Лев Вершинин - Время царей
Так будет.
«Я жду тебя», – сказал Божественный, а это значит, что скоро они увидятся – живой, но смертный Пердикка и мертвый, но бессмертный Александр.
Царь Царей никогда не бросал слов на ветер…
– Повелитель! – донесся снаружи, из-за задернутого полога, негромкий зов Селевка. – Срочные вести!
Еще раз поклонившись бюсту Божественного, Пердикка поднимается с колен, оправляет одежды и выходит из походной молельни.
Над Нилом трепещет закат, подкрашивая алым палатки лагеря и далекие пелузийские стены.
Селевк, почти на голову возвышающийся над кряжистым Верховным, подтягивается, становясь еще выше. Широкое, добродушно-бесхитростное лицо его полно восторга и непритворного обожания. Верзила Селевк откровенно боготворит Верховного Правителя, так, что подчас Пердикке становится даже неловко. Он недостоин такого раболепия; ведь он, взятый отдельно от титулов и званий, самый обычный смертный.
Как бы то ни было, Селевку можно доверять.
Не очень умный, но дотошный и въедливый, он поставил дело так, что о безопасности своей Верховный может не думать. Личная стража подготовлена выше всяких похвал, и уже четыре покушения за последний год кончились весьма печально для негодяев.
– Послание Эвмена, повелитель!
– Дай сюда!
Пердикка торопливо разворачивает свиток. Тайнопись надежна. Секрет черточек и точек известен лишь двоим в Ойкумене, Верховному и Эвмену, сражающемуся сейчас с остатками разгромленных бунтовщиков где-то в Малой Азии.
Близоруко прищурившись, Пердикка вчитывается, на ходу переводя след птичьей лапки в обычные слова.
О! Победа! Очередная победа над очередным мятежником! Две горные крепости взяты штурмом. Пять городов сдались без сопротивления. Союзники побежденного молят о снисхождении, каковое, от имени Верховного Правителя, им оказано…
– Эвмен опять победил! – не удержавшись, сообщает Пердикка Селевку, и верзила многозначительно хмурится.
На узких губах Верховного появляется усмешка.
Подумать только: Эвмен-Победитель. Вернее, Эвмен-Непобедимый, поскольку он дал уже пять… нет, шесть сражений и не проиграл ни одного! Откуда что берется? Прекрасный архиграмматик, знаток посольских дел, умный и жестокий вершитель допросов и дознаний – но ведь он никогда не водил войска! И против бунтовщиков Пердикка послал его лишь потому, что довериться иным не мог, а отпускать от себя Селевка, честно сказать, поостерегся. И вот – нате вам! Никто, пустое место, не перс и даже не македонец-эллин, гречонок… а как он вас, господа сатрапы?!
На Эвмена можно положиться, как на Селевка.
Даже больше.
Ибо он – грек, посмевший громить македонцев. А перед тем – глаза и уши Верховного, чьи люди уличили и отправили на плаху не один десяток государственных преступников, чистокровных македонцев, к тому же из знатных родов.
Некуда деваться Эвмену, если не станет Пердикки. На дне моря найдут его родственники казненных и взыщут за все сторицей; прочие тоже не простят гречишке излишней близости к Божественному, а вслед за ним и к Верховному…
Впрочем, теперь Эвмена так просто не возьмешь. Голыми руками не схватишь. Нет, не зря все-таки дал Пердикка под начало Эвмену из Кардии пять тысяч «серебряных щитов», едва ли не половину личного состава пешей этерии. Думалось: опыт воинов хоть сколько-нибудь уравновесит ничтожность полководца. А получилось, выходит, иначе: воинская выучка умножилась внезапно проявившимся гением вождя…
Что ж, отлично!
Селевк и Эвмен. Опираясь на две такие колонны, можно не опасаться ненависти целой армии трусов и бездарей.
Однако что же дальше?
Так. Понятно. Хорошо. И это хорошо…
– Ох! – внезапно вырывается возглас.
Вот как, значит? Взятые в плен под пыткой рассказали, а сдавшиеся добровольно – подтвердили, причем не зная о показаниях пленных…
Медленно и спокойно Пердикка дочитывает послание.
Теперь ясно все: почему раз за разом гарнизон Пелузия был готов к штурму, почему срывались попытки переправы, отчего две недели тому начался мор, унесший едва ли не половину коней и трех слонов из пяти.
В лагере – измена.
Страшнее, чем змея в постели, – бессильная ненависть, подогретая египетским золотом и серебром Македонии…
– Селевк! – тихо и страшно говорит Верховный, и здоровенный начальник личной стражи невольно напрягается от морозной дрожи, промчавшейся по спине. – Бери людей. Надежных. Побольше. Немедленно возьмешь под арест…
Он называет имена. Много имен. Двадцать три, если быть вполне точным.
