Филипп Ванденберг - Гладиатор
— Но ты можешь сам позаботиться о себе, ты смог покинуть родной город и отправиться в Рим, чтобы начать здесь новую жизнь. Мы же, невольники, принуждены делать то, что угодно нашему хозяину. Если он пожелает выпороть нас, мы должны встать так, чтобы ему было сподручнее сделать это, если он решит продать нас на рудники, мы не вправе даже словом возразить ему. Вся наша жизнь, если не считать немногих положенных и рабам праздников, складывается из работы и унижений, из унижений и работы. В отличие от вас, мы живем без надежды на будущее, наши взгляды обращены к небесам. Многие из нас даже сейчас мечтают о загробной жизни и готовятся к ней.
— Лежа в грязи, можно заглядываться на небо, — проговорил Вителлий.
— Ты видел, как он умер? — спросила внезапно Ребекка. Вителлий покачал головой. — И все же ты знаешь больше, чем рассказал мне. Я хочу знать всю правду. — Ребекка бросила на Вителлия умоляющий взгляд, и юноша опустил голову. — Прошу тебя, я сумею вынести правду, какой бы она ни была.
— Я солгал, сказав, что твой отец без страха шел на смерть. На Cena libera он выглядел совершенно подавленным и даже плакал. Поэтому я с самого утра отправился к цирку. Попасть туда мне, однако, не удалось. Меня не пропустили, объяснив, что все места уже заняты. Похоже, что римляне устремились к цирку еще с полуночи. Я не хотел, тем не менее, оставаться в неведении, поскольку не ожидал ничего хорошего. Тогда я присоединился к группе людей, собравшихся под аркадой цирка и делавших ставки на исход поединков. Около полудня я услышал выкрик: «Поединок 16… ретиарий Пугнакс против ретиария Веррита. Победил Пугнакс… Веррит убит». В первое мгновение я словно окаменел. Потом бросился расспрашивать глашатаев и услышал в ответ, что на арене только что действительно умер человек, которому, наверное, хотелось жить ничуть не меньше, чем всем остальным, но что им пора уже оглашать следующее сообщение. Чуть позже у Либитинских ворот, через которые выносят убитых гладиаторов, я увидел его тело. У него были задеты оба бедра, один глаз затек и налился кровью, но смертельной была глубокая зияющая рана в животе.
— Замолчи! — вскрикнула Ребекка, отвернулась и, закрыв лицо руками, прислонилась к цоколю статуи. Она вздрагивала, как от боли.
Вителлий погладил ее волосы.
— Прости! — сказал он. — Я думал, ты хочешь узнать всю правду.
— Правда жестока, — запинаясь, пробормотала Ребекка, — слишком жестока.
Вителлий положил руку на плечо девушки.
— Я хотел бы помочь тебе пережить этот тяжкий удар судьбы. Я не в силах заменить тебе отца, но я хотел бы стать твоим другом… если ты этого хочешь, конечно…
В этот момент разговор их был прерван. Четверо мужчин в одеждах гладиаторов с громкими возгласами прокладывали себе путь через толпу, грубо отталкивая в стороны и мужчин, и женщин.
Один из них выкрикнул, обращаясь к толпе:
— Видел кто-нибудь молодого парня из Бононии по имени Вителлий? Мы разыскиваем его!
Вителлия охватил страх. Что это может означать? Ребекка тоже почувствовала недоброе и схватила юношу за руку. Они переглянулись. На миг у обоих возникла одна и та же мысль: бежать. Тут же, однако, они сообразили, что это только немедленно привлекло бы к ним всеобщее внимание.
— Разыскивается Вителлий из Бононии!
Четверка была все ближе. Перед ними расступались, и сейчас они направлялись прямо к Вителлию. Какое-то мгновение он стоял, словно прирос к земле, а затем посмотрел первому гладиатору в глаза и произнес:
— Вителлий из Бононии — это я.
