Александр Лепехин - Почти не придуманные истории

Все! Всем по местам стоять. Готовимся к бою. Митька прибежал к пушке. У нее спал старик весь израненный кусками кирпича и камня. Его не стали тревожить. Его меткие выстрелы были более нужными в бою, а камни таскать помоложе найдутся. У Митьки, да и других его товарищей слипались глаза, подкашивались ноги от усталости. То и дело падала голова и, то один, то другой впадали в забытье. Но с боевых постов никто не уходил.

В татарском лагере было тихо. Сначала осторожно, потом все смелее и смелее народ начал выглядывать и разглядывать поле боя и татарский лагерь. Было тихо. Никто не стрелял, не кричал. Что случилось?

Воевода выслал разведчиков. Те быстро вернулись и сказали, что татары ушли. Но воевода приказал, всем стоять на своих местах. Из города не выходить. Помните, как под Козельском, вроде ушли татары, обрадовались, вышли, а они выскочили, да всех перебили. И головы их в большую кучу у города сложили. Я не хочу, чтобы ваши головы тоже в куче лежали. Сидим. Ждем. Пока есть возможность отдыхаем. Неизвестно. Как там повернется. Выставить усиленные караулы и всем отдыхать. Митька лег около своей, да она ему уже стала своей, родной, пушки, вытянулся и провалился куда-то в теплую и уютную пустоту.

Он проснулся от того, что все кричали: «Ура-а-а!!!». Выглянув из башни, он увидел много всадников, которых приветствовали туляки со стен, а те, в свою очередь, приветствовали туляков. Наши!!!

Куда подевалась усталость. Митька кубарем скатился по лестнице. Все ворота еще закрыты. Вылезти из Кремля можно только пробравшись через завал разбитой стены. Он ужом проскочил между бревнами и выскочил из Кремля. У стены валялись ядра, бревна, обломки лестниц убитые татары и туляки. Все напоминало о вчерашнем дне.

Митька подбежал к всадникам.

– Татары где? – услышал он вопрос.

– Так ушли, наверное. Узнали, что вы тут рядом и ушли.

– Какой дорогой?

– Да, вот этой. Муравский шлях называется.

– Покажешь?

– Конечно.

– На коне ездить можешь?

– Да я казак, – обиженно сказал Митька.

– Ладно, не обижайся.

Ему подвели коня, Митька вскочил на него привычным движением и тронул поводья.

– За мной.

Дорога, по которой отходили татары и так была видна по брошенным повозкам ядрам и прочим вещам. Особенно много было брошено вещей и даже пушки у переправы через реку Упу. Там крутой спуск, на котором все у татар ломалось и переворачивалось. И чего тут только не было и пушки, и порох, и награбленное добро, убитые верблюды и кони. Но татар не было, они уже ушли дальше. К Митьке подъехал молодой воевода в доспехах и сказал:

– Спасибо тебе. Ты вон еле в седле держишься. Вчера, наверно, намаялся. Тут все ясно. И дорога их видна. Возвращайся домой. Коня себе оставь. Заслужил. И вот от меня тебе еще подарочек.

И протянул ему небольшой кинжал в красивых ножнах. Митька хотел было возмутиться, но усталость уже брала свое и он не возражая, повернул домой в Тулу.

Наши догнали татар на переправе через реку Шиворонь, разбили их и пленных освободили, которых татары в полон по окрестным деревням набрали. А через два года на той реке Шиворонь встал город-воин Дедилов – мощный страж границ русских.

Битва на Шивороне

Третьяк справный был казак. Почему Третьяк, да третьим сыном он был в семье. Вот и не стали родители долго думать над именем, а назвали по очереди. Обидно было, что для сестер его родители все покрасивее имена выбирали Улыба, Красава там, а тут Третьяк, Пятак, Шестак.

Был у Третьяка конь, молодой вороной жеребец, Третьяк так его и звал Воронок. С норовом был конь, но сошелся он характером с хозяином и они с полуслова понимали друг друга. Правда, с оружием Третьяку не повезло, был лук со стрелами, да одно копье, но владел он им мастерски. «Ничего, не беда, в походе добудем, саблю добрую, а если повезет то и пищаль», – думал Третьяк. Атаман, как раз вел их сотню на сборный пункт в Коломну, где Царь Иван Васильевич IV, в народе прозываемый Грозным, собирал войска для похода на Казань.

Потом Третьяк вспоминал. Утром подошли к реке Оке, за Окой город Коломна, а вокруг нее сотни дымов от костров. Это тысячи русских воинов собрались на призыв Ивана Грозного. Атаман послал казака доложить царю о прибытии донских казаков. Посланец вернулся и сказал:

– Вам велено через Оку не переправляться, стоять здесь. А то из Дикого поля тревожные вести поступают. Дивлет Гирей на наши украйны войной идет.

Ну что ж, здесь, так здесь. Палатки разбили, шалаши построили, дров нарубили, коней в табун согнали и на луга пастись отправили под охраной, отдыхаем, кашу варим. День, два, пять. Казаки уже от безделья на всякие озорства стали пускаться, то подшутят над кем-нибудь, то в деревне с кем-нибудь повздорят. От царя приехал посыльный и передал царское веление, угомониться, а то озорников выпорют прилюдно. Это известие как-то охладило пыл. Но скука была неимоверная.

