас стали пересчитывать. Когда слуга, который держал книгу обеими руками на весу, кончил счет, он заявил, что я пропустил две буквы. По-видимому, всех этих аристократов аж распирала неприязнь к моему хозяину, она ждала только повода, чтобы выйти наружу: их физиономии так и расплылись в ухмылках. Повернувшись ко мне, Сеньор одарил меня злобным, прямо-таки иудиным взглядом, и я понял, что он готов усомниться в моем таланте, который только что объявлял безошибочным.
Но второй подсчет, который тут же произвели, подтвердил мою правоту. Тут уж господин Браге без малейшей скромности восторжествовал над насмешниками. Грудь выпятилась, глаза засверкали, едва не затмив блеск его носа. Чтобы умерить столь буйное тщеславие, король велел спросить меня, сколько волосков в его бороде. Эта острота привела и восторг всех присутствующих за исключением его наследника, будущего короля Христиана IV, который был чуть постарше меня.
