Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда
Между ними состоялся обстоятельный разговор.
Председатель Совета Министров (протягивая прокламации). Это ваша работа?
Жандармский офицер. Так точно.
Председатель. Кто распорядился?
Офицер. Оборудовать распорядился полковник Рачковский.
Председатель. Оборудовать?
Офицер. Приобрести машину-бостонку, подобрать типографщика, обить комнату пробкой.
Председатель. Для беззвучности?
Офицер. Для сохранения в тайне.
Председатель. Сколько было отпечатано штук?
Офицер. Одна тысяча экземпляров.
Председатель. Кто распространял их?
Офицер. Не могу сказать точно. В Петербурге, знаю, через «Союз русского народа», дубровинский{12}, а в Москву отвозил в декабре сам Рачковский.
Председатель. Вот что, ротмистр. Вы должны немедленно уничтожить печатный станок и вообще все следы. Имейте в виду, вас будут допрашивать. Прокурор Камышанский и… полковник Рачковский!..
Положительно, дальновидный политик не желал наживать себе лишних врагов. И тем более в могущественном департаменте. Можно было бы счесть, что его тонкий замысел спустить дело на тормозах увенчался успехом, когда бы месяцем позже некий скользкий благожелатель, связанный с этим же департаментом, не прислал ему отпечатанную, на сей раз с законного разрешения цензуры, дубровинским «Русским знаменем» новую погромную прокламацию, что продавалась вполне открыто на улицах. А в ней содержался прямой выпад против председателя Совета Министров как главного врага русского народа и главного помощника жидовского с его жидовской женой.
6. «Юго-западный железнодорожник»
Концерт затянулся допоздна. Фигнер бисировал и бисировал, а публика не желала отпускать певца. Переполненная впечатлениями, с несмолкающей музыкою в душе подъехала Матильда Ивановна к дому, и тут ее как ударило.
Толпа полицейских чинов у входа… И в вестибюле…
Не скинув мантильи, подбежала к мужу, такая крохотная с ним рядом.
— Ты жив? Ты здоров? Что случилось?!
Он, как мог, пытался успокоить ее, не скрывая, однако, подробностей происшедшего.
Да и старик истопник, и прислуга, еще не вполне придя в себя, в который раз принялись излагать, как все было.
— Слава Богу, все живы-здоровы, это главное, — причитала Матильда Ивановна.
А оставшись с Сергеем Юльевичем вдвоем, воскликнула потрясенно:
— А если бы Вера была дома?!
— Но Верочка давно уж не приезжала, — утешал ее Сергей Юльевич, — и смею тебя уверить, что тот, кто затеял свое грязное дело, прекрасно учитывал это.
Всему Петербургу, разумеется, было известно, что дочь Сергею Юльевичу неродная, что женился он на разводке, с ребенком, и это в свое время едва не сделалось поводом для большого скандала. Сей факт из жизни Сергея Юльевича был так же окутан сплетнями, слухами и пересудами, как многие другие. Само имя графа Витте купалось в некой ауре, совершенно притом не ангельской…
Когда молодой министр предложил своей избраннице руку и сердце, подобного рода браки в свете отнюдь не одобрялись. И Витте вынужден был поступить согласно неписаному этикету. Сообщив государю императору, отцу нынешнего, о своих намерениях, выказал готовность немедля подать в отставку. Император Александр III благоволил своему протеже. Сделал вид, что ничего особенного не услышал.
— Я имею дело с министрами, а не с их женами. Женитьба — ваше личное дело.
Зато его окружение заклокотало. Как! Этот выскочка, парвеню, этот делец, неизвестно как взлетевший из грязи… ну не в князи, а, впрочем, может быть, даже выше того — в министры, да ради такого умнейшие и опытнейшие сановники тратят едва ли не целую безупречную жизнь, а этот делец железнодорожный в довершение всего имеет наглость тащить за собой еще и свою даму с весьма… — извещали под рукой всезнающие шептуны, ужасно округляя глаза… — с весьма, знаете ли, сомнительным прошлым!.. Вполне довольно того, что из этих… Крещеная! Ну и что, эка невидаль, известное дело, что вор прощеный, так еще и… — тут нашептывалось такое, от чего дамы закатывали глаза, якобы готовые вот-вот упасть в обморок. Дошло до верхов. Молодая царица отказывалась принять у себя сомнительную министершу. «Твои дуры наговорили Бог знает что, — будто бы сказал ей на это молодой царь, — а она порядочная женщина, хотя и „разводка“»… Тогда дуры принялись собирать подробности, ровно пыльцу пчелки… И про самого молодого министра зашушукались, уж и он не из этих ли… про то давно уж судачат.