Где-то на седьмой день, уже под вечер, прилетел от царя гонец: «Тревога, Дивлет Гирей Тулу осадил, летим на помощь». Куда только лень и озорство подевались, все стали деловито готовиться к походу, отлавливать своих коней осматривать, седлать, сворачивать лагерь. Через час мы уже готовы были выступать. С того берега переправились еще казаки, воеводы со своими людьми, малоросские черкассы, тысяч пять всего набралось. Во главе войска встал Андрей Курбский, молодой, горячий, весь в железных доспехах, да и конь под ним, ему под стать. Выступили без промедления, как же беда там в Туле. Скакали практически без отдыха, там добрых верст 100. Впереди всех летели туляки, они ведь тоже по государеву Указу на Казань выступили и в городе остались силы малые. Недалеко от Тулы воеводы приказали остановиться на ночлег. Непонятливым разъяснили, что еще войска подойдут, да и сами отдохнем. Станицы донесли, что татар там тысяч 30. И действительно, за ночь подошли еще отряды, всего тысяч 15, но значительный перевес сил врага никого не смутил. Рано утром встали и, не мешкая, полетели к Туле. Прибыли. Все в дыму, город побит, поломан. Думали, опоздали, ан нет. Бежит кто-то, руками машет и кричит:

– Наши, наши!

Подросток какой-то, а за ним мать, тоже кричит:

– Стой, куда! Какие там наши, татары наверно вернулись.

Но когда мы подъехали поближе, женщина убедилась что это действительно свои. Она без сил опустилась на землю и зарыдала приговаривая:

– Наши, наши! А мы уж не чаяли помощи, помирать собрались, вчера во время приступа всех ратников и мужиков на стенах побило, одни бабы, дети да старики остались, стену проломили, ворота сломали, всю ночь проломы заделывали.

Подросток деловито объяснял, что татары утром снялись и куда-то подались, часа за три до нашего прихода. Крымчаки быстро ушли, побросав все добро. Воевода послал разведку, но из города выходить запретил.

Вокруг города следы вчерашнего приступа, поломанные лестницы, бревна, оружие, кругом убитые татары и защитники Тулы.

Князь Курбский, моментально оценив ситуацию, скомандовал:

– По коням, в погоню!

И полетели мы следом за врагом. Верст 30 мы гнались за ним, по пути сметая и захватывая в плен небольшие группы и обозы.

Нагнали мы основные силы у реки Шиворонь. Брод там не широкий и глубокий, вот и сгрудились они все на том броду тысяч 25. Это была огромная живая масса, где воедино слились кони, люди повозки, быки. А когда мы увидали огромную толпу наших пленных, в основном женщины и дети, которых гнали татары как скотину, ну тут в нас такая злость закипела, что мы, не помня себя, на басурман накинулись. С ходу в их боевые порядки врубились. Не ожидали они такого натиска, паника у них началась, все к броду бросились. Кто упал, того затоптали, но потом очухались и давай с нами рубиться. Я не знаю и куда только усталость подевалась. Я копьем своим крутил как веретеном и Воронок молодец не подвел, всех других коней теснил, копытами бил, зубами кусал.

Наши пленные, как только освобождались от пут, сразу же вступали в бой, не только мужчины, но и женщины и даже дети. Ну, вроде все, никто больше не сопротивляется, пленных в кучу согнали, раненых перевязываем, убитых считаем. Наших всех освободили, конвоиров окаянных перебили, мужчины сразу оружие попросили, а женщины и дети, кто домой сразу подался, кто без сил опустился на землю и рыдал, настрадались бедные, а многие нам помогали раненых перевязывать, оружие в порядок приводить.

Вдруг с того берега ертаул летит, это воеводы передовой отряд послали за татарами вдогонку. Кричат:

– Татары назад с подмогой идут!

Мы пленных подальше отогнали, раненых подальше оттащили, пищали зарядили и опять на коней. Только они к берегу подошли мы первые ряды залпом выкосили, но их уже не остановить, они на скорости в воду влетели, ну а мы их на берегу встретили, из воды и из грязи не выпускали, рубим их нещадно, но и нам достается. Где-то через час все было кончено. Крымчаков мы побили, а коих не побили, убежали они восвояси. Нас целых осталось немного, все больше раненые, даже душа битвы князь Андрей Курбский весь израненный был, несмотря на хорошие доспехи. Он соколом в бой рвался, на самых опасных участках появлялся. Как его ратники увидят, так и воодушевлялись и откуда, только силы брались и у него и у нас. Сначала мы думали, что толку от него мало будет, молодой еще, всего 23 года, а вышло по-другому. Только бой утих, со стороны Тулы еще отряд крымчаков к броду подходит. Опять бой. Только этот отряд разметали, еще один подходит. Это они от Тулы на грабеж окрестностей уходили. Вернулись, видят лагерь пустой и ну, и домой пошли знакомой дорогой, а тут мы. В общем, часа три рубились.