Марк Фруткин - Возвращение Фабрицио

— Нет, — согласился адвокат. — Теперь я уверен, она права. Галлей, а не Голлей.

Герцог снова принялся осторожно расспрашивать, прощупывая почву:

— Так, возвращаясь в конечном итоге к делу Камбьяти, вы против его кандидатуры?

Адвокат умолк и улыбнулся. Собираясь ответить, он заметил, что девушка потянулась за вином и выпила. Ее большие темные глаза смотрели на него поверх бокала.

— Ваша светлость, на основе собранных мною сведений кто-то может решить, что заключение по делу, безусловно, отрицательное. Но я уверен, подобная спешка была бы ошибкой. Есть множество факторов, касающихся этой сложной личности, которые стоит рассмотреть. Если я собираюсь выполнять свой долг, то должен тщательно изучить эти факторы. Должен признать, из множества дел, что мне доводилось расследовать, это — самое любопытное и запутанное. Завтра я начну опрашивать людей, возможно, когда все закончится, мы будем знать больше.

У герцога и герцогини оставалось еще множество вопросов, касающихся Фабрицио Камбьяти, но монсеньор Аркенти остановил их, сказав, что предпочитает сперва продвинуться в своем расследовании.

Карты звездного неба в восьмигранной библиотеке

Элеттра сидела в библиотеке и читала. Тяжелый дубовый стол перед ней был завален книгами в кожаных переплетах, одна из них раскрыта на изображении карты звездного неба. Девушка

сверялась с картой, читая книгу, которую держала в руках. Время от времени она заглядывала в другие книги на столе. За единственным окном виднелся богатый сад. Полуденный свет за стеклом казался тусклым и серым, хотя кроны сосен, пальм и других деревьев выглядели густыми и сочными, словно пропитались влагой, которая не падала с неба, затянутого тучами, а сгущалась прямо из плотного воздуха.

Библиотека располагалась в небольшой восьмигранной комнате, битком набитой книжными полками темного дерева, подпиравшими высокий потолок. Узкая кованая лестница вела на второй уровень, где комнату по периметру огибала галерея, также из кованого металла. В глубокой тишине слышался лишь шелест книжных страниц, когда Элеттра их переворачивала, и ее тихое, ровное дыхание.

Девушка подняла глаза. Дверь библиотеки со скрипом распахнулась, вошла ее мать. Она серьезно и молча смотрела на Элеттру, потом уселась по другую сторону стола.

— Элеттра, нам нужно поговорить.

— Сейчас. — Элеттра подняла руку, дочитывая абзац. Она оторвалась от книги и, прежде чем мать успела заговорить, быстро произнесла: — Меня заинтересовал вчерашний разговор с адвокатом дьявола. Про комету, что скоро прилетит. Я хочу побольше узнать об этом. У отца столько книг на эту тему. Так увлекательно. Вы знали…

— Элеттра, я сказала: мы должны поговорить. Ты не слушаешь? Закрой книгу. Пожалуйста.

Неохотно, потупив глаза, девушка закрыла книгу.

— Мы должны все обдумать и обсудить. Скоро помолвка, а там и свадьба. Мы почти не подготовились. Отец беспокоится. Так что…

— Свадьбы не будет.

— Элеттра, не говори так! Если отец услышит, он разгневается. Ты знаешь его нрав.

— А вы знаете, что я чувствую по этому поводу, матушка. Я убегу в университет в Болонье или, может быть, поеду в Испанию, в Саламанку. Там есть чудесный старый университет.

— Довольно! Никуда ты не поедешь. Ты еще девочка, и со свадьбой все решено. Оставь эти глупые мечты. Твой отец дал слово отцу Дженнаро. Сама знаешь, что это значит. Он не может взять его назад.

Элеттра не ответила, погрузившись в напряженное молчание. Она незаметно заложила книгу пальцем и снова открыла ее на странице, которую читала.

— Матушка, мы после об этом поговорим. Я занята.

— Элеттра, ты не можешь пренебрегать своими обязанностями. Время идет. Я не буду сейчас с тобой спорить, но мы, не откладывая, должны обо всем поговорить. Отец очень беспокоится. Прошу тебя, будь умницей и приходи, когда все здесь закончишь. Свадьба будет большой радостью для отца и для нас с тобой. Наше единственное дитя, наша дочь, выходит замуж. Что может быть прекраснее? Так ты придешь?

Уже вновь погрузившись в чтение, девушка кивнула, даже не услышав последних призывов матери. Позже, утомившись от чтения, она решила отправиться на прогулку с прабабушкой, и снова свадебные планы остались неоговоренными.