Семнадцать таксиархов. Один лохаг. Пять стратегов. Как ни жаль, Антигона среди них нет. Снова одноглазый демон вышел сухим из воды, хотя можно ручаться, что без него не обошлось. Ничего. Сегодня же на ночном допросе предатели расколются как миленькие. Даже слишком стойкие поведают все, что знают, и назовут сообщников, покупая себе честную плаху вместо пасти крокодила. Впрочем, тому, кто поможет уличить Антигона, Верховный Правитель, пожалуй, подарит жизнь. Не такую хорошую, ибо трудно жить слепому и безъязычному, но все же, все же, тем паче что Пердикка не зверь и руки в дополнение к остальному отсекать не прикажет…
– Приготовить все к допросу. Ясно?
– Повинуюсь, повелитель!
Похоже, все. Нет. На всякий случай стоит подстраховаться. Мало ли что? Крысы, загнанные в угол, способны прыгать.
– Селевк!
– Повинуюсь, повелитель!
– Утроишь сегодня ночью стражу.
– Будет исполнено, повелитель…
– Все. Иди.
– Повинуюсь, повелитель!
«М-да, – думает Верховный, глядя вслед подтянутому, ладному начальнику личной охраны, – туповат, конечно. Звезд с неба не хватает. Сатрапию такому не доверишь. Зато – надежен. Что ж, такие тоже нужны»…
Он почти счастлив сейчас, Пердикка, сын Оронта, Верховный Правитель державы, предстоятель царя Македонии Арридея-Филиппа и опекун Царя Царей всея Ойкумены Александра, сына Александра.
Все скверное, все несбывшееся позади; цепь неудач разорвана. После казни предателей войско, несомненно, возьмет Пелузий, а переправившись через нильские воды, его испытанные воины легко размечут по пескам наскоро набранные таксисы египетского сатрапа.
И тогда, только тогда, но не раньше, после подчинения Египта, обретения тела Божественного и примерной – в устрашение всем! – казни Птолемея, можно будет известить войско и народ о том, что давно уже задумано.
А задумано неплохо.
Выступая против него, бунтовщики говорят: кто ты такой, чтобы совершать перед тобой проскинезу?
Действительно никто.
А если породниться с Божественным?
Конечно, мать Царя Царей и Бога слишком немолода, к тому же кощунственно было бы возлечь с той, которая возлежала с Зевсом. Нет и дочери, но даже и будь, она была бы излишне молода. Зато есть сестра… Клеопатра, вдова молосского царя, погибшего лет десять тому назад. Он помнит ее еще девчонкой; она красива, не хуже своей матери в молодости, наверное, не подурнела и сейчас. Правда, сын у нее – дурачок, ничем не лучше Арридея, но что до того Пердикке?
Верховный давно обдумывал этот шаг, мудрый и дальновидный, с какой стороны ни погляди. Он даже написал письмо в эпирское захолустье, где ныне обретается Олимпиада, и был поражен скоростью ответа и горячностью согласия. Похоже, мать даже не удосужилась поговорить с дочерью. Она готова на все, лишь бы вернуться в Македонию владычицей и рассчитаться с обидчиками за все и в первую очередь, что особенно приятно, с Антипатром…
Что ж, он доставит ей такое удовольствие, и это будет его выкупом за невесту.
Олимпиада – хорошая союзница. К тому же она отнюдь не глупа и понимает, какая судьба ждет ее внука, если судьба не будет благосклонна к Пердикке.
Правда, эта ведьма, вернувшись, способна залить Македонию кровью; ни щадить, ни останавливаться она никогда не умела. Ну и что? Эту отдаленную, заштатную сатрапию давно пора почистить как следует…
Что же до него, Пердикки, то он останется, как и был, верным слугой Царя Царей и хранителем его диадемы. Он не посягнет на принадлежащее мальчику. Но разве он не заслужил великого счастья породниться с Божественным?
А кроме того, подрастая, мальчики забывают наставников, и с возмужанием их завершается служба их опекунов. Это справедливо. Как и то, что, даже войдя в возраст, умные мальчики продолжают прислушиваться ко мнению мужей родных теток…
Разве не умно?
Только бы у Селевка все получилось как надо!
…Селевк же в это время стоит не так уж далеко, почти у самого берега, задумчиво плюет в подкрашенную красками неба воду – и размышляет.
Ему есть над чем поразмыслить.
Опять победил Эвмен! Сволочь! Скотина! Удачливый гречонок! Когда-нибудь он свое получит, но пока что Хозяину везет несусветно. Этот список… Там нет Антигона, а значит, нет и его, Селевка, потому что он встречался и беседовал только с Одноглазым. Он не сказал тому ни да, ни нет, но спорить не стал. И не донес. Если сегодня на ночном допросе хотя бы один из двадцати трех словом единым заикнется о сатрапе Великой Фригии, песенка Одноглазого спета: Хозяин давно точит на него зуб. А там ниточка дотянется и до Селевка; под железом Антигон вспомнит и как звали его десятую женщину. Даже если повезет, дело кончится, самое меньшее, разжалованием и переводом в пехоту. Вся жизнь – насмарку, Хозяин с этим ой как строг… А Одноглазый, между прочим, четко говорил, что помощь Селевка стоит никак не меньше, чем Месопотамия вместе с Вавилоном… врал, наверное?..
