Сергей Суханов - Дорога горы
Сона стала вести себя более непринужденно. Она с уважением смотрела на Бен-Циона, ловила каждое его слово и старалась выполнять распоряжения быстро и точно. Караванщик скрывал волнение. Не один раз ловил он себя на том, что любуется красивой халдейкой. Бен-Цион тут же брал себя в руки, напуская показную суровость. Но Сону не обманешь – девушка чувствовала его смущение и внутренне ликовала. К концу дня оба разговаривали и смеялись, словно старые знакомые, не замечая никого вокруг. А Эзра ехидно хмыкал, когда был уверен, что хозяин не смотрит.
Иешуа прекрасно ладил с Бен-Ционом и Соной. Только Эзра презрительно поглядывал в его сторону: погонщику не нравилась неопытность навязанного попутчика в обращении с мулами. Он видел, что новичок старается добросовестно выполнять непривычную для него работу, расстраивается, если что-то не получилось с первого раза. Но помогать не спешил – с какой стати? Один раз Эзра грубо сделал ему замечание, когда тот неправильно одел недоуздок. Иешуа стерпел, молча исправил ошибку, но на скулах заиграли желваки.
Когда Бен-Цион понял, что от нового мула не будет пользы, он поручил его заботам новичка. Иешуа на удивление быстро нашел общий язык с рыжим красавцем.
– Как его зовут? – спросил он у Соны.
– Перед.
Иешуа ласково поглаживал животное по крупу, а мул дружелюбно смотрел на него умными влажными глазами и доверчиво тыкался носом в плечо.
5Легат Августа пропретор Сирии54 Публий Сульпиций Квириний закончил письмо. Затем педантично вытер расщепленный на конце тростниковый калам куском льняного платка, который вынул из изысканного эбенового ларца, инкрустированного перламутром. Подождав, пока чернила высохнут, он осторожно разгладил лист, стараясь не повредить его края своими грубыми солдатскими пальцами. Хорошо высушенная и отполированная ливианская бумага из сердцевины папируса была гладкой и приятной на ощупь. Она хоть и уступала по качеству августовской, зато не просвечивала, а значит, больше подходила для письма.
Такую бумагу легко свернуть трубочкой и вставить в прочный деревянный футляр из атласного дерева или самшита. Герметичность футляра гарантирует сохранность документа даже в воде. Так перевозятся сведения государственной важности, когда курьер едет под охраной ликторов или гвардейцев. Согласно инструкции, при угрозе захвата послание должно быть уничтожено. Если имперский агент передвигается инкогнито, письмо зашивается в пояс, и в этом случае он отвечает за его доставку головой.
Взгляд Квириния остановился на старинном зеркале, стоявшем рядом со шкатулкой. Богиня левой рукой подхватила подол длинного хитона, а правую подняла в приветствии. Два ангела над ее головой держат отполированный бронзовый овал, увенчанный миниатюрным торсом крылатого божества. Бесполезная для воина женская забава оставалась единственной памятью об умершей много лет назад жене Клавдии. Жизнь легата протекала в бесконечных переездах, поэтому вещей становилось все меньше – что-то терялось в дороге, а что-то приходилось бросать в лагере при отступлении. Но эту греческую безделушку он сумел сохранить. Назло новой жене Эмилии Липиде – хитрой и избалованной римлянке. Квириний и сам не знал, зачем женился второй раз – ему было уже за шестьдесят.
С бронзы на легата смотрело лицо человека, потрепанного жизнью, но не сдавшегося под ударами судьбы. Короткие волосы римлянин зачесывал назад, отчего они топорщились, правильным полукругом обрамляя высокий лоб. Искривленный нос, сломанный в бою, придавал лицу жесткость. Взгляд глубоко посаженных голубых глаз казался уверенным и спокойным. От них к вискам веером разбегались мелкие морщины, а две глубокие бороздки спускались от крыльев носа к краям плотно сжатого рта.
Квириний поставил на письмо личную печать. Затем поднялся из-за стола и размял уставшую поясницу. Годы давали себя знать: он уже не мог, как раньше, часами читать Гомера или Вергилия, склонившись над текстом при свете коптящей масляной лампы. Теперь ему приходилось регулярно приводить себя в порядок с помощью гимнастики для спины и шеи.
Наместник позвонил в колокольчик и отдал несколько распоряжений вошедшему в таблиний55 секретарю. Затем открыл дверь, выходящую в просторный внутренний двор, засаженный фруктовыми деревьями. Квириний с наслаждением вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом зрелых персиков. Прислонившись плечом к косяку, он прикрыл веки и приказал себе не думать. Сознание постепенно наполнилось журчанием воды в нимфее56, шелестом листьев и хлопаньем крыльев голубей на крыше колоннады. И ритмом собственного дыхания… Отдохнув, посмотрел на солнечные часы возле бассейна. Время появиться курьеру.