Пьеса. Действие 1

Семья актеров, представляющих комедию масок,[10] известная под именем Ingegni — Таланты, приезжала в город раз в год. Никому не было дела то того, действительно ли странствующая труппа — семья, и даже на самом ли деле они талантливы, коль скоро представления их были увлекательны.

В субботу на рассвете город проснулся от скрипа телег, крестьяне с семьями направлялись на главную площадь на самый оживленный овощной базар недели. Еще не проснувшиеся до конца, крестьяне съезжались с темных сонных полей на улицы, сходившиеся к площади Коммуны, словно вместе с горами желтых дынь, высившихся на телегах, влекли за собой в город и клочья утреннего тумана с берегов реки По. Крестьяне в молчании расставили свои прилавки. Сгрузили с телег корзины, полные до краев красных, желтых и зеленых овощей. Корзины с гладкими восковыми перцами, цуккини, похожими на темно-зеленые дубинки, и блестящими помидорами. Плетеные корзины, полные персиков, груш, яблок и свисающих гроздей винограда неббиоло, покрытых белым пухом и блестящих от росы. Другие были наполнены миндалем, напоминающим формой глаза арабских скакунов, и бугристыми грецкими орехами. На площадь уже стекались старые дамы в черном, что вечно страдают от бессонницы, и взбудораженные дети. Первые — чтобы морщинистыми руками захватить лучший товар, вторые — чтобы, бегая от прилавка к прилавку, глазеть на привезенное.

Перед городской ратушей с темными галереями актеры деловито собирали из широких досок подмостки с деревянными скосами позади. Над сценой они повесили потрепанный занавес, который слегка покачивал ветерок. Стоя в тени колонны у фасада собора, Фабрицио наблюдал за работой актеров.

Актер в кожаной маске, покрытой бородавками и закрывавшей половину лица, стоял на свежесобранных подмостках. Он трижды ударил в барабан и зычным голосом объявил, что пьеса начнется не позже полудня.

— Чудеса и волшебство, каких вам прежде не случалось видеть, — кричал фигляр. — Ingegni в новом амплуа! Удивительные актеры, знаменитые на всем Итальянском полуострове! Они развлекали королей Неаполя и Сицилии, выступали перед императорами и императрицами, герцогами и герцогинями, а также графами и графинями. Прославились, давая представления в Риме, Палермо, Флоренции, Венеции и даже в Париже. Вас поразит их мастерство, восхитит талант, позабавят приключения.

Он входил во вкус. Потоку бездумных преувеличений и откровенного вранья внимала кучка глазастых ребятишек. Фабрицио, наполовину скрытый колонной, молча наблюдал.

Горожане набивали кошелки и торбы на целую неделю, бродили вдоль прилавков, внимательно изучая все привезенные товары, несмотря на то, что знали уже почти всех и каждый делал покупки у одних и тех же торговцев, обычно у дальних родственников. Стоял несмолкаемый гвалт, тут и там слышались разговоры, а деньги переходили из рук в руки.

С возвышения подмостков актер хорошо видел огороженную площадь. Она едва составляла половину площади Святого Марка в Венеции и одну восьмую площади Святого Петра в Риме. Напротив сцены возвышался собор, а слева от него тянулась в небеса большая колокольня. Первый отблеск солнца осветил верхушку башни.

— Волшебство и чудеса, каких вы и представить не могли, — кричал актер, более или менее повторяясь для собирающейся толпы. — Время бесконечных чудес и волшебства!

Фабрицио глубже погрузился в тень колонн и статуй собора и, казалось, вовсе исчез, когда адвокат дьявола, человек из другого времени и места, стремительно вышел из своих уютных покоев. Клочья тумана, подобно призракам поднимавшиеся от реки По, парили над площадью. Их волнообразное движение навевало мысли о морских водорослях, качающихся под водой. Когда адвокат дьявола прошел в метре от Фабрицио, лоскут тумана скользнул между ними, клубясь вокруг плеч и голов двух священников, соединяя их невидимым объятием.

Каждый горожанин в Кремоне мог слышать крики зазывалы на площади. Одетый в яркие цвета, похожий на тропическую птицу, актер тараторил беспрерывно, собирая зрителей со всего города. Они сбегались, забыв о времени, стекались на площадь, завороженные магией его голоса, в котором соединялись вопль коробейника и мягкое обольщение проповедника, способного проникнуть в грудь и пронзить сердце. Голос журчал серебристым ручейком, сверкал молнией и сотрясал

землю раскатами. То был и зверь, и камень, и человек. Любовник, что шепчет тебе на ухо слова, вскрикивает от страсти. То был волшебник, способный размеренным стуком барабана и вкрадчивыми ритмичными речами ввести толпу в транс. Волшебник, алхимик песни.