Сергей Плеханов - Святослав — первый русский император
Портрет Святослава Игоревича из Царского титулярника XVII в.
Цимисхий постоянно засылает лазутчиков – не раз ловили здесь греков или болгар-христиан, одетых по русскому обычаю. Вот и зачастившие посольства – они тоже хотят выведать все об обычаях, о нравах Руси, а больше всего о самом Святославе, потому и доносили князю: спрашивали изобличенные в соглядатайстве о родителях, о воспитателях его, о вере русской. Знает князь, что распространяют греки вздорные слухи об особой жестокости славянских воинов. Читал ему Калокир и сочинения, где русские походы на империю как нашествие кровожадной саранчи представлены. Чего только не приписано воинам Севера, но порождены эти басни теми военными обычаями, что в самой Византии ведутся: десяткам тысяч побежденных императоры повелевают глаза выколоть, отрезают носы, вскрывают заживо, чтоб видны были содрогающиеся внутренности жертв. Не-ет, никогда не были славяне столь бессмысленно жестоки. Они крушат капища христианского бога, это правда, но на то есть у них причины…
Да, все, что могут рассказать о русах соглядатаи Цимисхия, Святослав знает. А вот о нем самом… Любопытно было бы послушать, что доводят до ушей кесаря эти пронырливые расспросчики. В войске, конечно, ходит много всяких баек и про Игоря, отца Святослава, и про Олега вещего и про Асмуда. Великий князь и сам путает иной раз, что помнит об отце и что запало в память из рассказов старших дружинников и матери…
Святослав едва дотягивается до конского стремени привстав на носки. Обернувшись на отца, встречается с его требовательным взглядом. Игорь перепоясан тяжелым мечом, который почти касается земли, отчего кряжистая фигура отца кажется приземистой. На иссеченном морщинами темном лице молодо сияют синие глаза. Стоящий рядом жрец также пристально глядит на ребенка. Игорь и его ближайший советник ждут, как проявит себя наследник – робким или настойчивым. И когда мальчик решительно дернул за стремя, к нему тут же кинулся один из дружинников и посадил в седло. Гул одобрения прошел по рядам воинов, смотревших на первое приобщение княжеского отпрыска к воинскому делу. А когда Святослав не только сумел удержать в руке тяжелое копье, но даже бросил его вперед на аршин от себя, дружина и вовсе возликовала…
Жарко топятся печи во дворце, гудит в трубах ветер. Мутный свет едва пробивается через затянутые пузырем оконца. Мать рассказывает Святославу о своей родине: там не то, что в Киеве, там теперь снег лежит по грудь и дети, вместо того, чтобы прятаться от дождя в теремах, катаются на салазках по залитому береговому склону и по ледяному полю, покрывшему реку Великую. Когда Святослав подрастет, они обязательно поедут к его деду, знатному псковичу, и тогда он сам увидит, сколь прекрасны ее родные места. Мальчик грезит: как мчится в санях по замерзшему Днепру в далекую северную сторону, как сопровождающие его верховые дружинники то и дело уносятся вперед, завидев лисицу или оленя в прибрежном кустарнике. Топот множества ног прерывает его полудремотные думы, чей-то негромкий голос роняет слова: …Игорь… убит… казнен… Короткий и страшный крик матери…
Князь Игорь собирает дань с древлян в 945 году («Полюдье»)
(К.В. Лебедев)
Святослав сидит на гнедом коне. По сторонам от него возвышаются седоусый Асмуд в шлеме и кольчуге и Свенельд, совсем молодой, одетый в просторную полотняную рубаху, с обнаженным бритым черепом, как бы поделенным надвое ниспадающей с темени русой прядью. Впереди – частокол копий, конница древлян замерла перед схваткой. И снова, как в день своего посвящения в воины, Святослав поднимает тяжелое древко и бросает копье между ушей коня. Вырвавшись из его взмокшей ладошки, копье вонзается в землю перед головой гнедого, и сразу, отскочив от камня, ударяет в ногу коня. Седло разом уходит из-под Святослава, но Свенельд на месте. Могучей рукой осадив перепуганное животное, он зычно возглашает: «Князь начал! И мы пойдем!» Святослава еще не успевают снять с гнедка, а белая рубаха Свенельда и золотистая кольчуга Асмуда уже уносятся туда, где исполчилась вражеская рать. Лавой проносятся мимо Святослава конные воины, яростно вскидывая копья и в нечеловеческом крике раздирая рты…
Княгиня Ольга встречает тело князя Игоря
(В. Суриков, 1915)
Святослав стоит перед огромной кладкой из сухих бревен, над которой возносится оскаленная пасть дракона – навершие носовой части ладьи. Только что жрецы провели по помосту над бревнами двух любимых коней Игоря. И вот они появляются вновь с окровавленными ножами в руках. Свенельд, наклонившись к Святославу, поясняет происходящее: в той жизни князю понадобится все то, что окружало его на земле, потому и кладут вместе с ним в могилу оружие, одежду, коней… А по помосту шатаясь идет юная наложница, убранная как на свадьбу: в богатых монисто, в золотых подвесках, в венке из первых луговых цветов. Она тоже будет сопровождать Игоря в вечность, говорит Свенельд. Огромный костер поглотил ладью. Нестерпимый жар отогнал толпу от места погребения князя. Огромные обугленные бревна взлетают как тростинки над морем огня и, ударяясь о землю, рассыпаются кучами багряных углей. Когда в небе над костром мелькнула черная птица, кто-то сказал позади Святослава: во-он, полетела в рай душа нашего князя…
Похороны знатного руса.