Квириний получил кресло наместника провинция Сирия за особые заслуги перед Великим Римом. После разгрома гомонадов57 в Киликии он был удостоен высшей военной награды – триумфа. Победитель въехал в Рим в золоченой колеснице, запряженной четырьмя белыми конями, облаченный в вышитую золотыми звездами пурпуровую тогу. Он мог гордиться собой – консул, сенатор, триумфатор. Тринадцать лет назад Квириний выполнил поручение Августа в Сирии – провел ценз под началом пропретора58 Гая Сентия Сатурнина. Теперь он стал единоличным хозяином огромного региона, границы которого простираются от мятежной Коммагены на севере до варварской Набатеи на юге. И снова отвечает за проведение переписи.
Прохаживаясь в ожидании агента вокруг обсаженного персиковыми деревьями бассейна, легат думал о текущих делах. Да, не простая досталась ему провинция. Галатия и Киликия тоже не сахар, но там сразу видно, кто враг, а кто друг. Друг приводит к тебе на подмогу боевые отряды, а враг коварно нападает в горном ущелье. В Сирии не так: витиеватая лесть, хитрость, а часто предательство – таковы неписаные правила, по которым здесь играют все – и деревенские геронты59, и этнархи60.
Дерзкие крепости Декаполиса61 от безнаказанности совсем распоясались. Нарушений не счесть. Взять Филадельфию: сколько раз архонту62 приказывали не хоронить покойников в черте города. Делали внушения, налагали штраф в пользу фиска на него и на виновных горожан, а городской совет взял и принял муниципальный закон. И плевать они хотели на императорский рескрипт. Еврейская диаспора молчит, словно евреи воды в рот набрали, хотя и их закон нарушен. Лишить виновных римского гражданства? Так декурионы63 начнут подстрекать жителей к неповиновению, а полис является форпостом Рима в Аравии. И что тут будешь делать?
Или Иудея. Ее фанатичное население вообще ничего не интересует, кроме почитания божества, якобы обитающего в столичном храме. Эти люди способны только слепо исполнять волю жрецов, умело манипулирующих народом. Чем им ценз помешал? Разве не должен знать император, сколько у него подданных, и чем они владеют? Иудеям и так идут навстречу – в Иерушалаиме не найти изображений Цезаря. Неслыханная наглость по римским меркам! Даже на монетах у них ячмень да пальма, словно монеты чеканит не имперский префект64, а областной этнарх.
Галилея, так та просто рассадник смуты по всей Палестине. Какой-то Иехуда из Гамлы, по убеждениям зелот65, после смерти Хордоса захватил Сепфорис, ограбил дворец и разъезжал по городу в царской колеснице, призывая жителей восстать против власти Рима. А сейчас вместе со своим дружком Цадоком собрал целую толпу бунтарей. Шайка хозяйничает на обширной территории от Кармела до Хермона. Его папаша Хизкия когда-то тоже подбивал иудеев к неповиновению, пока Хордос не поймал его и не отрубил голову. Иехуда своими действиями срывает проведение ценза, а тетрарх66 Антипа не может с ним справиться. Да еще скрывает положение дел. Агентура регулярно доносит о трудностях в ходе переписи. Придется самому заняться этим вопросом – Август ждет доклада.
На востоке бурлит продажный и погрязший в роскоши Тадмор, подстрекаемый к неповиновению парфянами. Купеческий город! Привыкли, собаки, что все продается и покупается. Еще при Антонии прятались за парфянские спины. Зато сразу встали на колени перед Римом, когда Вентидий выставил на агоре голову царевича Пакора. Не нравится им, видите ли, платить подушный и поземельный налоги. Даже Антиохия – столица Сирии – и та платит! Так еще с них берут по фиксированной ставке, а могли бы с дохода от пошлин, которые муниципий устанавливает на свое усмотрение. Ох, и прав Цицерон – эти скоты годятся только для рабства.
В самой Антиохии и ее окрестностях обстановка всегда неспокойная. То арендаторы откажутся платить за землю и сожгут господскую усадьбу, то крестьяне вырежут отряд публикана – откупщика податей. Часто беглые рабы сбиваются в шайки и терроризируют окрестные деревни, разоряя дома бывших хозяев. Приходится посылать когорты, чтобы железной рукой навести порядок на вверенной территории: безжалостно вешать, резать и прибивать смутьянов к крестам.