Как-то раз после очередного доклада государь Александр Александрович поинтересовался с присущей ему прямотой:
— А правда, говорят, Сергей Юльевич, что вы за евреев?..
В столичные высокие сферы он ворвался, подобно нежданной комете, действительно принят был старожилами этих сфер как чужак, как пришелец из неизвестных миров. «Счастливчик, — кривились завистники за спиной. — Просто случай его вынес!» Верно, случай ему сильно помог, но ведь одного такой случай в самом деле вознесет высоко, а другого вполне погубить может…
В 1888-м, 17 октября, — заметьте, 17 октября, судьбоносная для него дата, — под Харьковом, на станции Берки, потерпел крушение царский поезд. Царь с семьей только чудом спаслись. Когда стали на следствии разбираться в причинах, император вдруг вспомнил, что катастрофу уверенно предсказал до того, должно быть, за месяц тот верзила железнодорожник: напрямик заявил, что не хочет ломать голову государю.
…Начальник эксплуатации Юго-Западных железных дорог в их пределах был обязан сопровождать царский поезд. Ничто не вызывало столько хлопот и волнений, чем эти поездки. А в то лето и осень государь собирался проехать у них трижды. По расписанию, составленному в Петербурге безо всякого учета тяжести громадного поезда, надлежало мчаться со скоростью легкого пассажирского, а тяжесть была, с какой и двум пассажирским паровозам не справиться. Приходилось цеплять два товарных… А они на больших скоростях могли так расшатать путь, что того и гляди будет крушение. Витте подал рапорт министру с требованием изменить расписание. Изменили. Но на первой же станции император выразил неудовольствие черепашьей ездой по жидовской дороге. На других дорогах ездят же быстро!..
В те годы крушения случались нередко. Как всякое последнее слово прогресса, движение по железным дорогам было еще не вполне освоенным и привычным.
Узнав от собственного начальства о высказанном царем недовольстве, вот тут-то верзила железнодорожник громогласно, на весь перрон объявил:
— Знаете, ваше превосходительство, пусть другие делают, как желают, а я государю голову ломать не хочу!
Император Александр III человек был простой и грубый. Ростом тоже Бог его не обидел. Он запомнил того верзилу. Дерзкое заявление прекрасно расслышал, но виду тогда не подал. А когда предсказанное сбылось, то велел кому следует навести о нем справки. Оказалось, что это тот самый провинциал, который сразу после гибели императора Александра II предложил создать «Священную дружину»!..
От царской же службы был позднее отставлен… по дерзости.
…О злодейском убийстве царя-освободителя Сергей Юльевич (он жил тогда в Киеве) узнал в тот же вечер 1 марта в театре. Спектакль долго задерживался, в зале начали волноваться. Наконец на сцену вышел управляющий театром и прочел телеграмму из Петербурга с ужасным известием. Поднялся страшный переполох… В ту же ночь Сергей Юльевич написал письмо своему дяде Фадееву{13}, человеку, близкому к наследнику, которого случившаяся трагедия возвела на престол.
«…У меня в паровозной мастерской, — писал дяде-генералу племянник-железнодорожник, — есть громадный паровой молот, от удара которого большущий кусок железа обращается в тонкий лист. А вот если подложишь крупинку, то, сколько ни бей, ничего ей не сделается. И с анархистами так же: вся мощь государства не может справиться с ними, бороться же надо их собственным оружием, отвечать на подлые покушения и убийства такими же гнусными действиями. А для этого составить сообщество людей безусловно порядочных, готовых пожертвовать собою ради своего государя…»
Ответ последовал без задержки — сначала от дяди о том, что письмо уже находится у нового государя, затем министр императорского двора телеграммой вызвал Сергея Юльевича Витте в Петербург.
К его приезду секретное сообщество уже было создано. В роскошном дворце на Фонтанке, в огромном кабинете средь стен, увешанных серебром и оружием, в присутствии сразу двух великих князей граф Боби Шувалов принял от молодого провинциала присягу перед иконой: «…Во имя Отца и Сына и Святого Духа вступаю отныне в „Священную дружину“ и посвящаю себя всецело охране государя, а вместе с тем разоблачению крамолы, позорящей русское имя… В чем клянусь на пресвятом кресте и Евангелии памятью родителей, жизнью жены и детей и собственною моею честью. Аминь…»