— Ты Вителлий из Бононии? — переспросил гладиатор и, не дожидаясь ответа, обернулся к своим товарищам: — Эй, парни, мы нашли его!
Остальные гладиаторы, подбежав, окружили Вителлия. Один из них заломил ему правую руку за спину и крикнул:
— Вперед!
— Что вам от меня нужно? — начал было противиться Вителлий. — Я не знаю за собой никакой вины.
В поисках поддержки он бросил умоляющий взгляд на Ребекку, но его тут же потащили куда-то в сторону, и девушка исчезла из поля зрения.
— Вперед, вперед! — продолжали выкрикивать гладиаторы.
— Нет сомнений, — сказала Мессалина, — что народ сейчас больше, чем когда-либо, боготворит своего императора. Строительство нового водопровода, закон, ограничивающий безмерную жадность ростовщиков, изобретение новых букв для нашей письменности — все это привлекло к Клавдию симпатии многих и многих. Наше положение становится все затруднительнее.
Окружавшие Мессалину мужчины, все сплошь ее любовники, молча кивнули. Они стояли вокруг выкованного из серебра ложа императрицы, на котором свободно могли бы поместиться с полдюжины людей, и буквально пожирали женщину глазами. При этом они без всяких видимых усилий сохраняли внешнее спокойствие. Так, словно чем-то само собой разумеющимся было то, что императрица, эта возбуждающая страсть и желание обладать ею женщина, лежит перед ними полуобнаженная, с театральной беспомощностью пощипывая края своей легкой накидки. Предполагалось, что накидка эта должна прикрывать наготу ее жемчужно-розового тела, в действительности же Мессалина получала явное удовольствие, сдвигая накидку так, чтобы демонстрировать попеременно то свою роскошную грудь, то темные волосы на лобке.
Тит Прокул, ближайшее доверенное лицо и начальник почетной стражи императрицы, склонен был во всем полагаться на силу.
— Со времен божественного Августа, — произнес он несколько театральным тоном, — ни один император не умер естественной смертью. Каждому из них помог в этом меч. Точно так же и Клавдий найдет преждевременную кончину.
— Это верно, — заметил Юнкус Вергилиан, один из сенаторов Рима, — но нельзя забывать о том, что ко времени своей смерти Тиберий и Калигула были ненавистны народу.
— А разве так обстоит дело с Клавдием? — проговорил Сульпиций Руфус, хозяин школы гладиаторов. — Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.
— Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, — возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.
— Ничего удивительного, — рассмеялась Мессалина, — ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.
— По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… — заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.
— В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, — вмешался Прокул. — Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.
— Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, — хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. — Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. — При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.
— Вспомните, — раздраженно проговорил Прокул, — как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.
— Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, — сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. — Вы трусы! — Она пренебрежительно сощурила глаза. — Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, — презрительно добавила она, — но при этом вы лишь рабы своей похоти. Ваши глаза горят от желания коснуться меня, прижаться к моим губам, поиграть в те игры, которым научила нас Венера, но никто из вас не готов пойти на малейший риск, не говоря уже о том, чтобы ради меня подвергнуть опасности свою жизнь.
— Божественная!.. — попытался Вергилиан успокоить разъяренную Мессалину.
— Да, божественная, — прошипела она, — но, кроме того, я еще и супруга императора Клавдия. Третья, к слову сказать. Я родила ему наследника трона и дочь, но тем не менее я не владычица. А сейчас я, оставленная своими друзьями, должна опасаться еще и того, что Агриппина, племянница императора, начнет оспаривать мои права.
Мессалина вскочила со своего серебряного ложа, стоявшего в самом центре покоя, и, завернувшись в накидку, зашагала к расположенному в глубине виллы перистилю — открытой сверху и окруженной колоннами площадке. На ходу она повторяла снова и снова: «Клавдий должен умереть… Агриппина должна умереть… Ахенобарб, сын ее, должен умереть!»