По мотивам рассказа Ибн Фадлана о встрече с русами в 921 году. (Г. Семирадский)
У подножья свеженасыпанного кургана на расстеленных коврах сидят вкруговую волхвы, родня князя, самые близкие его сотоварищи. Дальше на травянистом лугу расположились тысячи людей. Передают из рук в руки турьи рога, окованные серебром. Когда сосуд с хмельным медом снова доходит до Святослава, мальчик отрицательно трясет головой, и главный волхв легким кивком утихомиривает назойливого усача, который сует рог юному князю. Взяв тяжелый поминальный кубок, жрец медленно отпивает из него, а остатки выливает на желто-бурую глину у основания кургана. «Смотри!» – говорит он, протягивая рог Святославу. Его темный старческий палец медленно скользит вдоль чеканки, покрывающей край. – «Здесь рассказано о том, что станет с каждым из нас, когда мы переселимся в иной мир. Как пробивается трава из-под снега, так и человек после короткого сна пробудится для нового бытия. Жизнь то замирает, то возрождается». Святослав внимательно следит за объяснениями волхва, эти странные цветы на серебре, оказывается, обозначают времена года, мужское и женское начала, от которых берет исток все под небом, а вот этот пронзенный стрелой человечек – властитель подземного мира, который пытался похитить богиню плодородия, а эти свившиеся в клубок волки знаменуют вечную борьбу между солнцем и тьмой. «Жизнь – это война?» – спрашивает мальчик, указав на грызущихся зверей. В тот же момент могучие руки Свенельда подхватывают его. «Вы слышали?! – с восторгом восклицает воин. – Князь молвил великое слово! Жизнь – это война!» Участники трапезы вскочили на ноги и громовым эхом отозвались: «Жизнь – война!» «Ты будешь настоящим князем», – жарко дыхнув в лицо Святослава, сказал Свенельд…
Вот и настал тот день, о котором мечталось – Святослав едет зимним Днепром на север. Нестерпимо блестит снег под февральским солнцем. Под медвежьей полостью тепло в возке, только щеки и нос пощипывает легкий морозец. Рядом с мальчиком только старый волхв, мать осталась в Киеве, теперь она сама княжит, как с едва скрытой неприязнью говорит Свенельд. А вот и он – несется навстречу на сером в яблоках коне. То и дело он отрывается вперед, чтобы посмотреть, не грозит ли что князю.
– Боюсь, как бы смерды не придумали какую-нибудь каверзу. Недавно здесь дружина в полюдье шла…
Этот ежезимний объезд земель для сбора дани в княжескую казну не раз вызывал бунты и разбои. Так и отец Святослава Игорь, взяв дань с древлян и решив, что не добрал, пришел вдругорядь под их город Искоростень. Там и нашел он свой конец – подвергли его восставшие мучительной казни: к двум согнутым березам привязали…
– Ежели пошалила где дружина, – объясняет Свенельд, – людишки на всяком княжьем человеке обиду выместить ищут.
– Так зачем же они своих гнетут? – спрашивает Святослав. – Неужто нельзя добычу в иных краях взять?
– Толково, – хвалит Свенельд. – Мечом все добудешь. Да только не всегда боги удачу дают в чужой земле, там тоже охочи за счет других поживиться…
– А, так мы со своих смердов сбираем, чтоб от тех, кто посильнее, откупиться? – догадывается Святослав.
Свенельд только кряхтит в ответ, потирая выбритый подбородок.
Добрались-таки и до материнской вотчины – Пскова-города. Над утонувшими в сугробах бревенчатыми избами столбами поднимаются дымы, снег гулко хрустит под копытами лошадей и полозьями саней, а у Великой катаются в сугробах голые красные люди, объятые облаками пара. Одни скрываются в крохотных избушках, другие вылетают им навстречу.
